Он расседлал лошадь, давая ей по крайней мере шанс убежать. Снял с лошади упряжь и похлопал по боку. Лошадь заржала и ускакала туда, откуда они приехали.

Хенрик заметил за деревьями большую черную собаку. Она вела стаю так, словно никаких препятствий для них не существовало. Собаки не погнались за лошадью. Они шли именно за ним. Мальчик развернулся, без промедления перескочил через край обрыва и помчался вниз.

Хотя для лошади тропа была слишком крутой, с подъемами и спусками по уступам и осыпям, и изобиловала острыми камнями, он знал, что свора без труда сможет преследовать его по этой непростой дороге. Он знал также, что они, скорее всего, лазают по камням быстрее, чем он. Не следовало терять ни секунды.

Хенрик не задавался вопросом, куда направляется или зачем; по сути, он даже не думал об этом, просто бежал. С того самого дня, когда он исцарапал лорда Рала и Мать-Исповедницу и сбежал, он не задумывался над тем, что делает и следует ли вообще бежать. Пересекая равнины Азрита, он даже не пытался понять, где именно бежит. Он просто убегал от собак. В глубине души он откуда-то знал, что, если выберет другой путь, они настигнут его. В голове было лишь единственное возможное направление, и Хенрик следовал ему.

Когда он спустился до самого низа, лицо его было потным и грязным. Оглядываясь назад, он несколько раз замечал собаку с короткой коричневой шерстью, ту, которая обычно бежала впереди стаи. И черная, и коричневая собаки, двое вожаков, были мощно сложены, с толстыми шеями. Когда они рычали, завидев мальчика, с их челюстей свисала пена.

Короткого взгляда назад хватило, чтобы Хенрик во весь опор рванулся вниз по тропе, с безрассудной стремительностью соскальзывая со скалистых уступов. Кое-где он попросту скатывался по крутой осыпи из земли и щебня — так было быстрее.

Наконец крутой спуск сменила более ровная земля с полянками, свободными от лозы и кустарника. Воздух был угнетающе тяжелым. Воняло гнильем.

Он видел выступающие из глубокой тени густые заросли деревьев с очень широкими подножиями, которые, казалось, помогали им удерживать равновесие на мягкой болотистой почве. Время от времени на клочках чуть более приподнятой земли попадались кедры, однако на участках с застоявшейся зловонной водой росли только широкоствольные деревья. Их кривые ветви, тянущиеся невысоко над водой, обросли завесами лишайника. Кое-где лишайник спускался до воды. В других местах над водой балдахином нависали заросли лиан, давая опору вьюнкам, покрытым фиолетовыми цветами.

Ящерицы при его приближении молниеносно скрывались среди обрывков ползучих растений. Змеи, свисавшие с веток, выпускали языки, наблюдая, как мальчик проходит мимо. Твари под водой лениво отплывали в сторону, оставляя рябь и порождая слабые всплески.

Чем дальше он забирался в лесную топь, тем гуще становились с обеих сторон заросли кустов и лиан, создающие своего рода туннель через густой лес. Где-то снаружи резко вскрикивали невидимые птицы, и их голоса разносились над безмолвными пятнами водной глади.

Собачья свора где-то позади залаяла так, будто псы в бешеной ярости предвкушали, что скоро доберутся до него.

В темном туннеле посреди густой растительности он остановился, сомневаясь, дозволено ли ему идти дальше.

Хенрик знал, где он. Недавно он миновал заросли кустов и стебли лиан, отмечавшие дальний рубеж Тропы Карга. Он слышал от матери, что не стоит ступать на эту тропу без очень острой необходимости, поскольку возвращаются далеко не все. Они с матерью оказались счастливчиками, вернулись, но это делало еще более глупой попытку пытать счастья второй раз.

Сердце его бешено колотилось, дыхание вырывалось яростными толчками, широко раскрытыми глазами он глядел только вперед. Хенрик знал, что ждало его впереди.

Джит, Терновая Дева, вот что.

Лишь одна участь была хуже второй встречи с Терновой Девой: быть растерзанным и съеденным заживо стаей собак, преследующей его.

Он уже слышал, как они подбираются ближе. У него не оставалось выбора. Он побежал дальше.

