Новая эпоха в Партграде началась без грома и молний. В городе в этот день, как и во всей стране, шла обычная, полная героизма трудовая жизнь, В рабочее время трудящиеся мотались по магазинам в поисках предметов потребления, скупая по случаю все, что еще продавалось, и по питейным заведениям в поисках утешения, поглощая все, что льется. Во внерабочее время они занимались тем же с удвоенной силой. В этот день в городе было прогуляно без уважительных причин 80 000 человеко-часов, допущено 50 000 случаев производственного брака, подобрано на улицах 2000 бесчувственно пьяных граждан, совершено 8000 хулиганских поступков и 400 крупных краж, совершено десять бандитских нападений с убийствами и тяжелыми телесными повреждениями, сделано 800 абортов, осуждено 2000 граждан на малые и большие сроки, дано и взято 20 000 взяток, произнесено 10 000 партийно-комсомольских речей… Короче говоря, был обычный полноценный день советской жизни, полный радостей и огорчений, успехов и неудач, приобретений и потерь.

Но вот трудящиеся Партграда наконец-то получили в руки газеты, которые в этот день почему-то запоздали. Развернув газеты, они были сначала изумлены, а затем разразились неудержимым смехом. На первой странице газет была опубликована речь самого товарища Жидкова, первого секретаря Партградского обкома партии. «В нашей области, — говорилось в речи, ухудшилось продовольственное снабжение». — Как оно могло ухудшиться, спрашивали друг друга хохочущие партградцы, — если оно всегда было хуже не придумаешь?!

«В области, — говорилось далее в речи, — упала трудовая дисциплина», — Опять чепуха, — надрывались от хохота партградцы. — Она и раньше была на таком уровне, что ниже падать ей уже некуда было!

В речи говорилось, наконец, что в области возросло пьянство. Тут уж партградцы даже хохотать не могли. Они лишь стонали от чрезмерного внутреннего гогота и глотали катившиеся ручьем слезы. — Чем они там вверху думают, идиоты, — хрипели они, когда спазмы веселья слегка ослабевали. Пьянство в области давным-давно достигло высшего предела, превзошло его и в этом превышении достигло предела, выше которого подняться нельзя даже при самом сильном желании. Нельзя, если даже все ракетные установки, самолеты и подводные лодки превратить в самогонные аппараты, а все покупаемое на Западе и производимое дома зерно пустить на водку. Разве за счет покойников можно чуточку выше подняться. Советские покойники действительно не пьют. Пока не пьют. Не пьют, поскольку им не подносят, хотя страна и шагнула в развитой социализм, до полного коммунизма все же еще не докатились. Это при полном коммунизме всем покойникам будут выдавать по пол-литра водки на день. Ах, какое ликование начнется тогда на наших перенаселенных кладбищах! Вот когда старые большевики, сгоревшие в крематориях, пожалеют о том, что клюнули на удочку марксизма!

В конце речи Жидкова шло перечисление предприятий и учреждений области, которые «еще не включились со всей серьезностью в перестройку». Назывались также имена консерваторов и бюрократов, которые суют палки в колеса новому курсу партии.

А в Москве в это время на более высоком уровне решали, кого именно назначить врагами перестройки на местах. Петр Степанович Сусликов, недолюбливавший Жидкова, предложил его кандидатуру на эту роль. Горбачев, собиравшийся выдвигать своего сослуживца Крутова, одобрил кандидатуру Жидкова и предложил Крутова на его место. На другой день в центральной партийной газете «Правда» в передовой статье были перечислены районы страны, которые «еще не включились со всей серьезностью в перестройку». Среди них на первом месте шла Партградская область. Имя Жидкова было названо среди консерваторов и бюрократов, сующих палки в колеса новому курсу партии. Судьба Жидкова была предрешена. Срочно собралось бюро обкома партии. На нем резкой критике подвергли самого Жидкова. Особенно усердствовала в этом Евдокия Тимофеевна Телкина, которая на предыдущем заседании особенно горячо поддерживала Жидкова. Второй секретарь обкома (секретарь по идеологии) сказал, что в западной прессе «муссируют слухи о мощной оппозиции новому курсу советского руководства на местах», что «мы должны продемонстрировать верность решениям Съезда партии и указаниям лично товарища Горбачева». Жидкова тут же с заседания отвезли в больницу с обширным инфарктом, причем не в больницу для высших лиц области, а в самую захудалую районную.

