Когда они добрались до дороги, оказалось, что она выложена мрамором, но кони были так хорошо подкованы, что ни разу не поскользнулись. Стук их копыт разносился по широкому проходу, привлекая внимание газелей и диких овец, которые прекратили щипать траву и подняли головы, глядя на двух серебристых всадников на серебристых конях, направлявшихся на битву с силами, подчинившими себе Крепость Жемчужины.
— Ты разобралась в этих людях лучше меня,— сказал Элрик Оуне, когда дорога начала уходить вверх, к середине горного кряжа, и воздух стал холоднее, а небеса обрели ярко-серую окраску,— Ты знаешь, что нас может ожидать в Крепости Жемчужины?
Она с сожалением покачала головой.
— Это как если бы ты понимал шифр, не зная смысла слов,— сказала она ему.— Этой силы достаточно, чтобы победить такого героя, как Шамог Борм.
— Я знаю только легенду, да и то по тому немногому, что мне удалось услышать на рынке рабов в Кварцхасаате.
— Как только Священная Дева поняла, что подвергается новым нападениям, она призвала его. По крайней мере, я верю в это. Она не предполагала, что он ее подведет. Но его действия каким-то образом только еще больше усугубили ситуацию. У нее возникло такое чувство, будто он предал ее, и тогда его изгнали на край Безымянной земли, возможно для того чтобы он встречал тех, кто пожелает прийти ей на выручку, и помогать им. Несомненно, именно поэтому мы и получили снаряжение героя, чтобы иметь возможность стать такими же героями, как он.
— Но все же мы знаем этот мир хуже него. Как сможем мы добиться успеха там, где его подстерегла неудача?
— Возможно, именно из-за нашего невежества,— сказала она.— А может быть, и нет. Не могу тебе сказать, Элрик,— Она скакала бок о бок с ним и чуть наклонилась в седле, чтобы поцеловать его в щеку, не закрытую шлемом.— Ты только должен знать вот что. Я никогда не предам ни ее, ни тебя, если у меня будет другой выход. Но если я буду вынуждена предать кого-то одного из вас, то это будешь ты.
Элрик недоуменно посмотрел на нее.
— Неужели может возникнуть такая ситуация?
Она пожала плечами, потом вздохнула.
— Не знаю, Элрик. Смотри. Кажется, мы добрались до Крепости Жемчужины.
Это было нечто похожее на дворец, вырезанный из самой изящной слоновой кости. Белый на фоне серебристого неба, он возвышался над снегами гор множеством стройных шпилей, башен, куполов и каких-то таинственных сооружений, имевших такой вид, будто строительство неожиданно прервали на половине. Здесь были мостики и лестницы, искривленные стены и галереи, балконы, сады на крышах, игравшие пастельными оттенками бесчисленной массы растений самого разного рода — цветов, кустарников, деревьев. За время своих путешествий Элрик только раз видел дворец, который не уступал по красоте Крепости Жемчужины, и дворец этот стоял в его собственном городе — Имррире. И все же Грезящий город был экзотичной, богатой земной постройкой — романтическая фантазия рядом с изощренной строгостью этого дворца.
Они подъехали еще поближе по мраморной дороге, и тогда Элрик понял, что Крепость не чисто белая, что в ней есть оттенки голубого, серебристого, серого и розового цветов, иногда с примесью желтизны или зелени, и у него вдруг возникло впечатление, что все это сооружение было вырезано из одной гигантской жемчужины. Вскоре они добрались до единственных ворот Крепости — громадного кругового отверстия, защищенного остроконечными пиками, которые были вделаны в боковины, сверху и снизу, и соединялись в центре. Крепость была огромна, но даже самые ее ворота демонстрировали Элрику и Оуне, насколько они ничтожны по сравнению с ней.
Элрик не смог придумать ничего лучшего, как крикнуть:
— Откройтесь, именем Священной Девы! Мы пришли сразиться с теми, кто удерживает здесь ее дух!
Его слова эхом отдались в башнях Крепости, пронеслись меж неровных зубцов гор за нею и словно бы растворились под сводами пещеры. В тени под воротами он увидел, как мелькнуло и исчезло что-то алое. Он почувствовал аромат великолепных духов, к которому примешивался все тот же странный запах океана, что он ощутил, когда они только оказались в Безымянной земле.
