Он был среди тех, кто, уйдя в глубокое подполье, рискуя жизнью, готовил социалистическую революцию в Азербайджане. Он был в первых рядах восставших в историческую ночь 27 апреля 1920 года и в буквальном смысле слова своими руками вырвал бразды правления у поверженного мусаватистского парламента. А теперь народ доверил ему защищать революцию.
Это было трудное время. Неспокойно было в уездах. Контрреволюция, побежденная в открытом бою, затаилась. Вооруженные банды совершали налеты на города и селения, зверски расправлялись с теми, кто открыто встал на сторону новой власти, запугивали и грабили население. То тут, то там вспыхивали антисоветские мятежи.
— Товарищ Гамид! Проснитесь! Товарищ Гамид!
Кто-то трясет его за плечо. Проснуться трудно. Веки словно склеены — не разлепить. За все дни, проведенные в Акстафе, было столько дел, что выспаться толком ни разу не удалось. Все откладывал — на обратном пути, в Баку, в поезде высплюсь. Вот и выспался! Трех часов еще не прошло, как выехал. Что у них стряслось?
Подергал себя за волосы, отгоняя сон. В полумраке вагона расплывшимся пятном — лицо начальника отряда красногвардейцев, сопровождавшего его в Акстафу.
— Товарищ Гамид, вам телеграмма!
Сна как не бывало. Сразу глянул на подпись: Нариманов. В скупом свете фонаря с трудом разобрал строки:
«Бежавшие из Баку мусаватисты организовали антисоветский мятеж в Гяндже. Вы назначаетесь чрезвычайным комиссаром по руководству подавлением мятежа. Регулярные части Красной Армии уже движутся из Баку в направлении Гянджи».
— Где мы?
— До Гянджи два часа ходу.
Тут только заметил красногвардейцев, толпящихся за спиной начальника отряда. Люди ждали его решения.
— Товарищи! Положение сложное. Мы, по всей видимости, уже отрезаны от основных сил армии. Ждать, пока она подойдет к Гяндже? Но за это время мятежники успеют захватить железнодорожную линию на большом протяжении. Мятеж может перекинуться на соседние уезды.
Он оглядел притихших солдат.
— Да, нас очень мало, товарищи. Но мы должны во что бы то ни стало удержать железную дорогу. До подхода армии. И поэтому решение может быть только одно: в Гянджу. И как можно скорее...
Они подоспели вовремя. Горсточка гянджинских рабочих отчаянно отбивала первую атаку бандитов. Мятежники откатились, чтобы собрать основные силы. Красногвардейцы быстро рассыпались в цепь, залегли вдоль насыпи. Теперь стало очевидно, как их мало. Очень мало.
Они стоят, укрывшись за углом какой-то пристанционной постройки. Султанов и командир отряда.
— Товарищ Гамид, это опасно!
— У нас нет другого выхода. Охранные части — это еще десятки людей.
— Есть сведения, что солдаты колеблются. Там мусаватистские агитаторы.
— Тем более надо торопиться!
— Тогда разрешите пойти мне!
— Спасибо, друг. Не обижайся, но ты неважный оратор. А говорить там будет нелегко. У меня все-таки в этом деле неплохой опыт...
— Но ваша жизнь, товарищ Гамид!
— Моя жизнь принадлежит революции...
Отговаривать его бессмысленно. Он прав. Никто не владеет так, как он, искусством убеждать людей. А убедить солдат надо. Необходимо.
— Если я не вернусь, примешь командование, — сказал Султанов и шагнул в темноту.
Прошел час. Было тихо. Изредка ветер доносил одинокие ружейные выстрелы. Все понимали, что тишина эта обманчива. Приближался рассвет. Пробежал, шелестя пыльными листьями пристанционных тополей, свежий предутренний ветерок. Четче обрисовались контуры ближних домов. С минуты на минуту нужно было ожидать атаку. А Султанов все не возвращался. И надежды у всех оставалось все меньше и меньше. Надежды на то, что он вернется с подкреплением. Что удастся остановить мятежников. И, может быть, даже остаться в живых.
Атака началась внезапно. В серых утренних сумерках ряды наступающих казались бессчетными. Их встретили мощным залпом. По-видимому, мятежники не ожидали встретить такой дружный отпор и, растерявшись, залегли.
