Дунька с грехом пополам окончила семь классов деревенской школы и собиралась на этом прекратить дальнейшее образование, намереваясь окрутить какого-нибудь офицеришку из воинских частей, в изобилии разбросанных по области. Но родители решили во что бы то ни стало вывести ее в люди. Отец зарезал поросенка, присоединил к нему бутыль самогона и отвез Дуньку в Красноармейск, в сельскохозяйственный техникум. Поросенок и самогон произвели должное впечатление на директора техникума, и он зачислил Дуньку в студенты, игнорируя школьное свидетельство о более чем скромных ее успехах в учебе.

История не сохранила никаких свидетельств о первой, чистой, девической любви Дуньки. Да и сама она во время приступов пьяной откровенности признавалась, что никакой такой первой любви у нее вообще не было, и что разговоры о некоей чистой любви суть старушечьи сказки. Был у нее, конечно, первый мужик. Но она толком не помнит, как все это случилось. Случилось, и все тут. Потом были другие. Были молодые, сопливые. Были и взрослые. Во всяком случае, в техникуме она уже считалась среди девчонок авторитетом по любовным делам. Училась в техникуме она не лучше, чем в школе. Но отметки ей ставили хорошие. Соученики злословили по ее адресу, что она хорошие отметки зарабатывала не головой, а местом ей противоположным. В пятнадцать лет она вступила в комсомол и стала проявлять активность. Научилась болтать на собраниях в том духе, как это требовалось, обличать, кого следовало, лебезить перед начальством и вообще перед всеми, кто мог быть полезен, делать открытые и тайные доносы. Ее считали стукачом, а она даже не утруждала себя опровержением слухов.

Уже в техникуме у Дуньки зародились тщеславные мечты. Родись она в США, жаловалась она подружкам, она стала бы звездой в Голливуде. А тут она вынуждена прозябать в каком-то паршивом техникуме, изучая коров, свиней, овец и прочую скотину. Но она свое еще возьмет! Она еще вырвется на районный уровень, а то и на областной!

После техникума Дуньку направили в лучший в области совхоз, расположенный поблизости от Партграда. Чтобы добиться такого распределения, ей пришлось переспать по крайней мере с десятком лиц, от которых зависело это. В совхозе она проявила полное равнодушие к профессиональным обязанностям и с головой окунулась в амурные делишки и комсомольскую работу. Ее выбрали секретарем комсомольской организации, лишь бы она не совала нос в коровники, свинарники, конюшни. В течение пары месяцев она соблазнила директора совхоза, который был старше ее на пятнадцать лет. Директор бросил из-за нее старую жену с двумя детьми и женился на Дуньке. Скандал замяли благодаря помощи секретаря райкома партии, который был приятелем директора и стал теперь частенько появляться в совхозе. С какой целью — это было ясно даже курицам.

В совхозе Дунька вступила в партию, получила первую медаль и первый орден за выдающиеся трудовые успехи. Когда она появлялась на людях с наградами, люди между собою язвили, что награды Дуньке следовало бы повесить на том месте, каким она их заработала. Вслух об этом говорить побаивались, так как у Дуньки рука в верхах, и за такие разговорчики могли запросто влепить срок как за антисоветскую агитацию и клеветнические измышления.

В 1963 году Дуньку избрали секретарем райкома комсомола, секретарь райкома партии хотел иметь ее поближе к себе. Ее муж к этому времени спился, не выдержав ее любовных приключений, запутался в каких-то махинациях и угодил в тюрьму. Хотя женихов было более чем достаточно, Дунька вновь выходить замуж не торопилась. Она решила посвятить себя делу служения комсомолу и партии. Через год она перешла на работу в райком партии, сначала — инструктором, затем — заведующим отделом. Когда ее покровитель поднялся в обком партии, Дунька заняла его место. На посту секретаря райкома партии она протрубила шесть лет, заработала еще орден и несколько медалей и стала известной фигурой в области.