Потом ворота открылись. Это произошло так быстро, словно пики растворились в воздухе, и перед ними предстал всадник — его похохатывание без всякого намека на веселость было уже хорошо знакомо Элрику и Оуне.
— Я думаю, так оно и должно быть,— сказал воин Жемчужины.
— Присоединяйся опять к нам, воин Жемчужины,— сказала Оуне, и в голосе ее зазвучали властные нотки.— Это то, чего желает она!
— Нет! Нужно, чтобы она не была предана. Вы должны исчезнуть. Немедля! Немедля! Немедля! — Он прокричал последние слова, откинув назад голову,— ни дать ни взять бешеная собака.
Элрик вытащил меч из ножен. Он светился тем же серебристым цветом, каким сиял клинок воина Жемчужины. Оуне последовала примеру Элрика, хотя и сделала это неохотно.
— Мы должны пройти, воин Жемчужины.
— Ничего не выйдет! Я хочу вашей свободы.
— Она получит ее! — сказала Оуне.— Свобода будет принадлежать тебе, только когда она дарует ее тебе.
— Она говорит, что свобода моя. Я буду таким. Я буду таким!
Элрик не понимал, о чем идет речь в этом странном разговоре, и он решил не терять на него время. Он пришпорил своего серебристого коня, клинок сверкнул в его руке. Этот меч был так хорошо сработан, держать его рукоять было так удобно что на мгновение ему даже показалось, что он нашел равную замену своему рунному мечу. Может быть, этот меч был выкован Законом, чтобы служить его, Закона, целям, точно так же, как Буревестник был, несомненно, выкован Хаосом?
Воин Жемчужины расхохотался и еще шире открыл свои жуткие глаза. В них была смерть. Смерть мира. Он опустил все то же свое самодельное копье, которое уже направлял на них раньше, и Элрик увидел, что на нем застыла старая кровь. Воин держал оборону, и копье неожиданно для Элрика метнулось ему в лицо, и альбиносу пришлось нырнуть вбок, чтобы избежать удара. Одновременно он нанес ответный удар и почувствовал, что его меч встретил гораздо большее сопротивление, чем прежде. Казалось, воин Жемчужины с момента их последней встречи набрался сил.
— Заурядная душа! — Губы искривились, произнося это оскорбление, явно не менее унизительное, чем все остальное, что могло прийти в голову воину Жемчужины.
Он снова начал хохотать — на сей раз потому, что его атаковала Оуне, выставив вперед на полную длину меч, другая ее рука держала копье, а поводья были зажаты у нее в зубах. Меч занесен для удара, копье отведено назад и готово для броска. Копье и меч ударили воина Жемчужины одновременно, отчего его нагрудник треснул, как панцирь какого-нибудь ракообразного, и меч пронзил его насквозь.
Элрик был поражен таким приемом — раньше он не видел ничего подобного. Сила и точность действий Оуне были просто невероятны. Это было боевое искусство, о котором будут говорить еще тысячу лет, многие попытаются ему подражать и погибнут, делая это.
Пика сделала свое дело, раскроив доспех воина Жемчужины, а меч завершил начатое. Однако воин Жемчужины был жив.
Он застонал. Он забормотал что-то. Он засучил руками. Его меч поднялся, словно чтобы защититься от уже нанесенного удара. Здоровенный конь воина поднялся на дыбы, ноздри его дымились яростью. Оуне увела своего коня в сторону. Ее меч оставил свой след в теле воина Жемчужины. Ее руки потянулись за вторым копьем, за кинжалом.
Элрик снова поскакал вперед, нацелив собственную пику в треснувший доспех, надеясь последовать примеру Оуне, однако его клинок попал в слоновую кость и был отражен. Элрик потерял равновесие на несколько мгновений, и воин Жемчужины сумел воспользоваться этим. Его меч ударил по доспехам Элрика с такой силой, что в шлеме у него раздался невыносимый грохот, а из глаз посыпались искры. Он упал на шею лошади и едва смог отразить следующий удар. Тогда воин Жемчужины издал вопль, глаза его еще больше расширились, красный рот разверзся, из него клубилось нечистое дыхание, а кровь ручьем лилась из-под латного воротника между шлемом и нагрудником. Он надвинулся на Элрика, который увидел, что рукоять пики торчит из груди воина в том месте, где она пробила нагрудник.
