И тогда Манаг Исс нагнулся, чтобы подобрать свой упавший меч и делая вид, что хочет вложить его в ножны, но тут же незаметным движением попытался пронзить Элрика. Когда Элрик, предвидя этот выпад, сделал шаг в сторону и меч Манага Исса прошел мимо, на перекошенном от страха лице наемника-колдуна появилось выражение смирения. Элрик одним движением извлек из ножен Черный Меч, который начал петь свою странную демоническую песню и засиял жутковатым черным сиянием.

Манаг Исс испустил дух, когда меч пронзил его сердце. Рука, все еще державшая Жемчужину, словно вытянулась, возвращая драгоценность Элрику. Через мгновение Жемчужина вывалилась из его пальцев и покатилась по полу. Трое из членов Совета ринулись было вперед, но, увидев гаснущие глаза Манага Исса, вернулись на свои прежние места.

— Скорее! Скорее! Скорее! — закричала госпожа Исс, и, как и предполагал Элрик, отовсюду, из всех укромных мест Дворца Заседаний, держа на изготовку свое оружие, стали появляться члены различных сект наемников-коддунов.

И тогда альбинос усмехнулся своей жуткой боевой ухмылкой, его красные глаза засверкали, его лицо превратилось в маску смерти, а его меч — в орудие мести его собственного народа, баурадимов и всех тех, кто за прошедшее тысячелетие пострадал от несправедливости Кварцхасаата.

Он предлагал взятые им души своему покровителю — Герцогу Ада, могущественному герцогу Ариоху, который разжирел на множестве жизней, посвященных ему Элриком и его мечом.

— Ариох! Ариох! Кровь и души моему повелителю Ариоху!

И тут началось кровавое побоище.

Рядом с этой бойней меркли все другие сражения. Это была бойня, которая никогда не будет забыта и навсегда сохранится в анналах народа пустыни, узнавшего о ней от тех, кто бежал в ту ночь из Кварцхасаата, предпочитая отдаться на милость безводной пустыне, чем предстать перед белым смеющимся демоном на баурадимском коне; этот демон скакал по их прекрасным улицам и объяснял им, какой может быть цена самодовольства и бездумной жестокости.

Ариох! Ариох! Кровь и души!

Они рассказывали о белолицем существе из Ада, чей меч сиял невиданным сиянием, чьи малиновые глаза светились непреодолимым гневом, которым, казалось, овладели какие-то потусторонние силы, а он сам уже был не их властелином, а жертвой. Он убивал без жалости, без различий, без жестокости. Он убивал, как убивает взбесившийся волк. И, убивая, он хохотал.

Этот смех навсегда останется в стенах Кварцхасаата. Он будет звучать в ветре, приходящем из Вздыхающей пустыни, в музыке фонтанов, в ударах кузнечных молотов и молоточков ювелиров, работающих над своим товаром. Останется и запах крови вместе с воспоминанием о бойне, о том ужасающем числе жизней, что покинули город, в котором больше не было ни Совета, ни армии.

Но никогда больше в Кварцхасаате не будут рассказывать легенд о мощи этой империи. Никогда больше этот город не будет относиться к кочевникам пустыни, как к животным. Никогда больше Кварцхасаат не будет почивать на лаврах гордыни, столь свойственной всем великим империям периода их упадка.

И когда смех смолк, Элрик из Мелнибонэ тяжело опустился в свое седло, убрал в ножны насытившийся Буревестник. Демонические силы все еще распирали его грудь. Он вытащил огромную Жемчужину и поднял ее к восходящему солнцу.

— Я думаю, теперь они заплатили справедливую цену.

Он швырнул драгоценность в канаву, где пробегавшая собака принялась слизывать с нее кровь.

В небе показались стервятники, привлеченные запахом богатой добычи, они уже черной тучей опускались на прекрасные башни и сады Кварцхасаата.

На лице Элрика не было гордости за совершенное. Он пришпорил коня, направив его на запад, к тому месту на дороге, где он сказал Анаю ждать его с запасом целебных трав, воды, лошадьми и пищей, чтобы хватило пересечь Вздыхающую пустыню и снова отправиться на поиски знакомых правителей и колдунов из Молодых королевств.

