Юрий (так назвали мальчика) был уже не первым в Атоме инвалидом от рождения. До него тут уже родилось несколько детей без ног, без глаз, глухих и психически ненормальных. Рождались и такие дети, которых родителям вообще не показывали. Большинство родителей от таких детей отказывалось. Для них построили специальный интернат, куда стали помещать детей с дефектами от рождения со всей области и даже из других областей. Но мать Юрия отказалась отдать сына в интернат. После смерти мужа она перебралась в Красноармейск к родителям. Для нее началась жизнь, о которой лучше промолчать.

Талант и ум русского человека тратится обычно на то, чтобы как-то выкручиваться в трудных житейских условиях. Мать Юрия проявила чудеса изобретательности, чтобы облегчить жизнь сына. Целью и смыслом ее собственной жизни стало научить его жить так, как будто он полноценный человек, и служить ему. Она приняла на свой счет вину всего общества и человечества перед ее сыном. Она научила его выполнять ручками, ртом, головой и плечами многие жизненно необходимые операции. Приспособила для него одежду, мебель, посуду. Когда он чуть подрос, она добилась того, что его взял под свою опеку протезный комбинат в Партграде. Ему изготовили специальные протезы, с помощью которых он научился писать и обращаться с книгами в школе. Дома он писал, держа карандаш во рту или прижимая его ручкой к подбородку. В школе такой способ мог бы смешить детей, а мать Юрия непременно хотела, чтобы он посещал обычную школу, а не школу для инвалидов от рождения при интернате.

Как-то началась кампания по вовлечению инвалидов от рождения в нормальную жизнь. Черновых посетил журналист из Партграда. Он написал большую статью, в которой упомянул непонятное для матери Юрия слово комплексный метод. Когда Юрий вырос, окончил университет и стал работать в протезном комбинате, он стал свидетелем ажиотажа по поводу статьи американского ученого, выдвинувшего идею этого самого комплексного метода включения инвалидов от рождения в нормальную жизнь. Это добавило свою долю в его мрачные переживания, но не удивило его: он уже знал, что сами русские Иваны не позволят своим собратьям сделать что-то раньше и лучше, чем на Западе, а если все же это как-то сделалось, они не допустят признания приоритета и тем более не допустят внедрения открытия или изобретения в практику жизни. Чтобы какая-то деревенская русская баба, даже не знающая смысла слова комплексный, сделала что-то раньше американцев или немцев?! Быть того не. может!

У матери был хороший голос. Она пела сыну тоскливые русские песни. Он подпевал ей. По выходным дням мать уходила с сыном за город. Они бродили по полям и рощам, по берегам ручейков и озер. Мать пела в полный голос и плакала. Юрий подпевал ей и тоже плакал от еще неосознанного отчаяния и тоски. Зрелище изумительной, но до боли грустной русской природы, наряду с заунывными, рвущими душу на куски звуками русских мелодий, навсегда определили тонус его переживаний.

В бытовом отношении Черновы жили так, как жило большинство русского населения в провинции. С западной точки зрения это был уровень полунищенский. Но жители глубинной России начали сравнивать свою жизнь с западной позднее. А тогда, когда рос Юрий, они довольствовались тем что имели. Голода не было, и это было главным. Одеваться стали лучше, чем в послевоенные годы. Появились телевизоры, холодильники, велосипеды, мотоциклы, синтетические куртки, колготки, женские брюки. Жизнь понемногу улучшалась. Была надежда на лучшее. Молодые люди получали образование, уходили в города, устраивались лучше родителей. Ухудшения начались позднее, в конце семидесятых годов.

В окружении Юрия лишь изредка говорили о России и о русском народе, причем — без гордости за них. Преобладали жалобы, насмешки, зависть к тем, кто ухитрился лучше устроиться, злоба. Потом в школе ему предстояло услышать слова, которые по замыслу должны были пробудить национальную гордость и патриотизм. Но это делалось так, что эффект получался противоположный.

