Мои опасения скоро оправдались. Ева Минди сообщила читателям о моей давней неприязни к Бутси Бейнз, известной отвратительным нравом, и столь же давнем сочувствии к ее многострадальному супругу. Когда мы с Бутси столкнулись на благотворительной постановке «Медеи», она посмотрела сквозь меня.

Затем случилось еще кое-что — одно из тех на первый взгляд незначительных событий, которые на деле являются предвестниками крупных неприятностей. Бетти позвонила мне, чтобы узнать, не заехать ли за мной по дороге на ежегодный обед у Марси Лоренц, открывающий рождественский сезон. Ей и в голову не могло прийти, что меня туда не звали. Узнав, что я впервые слышу об этом событии, Бетти так сконфузилась, что бросила трубку, а пять минут спустя позвонила Марси.

— Это ужасное недоразумение! — уверяла она высоким, нервным голосом. — Часть приглашений всегда теряется, а я с головой в приготовлениях и еще не успела удостовериться, что все приглашенные в курсе. Разумеется, ты в их числе!

Я слишком хорошо знала эту игру, чтобы на нее попасться, а потому отговорилась важной встречей.

Меня все чаще приглашали только в том случае, если на этом настаивал кто-то из лояльных друзей. Более того, я ощущала некую общую перемену. На словах каждый был со мной так же любезен, как и раньше, однако вместо прежнего почтения чувствовалась… как бы это сказать… едва уловимая фамильярность, легкая небрежность — поверхностное внимание, предназначенное для тех, с кем приходится поддерживать отношения чисто для проформы.

Моя уверенность в неоспоримой принадлежности к высшему кругу быстро таяла. Пираньи сужали круги, и я уже чувствовала кожей их первые укусы. Все, кто годами втайне завидовал моей популярности, получили шанс поставить меня на место. Мне было противно играть роль главного блюда на банкете злых языков, но я уже возлежала посреди стола, как нежный ростбиф или кусок сочной грудинки. И ничего, увы, ничего нельзя было с этим поделать.

Теперь все считали меня законченной неудачницей. Стало модно сокрушаться о бедняжке Джо Слейтер.

Прошло полтора года со дня смерти Люциуса (три месяца, если вести отсчет с момента моего фиаско с Дентами). Фирма «Джо Слейтер, инкорпорейтед» доживала последние дни: как я и предполагала, мне не удалось заключить ни одного контракта помимо уже имевшихся. Последнее задание подходило к концу, когда из Парижа позвонила Эжени Пуртан, моя давняя подруга.

— Джо, приезжай погостить. Мне нужно кое с кем тебя познакомить.

Она наотрез отказалась объяснить, в чем дело, и лишь несколько раз повторила, что это в моих же интересах. Мне и самой хотелось отдохнуть от Нью-Йорка. Визит в Париж давал возможность не только повидать старых друзей, но и прикупить кое-что для клиента. Без долгих раздумий я приняла приглашение.

Сообразить, что на уме у моей дорогой парижанки, было не так уж трудно. Тысячу лет назад, когда наша дружба с Моникой еще цвела пышным цветом, я к слову поинтересовалась, не знает ли Эжени графиню де Пасси. Она не знала, но позже, во время скандала с завещанием, предложила навести справки и выяснить все, что возможно.

— Поздно! — сказала я.

Мне было тогда не до личного расследования. Эжени, похоже, занялась им на свой страх и риск.

Мне пришлось взять самый дешевый билет типа «туда-обратно, эконом-класс» (упоминаю об этом только потому, что двадцать лет летала исключительно первым классом или частным самолетом). Путешествовать на общих основаниях оказалось не настолько ужасно, как я ожидала. Для соседей по ряду (молодой пары из Хартфорда) это был первый визит в Париж. Я сказала, что по-хорошему им завидую, и назвала несколько мест, которые стоит повидать.

Мы приземлились в аэропорту Шарль де Голль дождливым февральским утром, и я взяла такси до улицы Бак, где жила Эжени. Холод пробирал до костей, хотелось поскорее оказаться в тепле и уюте.

