Диссидентское движение явилось результатом исключительного стечения обстоятельств в хрущевские годы, главными из которых были растерянность советской системы власти после хрущевского переворота, слишком далеко зашедшая инерция десталинизации, уничтожение железного занавеса, неслыханные до этого масштабы соприкосновения советского общества с Западом, мощнейшая идеологическая атака Запада на советское общество и поддержка Западом определенного рода оппозиционных явлений в стране.

Не следует думать, будто все советское население с энтузиазмом относилось к диссидентам и поддерживало их, по крайней мере, морально. Диссидентское движение рассматривалось ими как западное явление в советском обществе, питающееся идеями Запада и ориентированное на сенсации в западной прессе. А в таких русских городах как Партград диссидентство вообще не воспринималось как явление русское. Для таких русских людей, встающих на путь конфликта со своим обществом, всякий социальный протест означает потери, жертвы, в конечном счете — гибель. Для них были исключены контакты с западными людьми. Запад вообще игнорировал их существование. Об эмиграции на Запад они и не помышляли.

К началу восьмидесятых годов диссидентское движение исчерпало себя внутренне, так и не пустив никаких корней в умы и души более или менее широких слоев населения. Оно не породило никаких глубоких и захватывающих идей, ограничившись занесением в советскую среду чужеродных ей западных лозунгов насчет прав человека и демократических свобод. Большинство активных диссидентов оказалось на Западе, получив лично для себя и права человека, и демократические свободы, и материальное благополучие.

Но конец диссидентской эпохи не был концом оппозиционных умонастроений в стране. Советское руководство, будучи уверено в том, что с оппозицией покончено раз и навсегда, проглядело стремительный процесс идейного разложения советского общества, который привел к неслыханному и неожиданному для властей кризису во второй половине восьмидесятых годов. Началась такая открытая и поощряемая сверху оргия саморазоблачения и мазохистского самобичевания, по сравнению с которой диссидентская оппозиция стала выглядеть как невинная забава.

Выделить интеллигенцию как особый социальный слой по уровню образования, служебному положению и профессии теперь было бы ошибочно. Теперь многие советские граждане, имеющие высшее образование и занятые интеллектуальным трудом, работают в партийном и государственном аппарате, в милиции, в КГБ, в идеологии, в армии, в промышленности и в сельском хозяйстве. Вместе с тем, большое число образованных граждан, работающих в системе образования, в медицине, в средствах массовой информации и в культуре, никак не отнесешь к категории интеллигентов. Словом интеллигенция теперь фактически называют не просто образованных людей, занятых интеллектуальным трудом, но таких, которые размышляют над проблемами социального значения, участвуют в их обсуждении и в какой-то мере высказываются публично. Таким образом, с этим словом связывают также определенную социальную роль граждан как выразителей общественного самосознания.

К началу восьмидесятых годов советская интеллигенция оказалась основательно зараженной антимарксистскими и антикоммунистическими идеями, т. е. идеями западной идеологии. Никто не видел в этом угрозу основам общества, так как даже в КГБ были убеждены в том, что самые антисоветские разговоры советских интеллектуалов имели здоровую просоветскую основу (слова из отчета начальника Управления КГБ Партградской области товарища Горбаня). Большинство представителей интеллигенции иронизировало по поводу советской идеологии и всего советского вообще в личных разговорах, в семьях и в дружеских компаниях, но при этом добросовестно выполняло свои обязанности и внешне, официально выглядело вполне ортодоксально. Другая, фрондирующая часть позволяла себе кроме того кое-что в публичных заявлениях.

Не настолько, чтобы можно было сомневаться в их лояльности. Ровно настолько, чтобы их считали не мракобесами, а, наоборот, мужественными борцами против язв советской истории и советского образа жизни.

