Дик был сейчас на положении подранка в большой охоте и мог потерять не только репутацию, но и все свое состояние. Меня бесило, что сплетники уже кружат над ним, как стая стервятников, причем прямо у него в доме, но что поделать — такова светская жизнь, в том числе в Нью-Йорке. «Живи ради денег, умри ради денег».
Я честно играла свою роль, раздавая улыбки и теплые приветствия и притворяясь что не слышу перешептываний по поводу «дорогого хозяина дома». Все наперебой уверяли, что в этот вечер я выгляжу отменно. Очень может быть, что это была лишь дежурная лесть, но все равно мне было приятно. Не так-то просто несколько месяцев подряд жить в состоянии стресса, который высасывает человека, как гигантская пиявка. Мой муж не был покладистым пациентом. Организовать круглосуточный медицинский уход в принципе непросто, к тому же Люциус, если сиделка была ему не по душе, не долго думая прогонял ее с глаз долой, и мне приходилось либо в спешном порядке подыскивать новую, либо самой сидеть у его постели по восемь часов подряд. Тем не менее это удалось как-то пережить. Люциус выкарабкался и, хотя выглядел неважно, чувствовал себя значительно лучше. Теперь было вполне достаточно, чтобы за ним присматривал Каспер, наш шофер. Я искренне радовалась выздоровлению мужа, но сама пока так и не оправилась от чудовищного напряжения этих месяцев. Если моя усталость не сказалась на внешности, это было просто чудо.
В то время я, по собственному определению, была привлекательной для своего возраста женщиной. Я хорошо сохранилась благодаря постоянной работе над собой, а также потому, что у меня хватало средств на последние достижения науки в области реставрации женской красоты. Я среднего роста, круглолицая, белокожая и белокурая — такие старятся медленнее, а легкая танцующая походка помогала мне сохранять моложавый вид. Предпочитая строгую элегантность более женственному стилю, я носила короткие гладкие прически, плотно «сидевшие» на голове, как средневековый рыцарский шлем. Согласно общему мнению, моим главным достоинством были глаза, смотревшие на мир внимательно и пытливо. Разумеется, такие признаки возраста, как морщинки вокруг глаз и слегка увядшая кожа шеи, можно было заметить и у меня (я никак не могла отважиться на пластическую операцию из опасения, что, подобно некоторым моим знакомым, после нее буду похожа на удивленного гуманоида), но это не бросалось в глаза. Одевалась я просто и со вкусом. Я не стыдилась посмотреться в зеркало и чаще всего думала при этом: «Что ж, бывает гораздо хуже!» Мои манеры на людях были несколько наигранными, но только потому, что я никогда не чувствовала себя непринужденно в большой компании.
В тот вечер на мне было длинное облегающее платье белого шелка с низким вырезом, чтобы наиболее выигрышным образом подать мое главное достояние — ожерелье из черного жемчуга с рубинами и бриллиантами, принадлежавшее еще Марии Антуанетте. Люциус подарил его мне на первую годовщину нашей свадьбы.
Я все еще переходила от гостя к гостю, когда кто-то легонько дотронулся до моего плеча. Это была Бетти-Тутанхамон с высоким стаканом шотландского виски в руке.
— Иисусе, Джо! Да здесь просто плац-парад самых пухлых чековых книжек! Вообрази, меня уже успели вовлечь в три — три! — разговора о личных самолетах! Вот что бы ты могла добавить к такой теме, как «наружная отделка турбин»?
Мы помолчали, давая возможность высказаться мужчине рядом. Он во весь голос хвастался, что вопреки общему экономическому спаду только что привлек миллиард долларов в свой страховой фонд.
— Мы попали в толпу дьяволопоклонников! — прошипела Бетти.
— Я бы не отказалась влиться в их компанию. Жаль, не умею вызывать дьявола.
— Даже не пытайся. Я только этим и занимаюсь, но его номер вечно занят!
Бетти, уже хорошо подвыпившая, запрокинула лицо к хрустальной люстре, которую как-то ухитрились подвесить в центре купола, и очень громко сказала:
— О Сатана! Слышишь ли ты меня? Если хочешь одним ударом заполучить все гнилые душонки Саутгемптона, достаточно приземлиться здесь и сейчас! Лично я с большей охотой улечу с тобой, чем с любой из этих денежных задниц! — Она посмотрела на меня чуточку мутным взглядом и подмигнула. — У меня идея! Давай обойдем всех гостей и каждому, кто нам противен, скажем «пошел на…»?