На другой день те же газеты сообщили о том, что гражданин Жидков снят с поста за консерватизм, бюрократизм, зажим критики, коррупцию и моральное разложение, исключен из партии и предан суду. На том месте, где вчера красовался подретушированный портрет Жидкова, была помещена карикатура, изображавшая Жидкова, сующим палки в колеса горбачевской перестройке.

Согласно марксистско-ленинскому учению, социальная революция есть скачкообразный перелом (переворот) в развитии общества в отличие от постепенного (эволюционного) процесса. Она происходит тогда, когда низшие слои населения (народные массы) уже не хотят жить по-старому, а высшие (правящие) слои уже не могут управлять по-старому. Советские интеллектуалы, потерявшие или не приобретшие веру в постулаты марксизма-ленинизма и всячески осмеивающие их, придали, этому марксистскому определению революционной ситуации более краткий и выразительный вид: революционная ситуация складывается тогда, когда внизу уже не хотят, а сверху уже не могут. Революцию осуществляют народные массы, возглавляемые революционерами, Последние сбрасывают прежних властителей, занимают их место и осуществляют преобразование общества.

Новейшая советская история внесла в марксистско-ленинскую теорию революции существенный корректив: была открыта новая форма революции, которая не соответствует приведенному выше описанию, а именно — революция сверху. Вернее, открыли эту форму революции в средствах массовой информации на Западе. Открыли ее люди, не имевшие никакого представления о марксистско-ленинском учении о революции и имевшие еще более смутные представления о том реальном процессе в Советском Союзе, который они назвали революцией сверху, Но советским руководителям во главе с Горбачевым такая оценка их реформаторской суеты («перестройки») пришлась по душе, и они окрестили ее революцией.

Горбачевская революция отличается от ленинской революции 1917 года соотношением верхов и низов. На сей раз сложилась такая ситуация, что верхи уже не хотят управлять по-старому, а низы уже не могут жить по-новому. Те же самые насмешники сформулировали эту революционную ситуацию так: сверху уже не хотят, а внизу уже не могут. Такого рода революцию осуществляют высшие руководители страны, возглавляющие народные массы и принуждающие их к преобразованиям. Они спихивают консервативных руководителей с их постов и сажают на их место своих сторонников. Если этот тип революции назвать революцией сверху, то ленинский тип следует назвать революцией снизу.

Известие о том, что в Москве решили считать перестройку революцией сверху, пришло в Партград глубокой ночью. Пришло в редакцию «Партградской правды». Редактор тут же связался с помощником Крутова, а тот немедленно ринулся к самому Крутову и поднял его с постели. При слове «революция» Крутов впал в панику. Еще со школьной скамьи он знал, что революция означает низложение власти и экспроприацию привилегированных классов. А у Крутова было что экспроприировать, пожалуй, побольше, чем у партградского генерал-губернатора до той революции. Но когда помощник Крутова растолковал ему, что речь шла о революции нового типа, проводимой властями и в интересах укрепления власти, он несколько успокоился. И возглавил революцию в Партграде. На экстренном совещании в обкоме партии он сказал, что ничего страшного в этой революции нет, что это есть лишь новый этап в перестройке. Но с трудящимися надо провести разъяснительную работу. Не то, услышав о революции, они бросятся скупать мыло, соль, спички, мануфактуру, керосин и прочие предметы широкого потребления, начнут закапывать ценные вещи, а некоторые постараются сбежать за границу. Могут начаться грабежи и насилия.