Он ни разу не оглянулся на город, который во имя его предков был наконец-то завоеван.

Празднества в оазисе Серебряного Цветка продолжались долго после того, как Элрик отомстил тем, кто мог причинить зло Священной Деве баурадимов. Эту новость принесли кварц-хасаатцы, бежавшие из города, когда на них обрушилось несчастье, какого они не знали за всю историю города.

Похитительница снов Оуне, остававшаяся в оазисе Серебряного Цветка дольше, чем это было необходимо, и все еще не желавшая покинуть баурадимов и заняться своим ремеслом, без радости узнала о мести Элрика. Это известие опечалило ее, потому что она рассчитывала на другое.

«Он служит Хаосу так же, как я служу Закону,— сказала она себе.— И кто может сказать, кто из нас, в большей степени раб?»

Она вздохнула и погрузилась в праздничные развлечения с рвением, которое давалось ей нелегко.

А баурадимы и другие кланы, узнав новость из Кварцхасаата, предались еще большему веселью. Они избавились от тирана, от единственного, чего они боялись в пустыне.

— Кактус царапает до крови плоть, но благодаря ему мы находим воду, — сказал Раик На Сеем.— Мы были в большой беде, но благодаря тебе, Оуне, и благодаря Элрику наши беды обернулись торжеством. Скоро кто-нибудь из нас отправится в Кварцхасаат и обговорит условия, на которых мы будем торговать с ними. Я думаю, что условия будут равными для всех сторон.— Он был доволен.— Но мы подождем, пока мертвецы не будут достойным образом съедены.

Варадия взяла Оуне за руку, и они отправились побродить у прудов огромного оазиса. Кровавая луна шла на убыль, а серебряные лепестки цветков сияли еще сильнее. Скоро Крова-

вая луна исчезнет, а цветы уронят свои лепестки, и тогда люди пустыни разъедутся в разные стороны.

— Ты ведь любила этого белолицего, правда? — спросила Варадия у своего друга.

— Я его едва знала, дитя.

— Не так давно я очень хорошо знала вас обоих,— улыбнулась Варадия.— И я быстро расту, правда? Ты сама об этом говорила.

Оуне вынуждена была согласиться.

— Но эта любовь была обречена, Варадия. У нас такие разные судьбы. И мне не по вкусу те решения, которые он принимает.

— Егб ведет судьба. Его решения принимаются помимо его воли.— Она откинула со смуглого лица прядь волос цвета меда.

— Может быть,— сказала Оуне.— Но некоторым из нас удается обмануть судьбу, предначертанную нам владыками Закона и Хаоса, и остаться в живых, даже создать что-то такое, к чему богам запрещено прикасаться.

Варадия слушала сочувственно.

— То, что создаем мы, остается тайной,— сказала она.— Я так толком еще и не понимаю, как мне удалось создать Жемчужину — создать ту самую вещь, с помощью которой я смогла спастись от моих врагов; хотя именно Жемчужина, ставшая потом настоящей, так привлекала их!

— Я знаю о подобных вещах,— сказала Оуне.— Именно за ними и охотятся похитители снов, на них зарабатывают себе пропитание.— Она рассмеялась.— Если бы я отнесла эту Жемчужину на рынок, то могла бы заработать на ней неплохие деньги.

— Но как из сна образуется реальность?

Оуне ответила не сразу. Она некоторое время молча смотрела в воды пруда, отражавшие розоватый диск луны.

— Устрица, когда ей угрожает вторжение, изолирует чужеродное вещество, образуя вокруг него то, что в конечном счете и становится жемчужиной. Иногда так оно и происходит. Иногда воля человека настолько сильна, что может порождать вещи, раньше считавшиеся невозможными. Это не так уж необычно, Варадия: сон может стать реальностью. Эго

знание — одна из причин, почему я не теряю уважения к человечеству, несмотря на все его жестокости и несправедливости, с которыми сталкиваюсь во время моих путешествий.

— Кажется, я поняла,— сказала Священная Дева.

— Со временем ты во всем этом неплохо разберешься,— уверила ее Оуне.— Ведь ты принадлежишь к той категории людей, которые способны творить такие вещи.