— Давай лучше найдем хозяина дома, — примирительно предложила я, надеясь отвлечь подругу от навязчивой идеи устроить массовую разборку.
— Меня, мать твою, тошнит от богатеев! Тошнит, мать твою! — повторяла Бетти, пока мы пробирались сквозь толпу.
— Ну так смени круг общения. Выйди в люди.
— Выйди в люди! А куда, скажи на милость, я впишу их телефоны? У меня книжка трещит по швам и… ах, вот она!
Бетти указала на красивую, как сказочная фея, молодую брюнетку с короткой стрижкой, что сидела в сторонке, потягивая белое вино и разглядывая собравшихся. Ее безупречная кожа буквально излучала изысканную аристократическую бледность. Одета она была в длинную черную юбку и белую блузку — все очень простое — с единственной ниткой жемчуга вокруг шеи. В ней чувствовалась некая затаенная печаль, как, впрочем, в любом, кто сидит одиноко в стороне от оживленной толпы.
— Напомни-ка мне ее историю, — тихонько сказала я, когда мы направились в ту сторону.
— Ее муж, Мишель, был другом Гила. Год назад он умер. Мы столкнулись с ней на одной вечеринке в Нью-Йорке, и я, хроническая дура, пригласила ее погостить. В том смысле, что такие приглашения делаются не для того, чтобы их принимали. Мать твою! Как говорится, «а он возьми да и зайди, да и останься насовсем…». Именно так и поступила эта француженка. Надеюсь, хоть насовсем не останется!
Бетти представила меня графине Монике де Пасси, которая поднялась из кресла так почтительно, словно была удостоена внимания английской королевы. Ее ответное рукопожатие было решительным.
— Рада познакомиться, графиня.
— Прошу, зовите меня просто Моника.
— В таком случае и вы зовите меня просто Джо.
Разобравшись с этим, мы сели.
— Для меня большая честь познакомиться с вами, Джо, — сказала Моника (ее акцент был едва заметен). — Я давно вами восхищаюсь.
Открытый взгляд ее карих глаз и непринужденные манеры весьма располагали к себе. Тон ее был не льстивым, а благожелательным — sympathique, как говорят французы, и я живо ощутила, каким облегчением для нее была возможность с кем-то перемолвиться словом. Наша дружная семейка оказывает теплый прием разве что очень богатому чужаку, а это был явно не тот случай.
— Американка, которая всерьез интересуется Марией Антуанеттой, это ведь редкость, верно? — сказала Моника.
— Я больше интересуюсь Людовиком Шестнадцатым, — возразила я. — На мой взгляд, Мария Антуанетта была чересчур легкомысленной.
— Но обладала превосходным вкусом, — заметила Бетти и добавила, когда я невольно коснулась своего ожерелья. — Это принадлежало ей.
— Неужели! — Моника заметно оживилась. — Самой Марии Антуанетте? Как интересно! А можно узнать, как оно попало к вам?
— Муж подарил мне его на годовщину свадьбы.
— Расскажи подробнее, — поощрила Бетти.
Я охотно подчинилась.
— Это довольно занятная история. Оказавшись в заточении, Мария Антуанетта переправила это ожерелье одной из своих фрейлин с указанием продать его в Англии. Фрейлина должна была вернуться с деньгами во Францию и на них устроить побег всему августейшему семейству. Первую часть приказа фрейлина исполнила в точности: продала ожерелье одному английскому герцогу. Вот только во Францию она не вернулась и осталась в Англии жить-поживать в свое удовольствие.
— Даже тогда прислуга обманывала своих господ, — заметила Бетти со смешком.
— Это исторический факт. Люциус выкупил ожерелье у потомков того самого английского герцога.
Моя история привела Монику в откровенный восторг.
— Знаете, это очень позабавило бы моего покойного мужа. Он обожал исторические анекдоты. Однажды он взял меня в Консьержери, где хранится список всех, кто был обезглавлен на гильотине. Мы наши в нем шесть или семь де Пасси! Поразительно, что хоть кто-то уцелел.