— Эх, сейчас бы хорошую контратаку, — скрипнул зубами начальник отряда.
И, словно угадав его мысли, красногвардейцы рванулись вперед.
— Безумие! Сейчас их сомнут, растопчут...
Но их было почему-то гораздо больше, чем он ожидал. И, еще не отдавая себе отчета в том, что произошло, он вдруг увидел на левом фланге впереди бойцов знакомую рослую фигуру Султанова с маузером в выброшенной вперед руке и понял все...
На следующий день в Гянджу прибыли регулярные части XI армии. Через шесть дней мятеж был полностью ликвидирован.
За руководство подавлением этого восстания и, как говорится в акте о награждении, «за проявленные при этом личную храбрость, энергию и находчивость» Гамид Султанов был награжден орденом Красного Знамени.
Такой мятеж, как в Гяндже, — это было, конечно, ЧП. Но тысячи мелких ударов исподтишка пытались нанести молодой республике затаившиеся враги. Обезвредить их, защитить мирный труд людей, их жизнь, их имущество — такова была задача созданной в 1920 году азербайджанской милиции.
Я перебираю пожелтевшие от времени листочки. Донесения о действиях милиции. Они отпечатаны на старой пишущей машинке, наверное, на неуклюжем, гремящем, как пустой товарный состав, «Ундервуде». Сорок шесть лет назад эти донесения ложились на стол наркома внутренних дел Гамида Султанова.
...«Банду преследовали 12 суток. Проводник оказался предателем, завел в ущелье, где нас обстреляли бандиты. Мы залегли и открыли ответный огонь. Особенно отличился в бою Константин Давленидзе. Он стрелял из пулемета два часа без перерыва, пока ствол не накалился докрасна. Бандиты, не выдержав огня, бежали. Половина была перебита, остальных взяли живыми».
...«Банда совершила налет на Годжалинский милицейский участок Агдашского уезда, возглавляемый товарищем Исмаилбековым. Он оказал сопротивление, но был тяжело ранен и взят в плен. Отказался сообщить какие-либо данные, интересовавшие бандитов, и героически погиб под пытками. Банда полностью ликвидирована отрядом, возглавляемым начальником Главмилиции товарищем Ибрагимовым Исрафилом».
...«По неполным данным, в перестрелках с бандитами погибло 130 милиционеров».
«...60...»
«...25...»
Это была борьба жестокая и беспощадная. Гибли лучшие люди. Самые преданные. Самые отважные. Можно было ожесточиться в этой борьбе, и в каждом, оказавшемся по ту сторону баррикады, видеть заклятого врага, с которым разговор один: к стенке. Но люди, в чьи руки народ вложил карающий меч, понимали, что это не всегда так. И в первую очередь понимал это стоящий во главе борьбы нарком Султанов. Запуганные мусаватистами, обманутые, забитые, темные люди не всегда могли сразу правильно разобраться в происходящих событиях. Таких нужно было переубедить, разъяснить им смысл революции, помочь перейти к мирному труду.
Несколько месяцев безуспешно охотился отряд милиции в Кубинском уезде за бандой, возглавляемой неким Маилем. И вот однажды в кабинете Султанова зазвонил телефон. Звонил председатель исполкома Кубинского уезда товарищ Исмайлов. Сохранилась стенограмма этого телефонного разговора. Даже по ней заметно, что товарищ Исмайлов волнуется. Случай и в самом деле необычный.
Два часа назад среди бела дня Маиль привел всю свою банду к дверям исполкома. Он заявил, что понял, как был неправ, искренне раскаивается и просит Советскую власть простить его.
— Как быть, товарищ Султанов? Как быть? — нервничает Исмайлов.
Я вчитываюсь в полустершиеся строчки стенограммы и, мне кажется, слышу спокойный голос Султанова:
— Они должны сдать все оружие... Дать подписку о том, что немедленно приступают к мирному труду. Исполком обязан дать им землю для обработки, конечно, в разных местах. Пусть милиция первое время посмотрит за ними. Это необходимая предосторожность...
Я еще и еще раз вчитываюсь в стенограмму. И понимаю, почему спустя некоторое время, когда Султанова переводили с поста наркома внутренних дел на другую должность, родился трогательный и немного наивный документ, который я тоже нашла среди архивных бумаг.