После жуткой гонки по тропе, пронизывавшей подобно туннелю густые заросли, открывшийся Хенрику вид создавал впечатление, будто он достиг более открытой воды. Тропу, поднимавшуюся над грязной водой на считанные дюймы, постепенно сменили сплетенные в плотный слой искривленные корни, сучья, лианы и ветки, создающий подобие гати. Без этой гати тропа местами попросту исчезала бы под ряской. В таких местах сквозь гать из ветвей и лиан проступала темно-бурая вода.

Хенрика тревожило, что случится, если он соскользнет с тропы из корней и веток. Его пробирал ужас при мысли о тех, кто ждет в воде неосторожного или беспечного путника.

Он так устал, был так напуган, что лишь чистый страх заставлял его переставлять ноги. Ему хотелось опять оказаться в безопасности с матерью. Но Хенрик не мог остановиться — свора тут же настигла бы его.

Хотя гать в основном была достаточно широка, чтобы по ней шли в ряд несколько человек, попадались места, где ее ширины хватало лишь для одного. В таких узких местах, где она становилась мостиком над участками водной поверхности, иногда встречались поручни или даже перила, скрученные из ветвей и обвитые скрепляющими их тонкими лианами, которыми обросло опутанное дерево, лежащее под ногами. Вся конструкция скрипела и шаталась, когда мальчик продвигался по ней, словно была сидящим среди болота чудовищем, крайне недовольным, что кто-то ходит по его спине.

Хенрик не мог сказать с уверенностью, насколько сумел оторваться от гнавшей его собачьей своры — над водой звук разносился очень хорошо. Он бы не удивился, если бы собакам оказалось сложно бежать по сплетению лиан и ветвей, образующему путь через топь. Он не удивился бы, если бы их лапы скользили по месиву ветвей и корней и застревали в нем. Он даже надеялся на это.

Туман не позволял ему видеть далеко среди увешанных лишайником невысоких деревьев. Когда он особенно сгущался, Хенрик с трудом различал, что скрывается там, откуда он шел. В путанице корней ближайших деревьев он замечал следящие за ним глаза.

Под водой что-то проплывало мимо, и он постарался держаться ближе к середине моста из веток и лиан. Что бы это ни было, оно тянуло за собой какую-то истерзанную массу, похоже, чье-то тело. По всей поверхности бледного разлагающегося мяса виднелись следы укусов. Невозможно было понять, какому животному принадлежали останки, но судя по расщепленной кости, торчащей сбоку, — определенно крупному. Мальчик вполне допускал, что это могла быть бедренная кость человека.

Хенрик покосился себе под ноги, беспокоясь о том, насколько низко мостик спускается к воде. Пока мальчик пробегал по нему, он шатался и жутко трясся. Хенрик не знал, плавучий ли это мост или что-то подпирает его снизу. Он знал только, что почти везде мостик проходит над самой водой. Мальчик боялся, что какая-нибудь тварь выскочит оттуда, схватит его за лодыжку и утащит в темную, мутную воду.

Он не знал, будет ли это хуже, чем если его настигнут те твари, что преследуют его по пятам, или если он попадется той, что ждет его впереди. Он отчаянно хотел избежать любой из трех этих возможностей, но не мог помыслить ни о чем другом, кроме как бежать от одной угрозы, увертываясь от второй, — прямо в руки третьей.

Пока он бежал по бесконечному мосту через мрачную топь, его ноги все больше уставали. Неведомые животные перекликались во мгле, их резкие голоса разносились эхом в мглистой темноте. Казалось, Хенрик пересекает огромное мелководное озеро, но поскольку почти ничего было не видно, он не мог ручаться. Большие круглые листья, похожие на листья кувшинок, поднимались над поверхностью воды насколько могли высоко в надежде поймать луч солнца, который иногда, очень редко, мог пробиться сквозь полог лиан.

Несколько раз Хенрик оступался на тропе. Его спасало подобие перил. Лай слышался все дальше и дальше, и он рассудил, что теперь погоня дается собачьей своре нелегко. Но все-таки собаки никуда не делись, продолжали идти за ним, и он не смел замедлить движение.