Социологи провели опрос населения области и установили, что сейчас в области отрицателей коммунизма вдвое больше, чем его последователей. Социологи сделали вывод, что идеи коммунизма в нашей стране исчерпали себя.

— Боже, — сказал пожилой мужчина, читавший рядом с Черновым отчет социологов в Партградской правде на газетном стенде, — до какого же уровня идиотизма мы докатились!

— Или, лучше сказать, на какой уровень идиотизма мы вознеслись, сказал другой читатель. — Идеи-то может быть и исчерпали себя. Да вот исчерпала ли себя практика коммунизма?!

— Люди не знают толком, что такое коммунизм. Дана установка свыше отвергать его. Вот они и стараются. Те же люди десять лет назад отвечали совсем иначе на те же вопросы тех же социологов.

— Пройдет еще лет пять, утихомирится эта смута, и обо всем этом забудут как о кошмарном сне.

— А что это меняет? Люди могут проголосовать против плохой погоды, но изменит ли это погоду? Что бы у нас не предпринимали, все равно ничего другого не получится, кроме ненавистного этим людям коммунизма. Коммунизм наша страна выстрадала многовековой трагической историей. А эти идиоты воображают, будто его можно отменить голосованием или опросом невежественных масс, которым задурили головы.

— Все это суета, суета сует, всяческая суета и томление духа. Допустим, все сто процентов партградцев проголосуют: долой коммунизм. Что изменится? Возродится все то же самое, только под другими названиями и в еще худшей форме. Я ведь просидел в лагерях пятнадцать лет. В 1953 году после смерти Сталина у нас в лагере произошло восстание. Прогнали охрану и все начальство. Установили самоуправление. И началось такое, что страшно вспомнить. К счастью, пришли регулярные войска и восстановили прежний порядок.

— Чтобы теперь в стране навести порядок, какой был при Брежневе, нужно лет десять. Мы до этого не доживем.

— И слава Богу. Пропади тут все пропадом. Все равно с нашим народом ничего хорошего не сделаешь!

Чернов прислушивался к разговору этих умудренных жизненным опытом стариков и чувствовал себя таким же безнадежно старым.

— Похоже, что эти старики правы, — сказал он себе. — Мы, русские, не сумели воспользоваться ни результатами самой великой революции в истории, ни победой в самой великой войне, ни способностью миллионов людей пойти на любые жертвы ради светлого будущего. Все впустую. И никакого просвета впереди. Впереди угрожает еще худшее. Старики правы: пропади тут все пропадом!

Лескова положили в больницу с диагнозом язвы желудка, как сказали самому ему. Но навестившему его Чернову он сказал, что это рак. Будет операция. Желудок вырежут. Выживет он или нет, сказать трудно. Во всяком случае, после таких операций долго не живут. Он, Лесков, к этому относится спокойно. Ему и так сильно повезло: в принципе он должен был закончить жизнь еще в 1938 году. А он после этого прожил еще 53 года!

— Мне одинаково противны как защитники коммунизма, так и проповедники капитализма, как консерваторы, так и реформаторы, — сказал Чернов, рассказав Лескову о разговоре с Макаровым. Какую позицию выбрали бы Вы на моем месте?

— А народ?

— А что такое народ? Я всю жизнь жил в нашем русском народе, как и Вы. Я его частичка. А много ли добра я видел от него? Крупицы добра, если только это можно было назвать добром, приходилось вырывать ценой неимоверных усилий. Зато зло текло рекой со всех сторон само, без всяких преград. К тому же и сталинисты, и брежневисты, и горбачевцы — все это не злые силы из потустороннего мира, а представители все того же народа. Это и есть народ!

— Наш народ не всегда был такой.

— И Вы сами верите в эту легенду хорошего русского народа, испорченного коммунизмом? И как Вы разделите национально русское и советское? Никто и нигде не разделяет в немцах, французах, англичанах, американцах и т. д. национальное и капиталистическое. А в отношении русских все считают возможным разделить национальное и коммунистическое, или советское. Вот Вы, скажите, что такое русский народ, если вычесть из его характера все то, что привнесено советской историей?