В этот период Маоцзедунька сформировалась как способный партийный руководитель, можно сказать — как народный вождь. Она окончила заочную партийную школу, не удосужившись прочитать ни одной марксистской книги. На сей раз она использовала не свои природные данные, от которых осталось лишь одно воспоминание, а свое положение хозяйки района, снабжая работников школы продуктами подвластного ей района. Ее руководящим принципом был такой: Сам живи и давай жить другим. И надо признать, что годы, когда она была хозяйкой района, как рядовые граждане района, так и руководящие лица вспоминали как золотой век местной истории. Она наладила дело так, что и государственные планы и поставки выполнялись и перевыполнялись, и людям кое-что перепадало. Она не просто брала, а хапала взятки. Но и сама не скупилась. Ее район фактически превратился в даровую продовольственную ферму для партградского руководства и место, где оно обзаводилось почти даровыми дачами. Разумеется, и она имела для себя от этого немало.

За эти годы Маоцзедунька удвоилась в весе и превратилась в вульгарную, самоуверенную бабищу, в которой невозможно было узнать былую Мерилин Монро района. Но теперь ей былые прелести уже были без надобности. Они сыграли свою роль, уступив место другим не менее ценным качествам. Став уверенно на путь партийной карьеры и развернув во всю мощь свои способности деляги, хапуги и махинатора, она познакомилась с человеком, который подошел ей по всем статьям. Это был работник торговой сети, считавшийся одним из самых богатых и влиятельных дельцов в Партграде. Они поженились и объединили усилия. Жить друг другу они не мешали. Постепенно Дунька прибрала его к рукам и превратила в своего слугу и подручного.

В 1976 году начался подъем Маоцзедуньку на высоты власти на областном уровне. Используя репутацию и связи, приобретенные за годы работы в районе, Маоцзедунька перебралась в сам Партград, сменила ряд должностей и закрепилась в конце концов в обкоме партии на должности заведующей сельскохозяйственным отделом. Именно в это время московские интеллигенты, работавшие в колхозах области во время уборки урожая, прозвали ее Маоцзедунькой. Она об этом прозвище знала и гордилась им.

В отличие от прочих руководителей области, Маоцзедунька была яркой личностью. Она играла роль клоуна вроде той, какую при Сталине играл Хрущев. Одновременно она высказывала такие суждения, за которые другой немедленно полетел бы со своего поста. А у нее это сходило за чудачества и непосредственность. Над ней подшучивали, но беззлобно. Ее даже любили, — она была своя. Она тут выросла, тут сделала головокружительную по местным масштабам карьеру. На то, что под ее руководством сельское хозяйство области пришло в еще более жалкое состояние, чем раньше, никто не обращал внимания: оно и без нее пришло бы в это состояние, а то и еще похуже. Она часто появлялась среди крестьян и рабочих. Была не прочь выпить и поболтать на любые темы, по ее словам — не как партийный руководитель, а как человек с человеком. За это ее особенно любили: болтать не работать. Она ко всем, включая женщин, обращалась мужики. Ни при каких обстоятельствах не теряла оптимизма и уверенности. Во всех трудных ситуациях она говорила: А ну, мужики, нажмем! Преодолеем! Нам не привыкать! И не такое видали!.

Все знали, что она не забывала себя, родственников и друзей. Ее дом и дача были битком набиты ценными и дефицитными вещами. Ей это прощали — кто в наше время не использует свое положение в корыстных интересах?! Все знали также о том, что она была отъявленная конъюнктурщица. И это прощали ей — кто в партградском начальстве не был таков?!

Сергей Миронов поступил на работу в Протезный комбинат почти одновременно с Черновым. Его прозвали Социолухом, поскольку по профессии был социологом, а в комбинате занимался делами, которые всеми сотрудниками комбината считались чепухой. До Партграда он жил, учился и пару лет работал в Новосибирске, где его отец заведовал секретной лабораторией. Отца назначили директором Атома, и Миронов перебрался с родителями в Партград. Отец устроил ему двухкомнатную квартиру и обеспечивал всем необходимым для благополучной жизни. Как холостяк с отдельной квартирой и с деньгами, красивый и здоровый парень, интересный собеседник и легкий в обращении человек Миронов имел успех у женщин и считался первым бабником в комбинате, но жениться и обзаводиться детьми не спешил. Чернов сразу почувствовал в Миронове собеседника равного интеллектуального уровня, сдружился с ним, стал часто бывать у него дома.