К моему приятному удивлению, водитель галантно вызвался отнести багаж к самым дверям, то есть в уединенный, мощенный камнем дворик, к парадному старинного дома. Эжени занимала в нем два верхних этажа. На звонок ответила Фели, горничная-алжирка, низенькая девушка с побитым оспой лицом. Она помогла мне разместиться в комнате для гостей и на ломаном французском кое-как объяснила, что госпожа скоро будет дома.

Квартира Эжени несла на себе печать доброй старины, но, увы, не отличалась современными удобствами. Помещения, в том числе ванные комнаты, были так тесны, что там едва удавалось повернуться. Единственным исключением была гостиная этажом ниже, где дух богемы отлично уживался с элегантностью. Освежившись с дороги, я спустилась туда.

Окна «салона» выходили в сад. В это время года он стоял голый, но высокие потолки и светлые стены скрадывали унылое впечатление. Я не могу назвать стиль Эжени иначе как эклектическим. Она бесцеремонно мешала в одну кучу наследственную утонченность аристократки и личную страсть к броским аксессуарам, оседавшим здесь после каждой поездки. Спинки потертых кресел были украшены расписными шелковыми платками, наличие немногих подлинных редкостей придавало многочисленным безделушкам обманчиво антикварный вид. В воздухе застоялся пряный аромат курительных палочек.

Я дремала на бутылочно-зеленом диване, когда Эжени ворвалась в гостиную с криком: «Джо, дорогая! Как я рада!»

Мне тоже было приятно увидеть Эжени. Хотя перезванивались мы довольно часто, но не встречались со времени смерти Люциуса. Невольно подумалось, что последний мой визит в Париж прошел при совсем других обстоятельствах. Как все изменилось с тех пор!

Эжени сохранила грацию и легкость движений, но выглядела старше — похоже, за время нашей разлуки ее поразил coup de vieux (чисто французское понятие «удар старости», налагающий свой безошибочный отпечаток на внешность и особенно заметный у моложавых женщин). Еще не так давно скульптурные черты ее лица пленяли как мужчин, так и женщин — теперь они торчали угловато, словно скалистые утесы. Остальное, однако, не изменилось. Ни один предмет одежды Эжени не гармонировал с другими, но все вместе создавало интересный ансамбль. В этом был подлинный шик. Красивое золотое колье было, без сомнения, выполнено по ее личному заказу.

Следом вошла Фели с подносом, на котором дымились два стакана пунша и стояла плетенка с миниатюрными круассанами. Горячий напиток сразу согрел и приободрил меня.

Эжени никогда не отличалась корректностью, поэтому без обиняков заявила:

— У тебя изнуренный вид, Джо. Выкладывай, как дела!

— Паршиво, — в тон ей ответила я.

— Как бизнес?

— В руинах. Работаю по последнему контракту.

— Почему? Из-за пустой болтовни? Боже мой, клиенты только и делают, что жалуются! Это не конец света.

— Для начинающего дизайнера это конец. Согласно общему мнению, я объегорила пару наивных провинциалов.

— Каждый, кто хоть немного тебя знает, вряд ли поверит этому!

— Скажем так: миссис Дент не из тех, кому дано понять изысканную прелесть ручной росписи по шелку. Ей подавай златотканую парчу. А муж у нее — законченный психопат. Я с опозданием узнала, что судебные иски — его хобби.

— Но заварила эту кашу Моника де Пасси, ведь так?

— Правильно. Неужели не ясно? Она графиня, а они из Цинциннати! — Я зачерпнула со дна стакана ягоды от земляничного варенья и подержала во рту, наслаждаясь кисловатым вкусом. — Так или иначе, охота на Джо Слейтер открыта. Пока живешь за каменной стеной, понятия не имеешь о том, как завистливы люди.

— Зависть, дорогая моя, движет миром, — заметила Эжени назидательно. — Человек — это зритель на всемирных гонках за большой приз. Нет ничего занятнее, чем если кто-то сходит с дистанции и летит кувырком. — Она потерла руки, словно готовясь приступить к пиршеству. — Короче, Джо, мне удалось выяснить много интересного о твоей графине. Это порченый товар, понимаешь? Опасное создание без всяких принципов.