В километре от дома Черновых начиналась трясина-заросшие кустами и мелким лесом болота. О коварстве трясины складывались легенды, рассказывались правдивые истории. Во время коллективизации кто-то сломал огород, отделявший пастбище от трясины, и целое колхозное стадо засосало в трясину. В начале войны с Германией на трясине устроили склады с продовольствием и оружием для партизан на случай оккупации области немцами. Склады исчезли в трясине вместе с людьми. В войну на трясине прятались дезертиры. Ни один из них не выбрался оттуда. В хрущевские годы целая научно-исследовательская экспедиция из тридцати человек бесследно пропала в трясине. Число беглецов из лагерей, которые погибли в ней, перевалило за сотню. Со стороны трясины лагеря даже не охранялись совсем. Говорили, будто иногда охранники специально загоняли непокорных заключенных на трясину, списывая их потом как беглецов.

Юрию, как и другим детям, категорически запрещали даже близко подходить к трясине. Когда дети шалили и не слушались родителей, их пугали трясиной, грозились отвести их туда, где их засосет в бездонную грязь. Но Юрия трясина не пугала. Она представлялась ему таинственным и полным чудес миром. Бабушка рассказывала ему сказки о нечистой силе, ведьмах, леших, водяных и прочих существах иного мира, якобы живших на трясине. Иногда в ее рассказах появлялись принцессы, царевичи и прекрасные дворцы, скрытые на волшебных островах в недосягаемых для людей местах трясины. А дед рассказывал правдивые истории о разбойниках, грабивших людей и топивших их в трясине. И якобы до сих пор где-то в глубине леса хранятся несметные сокровища, награбленные разбойниками, так как самих разбойников затянуло в грязь.

Конечно, рассказы бабушки и дедушки не отличались той красочностью воображения, как сказки пушкинской няни. Но он сам обладал даже слишком богатым воображением, чтобы на основе убогих рассказов других людей построить свой яркий сказочный мир. Когда он подрастет и станет способным анализировать явления жизни, он однажды вдруг заметит болотную, трясинную основу своей детской мечты. В этом он увидит глубокий символический смысл.

Он рано узнал, что самые большие страдания причиняет не столько сам факт уродства, сколько неосуществимая претензия стать полноценным человеком, несмотря на уродство. Жизнь ребенка-урода в среде здоровых детей оказалась для него с первых же шагов адом. Здоровые дети беспощадны к физическим недостаткам других детей. Защита же со стороны взрослых лишь усиливала в нем чувство неполноценности. В порядке самозащиты от всех он стал сторониться сверстников, много читать и думать. Он изобрел свой воображаемый мир, в котором и проводил большую часть своей жизни. В нем он превращался в прекрасного принца или в могучего богатыря, в отважного королевского мушкетера или благородного индейца. И мстил всему здоровому человечеству за свою несчастную судьбу.

В 1964 году, т. е. когда начался брежневский период советской истории, Юрий пошел в школу. Учился он блестяще. Некоторые учителя признавались, что такого ученика у них еще не было. Это породило раздражение и зависть у родителей здоровых детей. О его способностях стали помалкивать, преувеличивая успехи других, менее способных детей. Учителя не сговариваясь стали дружно занижать ему отметки. Так еще ребенком он понял одну из фундаментальных житейских истин: общество может быть к тебе справедливым, если ты бездарен или обладаешь допускаемыми им способностями. Но если твои способности превышают общественно допустимую норму, тогда не жди пощады. Если дети беспощадны к твоим физическим недостаткам, то взрослые беспощадны к твоим духовным достоинствам.

Ему, как и другим детям, вдалбливали в голову идеологические и пропагандистские утверждения. Он, как и все, не понимал их. Скоро он стал равнодушен к ним, воспринимая это как неизбежное зло и пустую формальность. Потом на смену равнодушию пришло ироническое отношение ко всему, что было связано с идеологией и пропагандой. С этой точки зрения он ничем не выделялся из прочей массы детей.