Простота и откровенность всем понравились. Американцы увидели, что новый министр — человек разумный и уверен в себе, поэтому не боится признать, что чего-то не знает. Наши дипломаты успокоились: неприятных сюпризов не возникнет.

А закончил первую встречу Шеварднадзе совершенно неожиданно. Уже собирались расходиться, вдруг он сказал:

— Могу я на секундочку вас задержать?

Он произнес несколько возвышенных слов о Шульце как об опытном дипломате. Американцы растаяли от удовольствия, и тут Шеварднадзе добавил:

— На вашей стороне, господин государственный секретарь, опыт, а на нашей стороне — правда.

Американцы этого никак не ожидали. Получилось, что последнее слово осталось за советским министром.

Он сразу изменил стиль и атмосферу переговоров: у нас с американцами множество проблем и противоречий, мы жестоко спорим и будем спорить, но почему мы должны вести себя как враги?

И во время второй встречи с госсекретарем Шульцем советский министр сказал:

— Я намерен вести дело так, чтобы быть вам честным и надежным партнером, а при встречном желании — и другом.

Шульц, на которого эти слова произвели впечатление, встал и протянул ему руку.

При Шеварднадзе удалось преодолеть многолетнее недоверие между Советским Союзом и Соединенными Штатами, когда любой шаг партнера воспринимался как угроза, когда любые переговоры начинались с перечисления взаимных претензий и обвинений и иногда этим же заканчивались.

Горбачеву и Шеварнадзе выпала миссия закончить «холодную войну». Надо было прекратить военное соперничество с Соединенными Штатами, освободить страну от гонки вооружений, которая была ей не под силу.

Шеварднадзе стал олицетворением политики сокращения вооружений, взаимопонимания и взаимодействия с окружающим миром. Каждый шаг вперед делал ненужными и руководителей госбезопасности, и армейских генералов с большими звездами, и командиров военно-промышленного комплекса. А теперь они вновь задают тон в российской политике…

По словам известного дипломата Валентина Фалина, дискуссии между Шеварднадзе и начальником генерального штаба генералом Моисеевым были жесточайшими. Доведенный до крайности министр говорил:

— Если будет принята позиция министерства обороны, то сами ведите переговоры с Соединенными Штатами.

Начальник генштаба отвечал ему не менее резко:

— Мы снимаем с себя ответственность за безопасность страны, если предпочтение отдадут капитулянтской линии министерства иностранных дел.

В 1990 году отношения с военными настолько обострились, что Шеварднадзе даже приходилось отказываться от уже согласованных с американцами позиций.

Бейкер был потрясен этим и говорил ему:

— Я не понимаю, зачем же мы с вами встречаемся и о чем-то договариваемся, если ваши военные потом возражают и вы говорите, что нашей договоренности больше не существует?

Бейкер серьезно засомневался: а можно ли с Горбачевым подписывать соглашения о сокращении вооружений, если его позиции в стране уже так ослабли?

В феврале 1989 года Шеварднадзе ездил по Ближнему Востоку, встречался и с Саддамом. Иракский лидер произвел впечатление своей фантастической самоуверенностью. Он весьма критически отзывался о советской политике, был недоволен и качеством советского оружия.

Помощник советского министра Теймураз Мамаладзе записал пренебрежительные слова Саддама:

— В ваших самолетах не все отвечает современным требованиям. Когда же мы обращаемся с просьбой передать ваши изделия для усовершенствовования третьим странам, вы либо отвечаете, что изучите этот вопрос, либо говорите, что это невозможно…

Но, когда Саддам оккупировал Кувейт, дело решали не личные симпатии и антипатии. Шеварднадзе пришел к выводу, что важнее всего противостоять иракской агрессии. Мировое сообщество не может позволить пиратским режимам, государствам-хищникам делать то, что им заблагорассудится.