— Я затрудняюсь это сделать. Для этого надо быть ученым. А я…

— А Вы достаточно умный человек с огромным жизненным опытом. Вы сами понимаете, что в советские годы раскрылись и проявились качества именно нашего народа. Классы капиталистов, помещиков и кулаков были ликвидированы. Осталось то, что считалось народом. И народ показал, что он есть такое. Сталинские репрессии — это дело народа. И коллективизация. И индустриализация. И потери в войне. И разгул брежневизма есть дело народа. И нынешний разгул реформаторства и смута суть тоже дело народа.

— Но все же русский национализм имеет свои причины и перспективы.

— Причины имеет, а перспектив никаких. Вчера я посетил собрание русских националистических движений, групп и партий. Все то, что говорили ораторы, было вроде бы верно. Верно, что условия жизни для русских были наихудшими в стране. Верно, что русские несли на себе основные тяготы советской истории. Верно, что прочие народы имели те или иные привилегии сравнительно с русскими, и что гениальная ленинская национальная политика была успешной за счет русских. Верно, что основная масса русских были крестьяне, рабочие, мелкие служащие, а в привилегированных слоях и в верхушке власти преобладали нерусские. И за все это русских изображали как эксплуататоров других народов, обвиняли в насильственной русификации их. В награду за все жертвы, понесенные русским народом, раздувание русофобии как в стране, так и на Западе. Но выводы, которые делали ораторы, исходя из таких бесспорных фактов, были абсурдны как с точки зрения оценки русского народа, так и с точки зрения программы на будущее. Русский народ в их речах изображался в идеализированно положительном виде, а будущее его усматривалось в возврате в столь же идеализированное дореволюционное прошлое. Я не хочу видеть русский народ в том обличий, как это изображает Солженицын, ничего общего не имеющий с русским народом и думающий лишь о своем ложном, непомерно раздутом величии.

Разговор с Лесковым натолкнул Юрия на мысль, поразившую его самого. Надо выносить приговор не просто Маоцзедунькам как представителям строя и власти. Надо идти глубже: надо судить их как представителей всего народа. Надо вынести приговор всему народу, породившему его, Чернова, на страдания.

Придя домой, он написал за одну ночь статью о русском народе.

Статья получилась большая. Суть же ее сводилась к следующему. Характер народа не есть всего лишь обобщение характера образующих его людей. Это его характер как целого. Проявляется он в поступках отдельных его представителей, их групп, их масс. Причем, проявляется не каждую минуту, а в определенных случаях, в определенных жизненно важных ситуациях. В той катастрофе, которая сейчас случилась с нашей страной, повинны не только коммунистический строй, не только руководство страны, вставшее на путь предательства интересов своей страны, не только атака со стороны Запада и пятая колонна Запада в лице интеллектуальной и правящей элиты, но и характер самого русского народа.

Имеется целая теория, сводящая все дефекты русского народа к неблагоприятным историческим обстоятельствам. Я категорически отвергаю эту теорию как ложную. Народ сам делает свою историю. Если в его истории что-то получается плохо, то это означает, что народ либо не хочет приложить усилий повлиять на свою эволюцию, либо довольствуется именно тем, что получается. Подлинно человеческая история включает в себя в качестве непременного фактора сопротивление некоему естественному потоку и падению. То, каким становится народ, зависит не только от принудительных обстоятельств, но и от сознательных и волевых усилий представителей народа идти против течения истории и карабкаться вверх из трясины принудительных обстоятельств. Всякие ссылки на неблагоприятные обстоятельства русской истории при оценке русского народа играют объективно роль в высшей степени подлую по отношению именно к русскому народу. Они фактически означают желание сохранить этот народ именно в таком его жалком и достойном гнева и презрения состоянии.