В брежневские годы в среде интеллигенции сложилась особая категория граждан, которые выглядели исключением на фоне прочей массы их коллег. Им разрешалось быть немножко похожими на западных деятелей культуры. При том условии, конечно, что западные образцы для подражания уже устарели. Им разрешалось критиковать отдельные недостатки советской жизни, особенно такие, которые считались преодоленными. Эти избранные деятели культуры пользовались всеми благами привилегированных слоев советского общества, получали квартиры, дачи, премии, чины и награды. Но они претендовали на еще большее. Поскольку их аппетиты несколько сдерживались, они чувствовали себя обиженными. В уродливых советских условиях они приобретали репутацию талантов, которым жестокие власти не давали возможности развернуться во всю мощь. На Западе им создавали репутацию смелых борцов против режима. В том же направлении действовали западные журналисты в Москве. А между тем эти исключительные деятели советской культуры являлись такими же слугами советской социальной системы и ее органов власти, как и их прочие коллеги. Все то, что западным мастерам сенсаций казалось результатом личного мужества этих людей, на самом деле делалось с ведома советских властей и под их контролем. Только роль у них была особая. Она состояла в том, чтобы создавать видимость свободы творчества и в более завуалированной форме заниматься той же идеологической работой, что и их коллеги. Они фактически были самым хитрым и лицемерным инструментом советских органов власти в манипулировании умонастроениями людей в стране и на Западе.

Но все же эти люди находились в какой-то оппозиции к режиму. Пусть в кажущейся, пусть в неглубокой, но в оппозиции. К концу брежневского периода они затаились. Но число их росло. Росли их претензии. С началом перестройки они вдруг в огромном числе вышли на арену истории и стали ударной силой перестройки. Но это было еще впереди. О перестройке еще никто не помышлял.

Виктор Белов, ближайший друг Чернова, родился в 1953 году в семье офицера, в Сибири. В детстве считался вундеркиндом-математиком. Участвовал в математических олимпиадах и получал призы. Школу окончил с золотой медалью. Поступил на механико-математический факультет Московского университета. В аспирантуре не был оставлен потому, что подписал какое-то диссидентское воззвание, даже не прочитав его, — его попросили подписать, а он по доброте душевной и из ложного стыда прослыть трусом не мог отказаться.

После окончания университета Белова распределили на работу в Политехнический институт Партграда. Он собирался отработать диплом (т. е. проработать обязательные три года) в Партграде и затем податься куда-нибудь в теплые края. Партградская трясина, однако, засосала его. Он женился, получил небольшую квартирку в Новых Липках, защитил кандидатскую диссертацию, перешел на работу в Протезный комбинат заведующим отделом, в котором работал Чернов. На этом его научная и служебная карьера застопорилась.

Жена Белова после окончания экономического факультета Партградского университета устроилась на работу в учреждение, связанное со снабжением города предметами потребления. Вскоре Беловы обзавелись полезными знакомствами, благодаря которым они получили возможность приобретать все, что им нужно, без всяких затруднений и по минимальным ценам. Через пару лет Беловы получили новую хорошую квартиру. У них стали регулярно собираться интеллектуалы, склонные поболтать на остренькие темы и пожрать за чужой счет. Иногда в гостях у Беловых бывали даже лица из высшего слоя — ректор университета, директор комбината, работники городских и областных учреждений власти, писатели, артисты.

Ко времени знакомства с Черновым Белов уже определил свою идейную позицию. Сам он назвал ее социологическим цинизмом и изложил Чернову в первом же разговоре в такой форме. Идеальным обществом для Белова является такое, в котором есть недостатки, недостатки можно критиковать, за критику ты приобретаешь репутацию мужественного борца против язв режима, но не подвергаешься гонениям, живешь прилично и даже несколько преуспеваешь, т. е. такое общество, в котором можно хорошо жить за счет борьбы против недостатков его. А так как это доступно лишь для избранных прохвостов, то надо жить так, чтобы тебе не мешали оставаться на достигнутом тобою без особых усилий минимально человеческом уровне, наплевав на всех и на все на свете.