Министр иностранных дел связался по спецкоммутатору с Горбачевым, который отдыхал в Форосе. Президент не возражал и поручил Шеварднадзе согласовать позицию с остававшимися в Москве руководителями — премьер-министром Валентином Павловым, министром обороны Дмитрием Язовым и председателем КГБ Владимиром Крючковым.

Советские руководители были против, как и арабисты в самом МИД: как можно вместе с американцами выступать против старого друга Советского Союза, которого Москва и вооружила, и всегда поддерживала именно за антиамериканскую позицию?

«У меня были опасения, что Михаил Сергеевич поостережется круто осудить Хусейна, — вспоминал помощник советского президента по внешней политике Анатолий Сергеевич Черняев. Но я, к счастью, ошибся. К тому же Шеварднадзе действовал строго в духе нового мышления. Правда, все, начиная с согласия на встречу с Бейкером в Москве и на совместное заявление с ним, согласовывал с Горбачевым по телефону.

Иногда, впрочем, если звонил ночью, я Горбачева не беспокоил и брал на себя, уверяя Эдуарда Амвросиевича, что Горбачев поддержит».

Горбачев был осторожнее своего министра, и окончательное решение пришлось принять Шеварднадзе. Он вместе с женой приехал в аэропорт, чтобы встретить Бейкера, прилетевшего из Улан-Батора. После долгого путешествия государственный секретарь валился с ног от усталости. Но он понимал важность момента. Впервые после Второй мировой войны Америка и Россия объединились, чтобы остановить агрессора. Идеологические соображения потеряли значение, важно было желание осадить агрессора и показать всем другим потенциальным агрессорам, что им это не сойдет с рук.

Шеварднадзе с Бейкером публично осудили Саддама Хусейна и призвали международное сообщество объявить эмбарго на поставки оружия Ираку.

Саддам этого не ожидал. Он фантастически промахнулся. Он выбрал худшее время для оккупации Кувейта. Чуть позже или чуть раньше все могло быть иначе.

Соединенные Штаты и Советский Союз потребовали от Саддама Хусейна вывести войска из Кувейта. Американцы сразу заявили, что, если Ирак этого не сделает, придется применить силу. Американцев поддержали не только западные союзники, но и многие арабские руководители, ненавидевшие Саддама.

После того как Совет Безопасности ООН осудил вторжение в Кувейт, в Белом доме задумались над тем, что теперь делать и к чему готовиться.

Директор ЦРУ Билл Уэбстер напомнил:

— Саддам уже держит в руках двадцать процентов мировых запасов нефти. Если он продвинется на несколько миль, то получит контроль еще над двадцатью процентами. Он станет хозяином в арабском мире.

Генерал Колин Пауэлл предложил немедленно перебросить американские войска в Аравийскую пустыню и продемонстрировать готовность вступиться за Саудовскую Аравию, чтобы отбить у Саддама желание захватить еще одну страну. Все согласились. Но генерал задал президенту Бушу прямой вопрос:

— А освобождение Кувейта стоит того, чтобы начинать войну?

Впрочем, в своих воспоминаниях Пауэлл пишет, что задал совсем другой вопрос, что это он первым предложил выбить войска Саддама из оккупированных территорий.

Но в памяти других участников заседания осталось выраженное генералом сомнение: оправдывает ли цель средство? В зале заседаний Совета национальной безопасности повисло молчание. Ответа не было. Никто не был готов начать войну.

Министр обороны Чейни потом отчитал генерала Пауэлла:

— Твое дело — чисто военные вопросы. Большую политику оставь другим.

Когда начиналась первая война в Персидском заливе, тогдашнего американского президента тоже предупреждали об опасности исламских камикадзе, с которыми невозможно справиться.

И надо же было так сложиться, что этот сложнейший выбор выпал на долю человека, который не ставил себе целью жизни делать крупные ставки или оспаривать традиционные истины. Кстати, его сын в этом смысле похож на отца. Но и Бушу-младшему пришлось объявлять войну…