— Я думала о конверте и не смотрела по сторонам. Мне так жаль!

— Одно колесо я бы мог поменять и сам, но два сразу… Придется вызвать тягач. Работенка на целый день!

Что и требовалось, подумала я.

— Целый день?! Тогда я возьму такси.

Каспер бросился отворять для меня дверцу.

— Извините, миссис Эс.

Когда-то меня называли так каждый день, и сейчас я поняла, как сильно недоставало мне этого все последние годы.

— Это не ваша вина, Каспер, и вам не за что извиняться. Жизнь непредсказуема. — Я помолчала, как бы в приступе легкой ностальгии по прошлому. — А помните, как мы засели на скоростном шоссе с Лонг-Айленда в Саутгемптон и как я помогала вам менять колесо?

— Еще бы, мэм!

— То-то были золотые денечки, верно?

— Верно, мэм, — подтвердил Каспер, понурившись.

— Что ж, приятно было повидаться, пусть даже мельком, — вздохнула я и мимолетно коснулась его локтя.

— Миссис Слейтер, я страшно сожалею… обо всем.

Судя по тому, каким угрюмым был тон, в виду имелся всеобъемлющий закон подлости, а не только спущенные шины.

— Я тоже сожалею, Каспер, и очень вам благодарна. Не могли бы вы известить графиню, что я заеду за ней в такси?

— Сейчас же этим займусь, мэм.

Садясь в такси на Третьей авеню, я с удовлетворением думала о том, что Каспер выведен из игры на весь этот день, то есть уже не сможет поклясться под присягой, что Моника не была у адвоката и не подписывала завещания. Он просто не будет знать, где она была, когда и с кем.

Первая задача была с блеском решена. Наступал черед второй.

Пришлось подождать, пока Моника соизволит спуститься. Я воспользовалась этим, чтобы немного поболтать со старым швейцаром Патом, ирландцем по происхождению (его вид придавал зданию допотопную солидность Старого Света). Мы не виделись со дня вечеринки, на которой я плеснула Монике в лицо шампанским. В белых перчатках и форме с золотым позументом, Пат казался живым анахронизмом. Вряд ли хоть один швейцар в Нью-Йорке так гордился своей должностью, как он.

— Рада снова вас видеть, дружище Пат. Как дела?

— Не жалуюсь. А у вас?

Задушевно заданный вопрос заставил меня заново осознать, как ужасно я теперь выгляжу.

— Неплохо, Пат, неплохо.

— Неисповедимы пути Господни, — заметил он с убежденностью доброго католика. — Нам всем вас очень недостает, миссис Слейтер. Все уже не так, как прежде. Жильцы теперь считают ниже своего достоинства знать имена персонала. Я мог бы вам такого порассказать!..

— Все течет, все меняется.

— Только не к лучшему. Понаехало народу, без которого лично я бы с радостью обошелся. Строят из себя леди и джентльменов, а на деле — кто их разберет? — Пат встрепенулся и заметил с едкой иронией: — Похоже, ее пресветлая милость графиня вот-вот изволит перед нами предстать.

— Как вы догадались?

Он молча указал мне за спину. Я обернулась и увидела комнатку, набитую электронным оборудованием. В том числе там были шесть экранов, на которых виднелись зернистые черно-белые изображения разных частей нижнего этажа: входной и задней дверей, вестибюля, лифта. Сбоку находилась панель управления с тумблерами, кнопками и лампочками. Одна лампочка мигала.

— Квартиру девять «эф» ограбили примерно год назад. Пришлось установить систему слежения. Лично для меня это прямо-таки гвоздь в… вы знаете в чем. Ничего уже нельзя сделать просто так, все нужно программировать! Правда, можно определить, откуда спускается лифт. Вообще говоря, я не против такого новшества, учитывая, что здесь обосновалось столько сброда.

Это была неприятная новость. Теперь я уже не могла и надеяться незаметно выскользнуть из здания.

Тем временем лифт остановился, дверь открылась, и вышла Моника, вся в черном. Я поздравила себя с тем, что остановилась именно на этом цвете для Оливы. Вид у Моники был блестящий, почти в буквальном смысле как у змеи, что скользит через осоку к берегу. Высокие каблуки так энергично и целеустремленно цокали по мрамору пола, что я еще раз спросила себя, по силам ли мне уничтожить такое создание.

Мы с Патом стояли в ожидании почти у самой двери. Приблизившись, Моника по-европейски коснулась моей щеки поцелуем, и я ответила тем же исключительно ради Пата (что, если однажды ему придется рассказать об этой встрече со свидетельской скамьи?).

— Как глупо вышло с машиной, — заметила Моника и небрежно бросила швейцару: — Мне потребуется такси!

Пат адресовал мне красноречивый взгляд типа «что я говорил?». То, что он едва терпит Монику, согрело мне сердце.

— Снова вместе, Джо, — сказала та, когда мы уже были в такси. — Совсем как в былые времена.

— Не совсем, — возразила я с бледной улыбкой. — Но я вижу, у тебя все в полном порядке. Выглядишь потрясающе.

— Правда? — Она произнесла это почти как утверждение. — Пожалуй, немного утомлена. Вчера пришлось побывать на долгом и нудном ужине.

— Где? — не удержалась я.

— У Лаури.

— Ну и каково в совете директоров?

— Скучно, но сказочно.

— Разве? Ты в самом деле находишь, что заседания скучны? Вот уж никогда бы не подумала…

Моника повела плечами и сменила тему.

— Как вспомню, сколько ты натерпелась, сердце так и разрывается! — сказала она липким, как патока, голосом. — Я тебе глубоко сочувствую. Есть какие-нибудь хорошие новости?

— Нет. Сделай одолжение, не касайся этого, — пробормотала я, встревоженная тем, что вымышленная болезнь успела совершенно вылететь у меня из головы.

Остальную часть пути мы ехали в молчании.

Около часу дня мы с Моникой вошли в кафе «У мопса». Здесь всегда было как-то особенно уютно благодаря цветным фотографиям собак по стенам, белым передникам официанток и длинным скамьям с кожаной обивкой. Метрдотель лично усадил нас за круглый стол в передней части зала, у панорамного окна, то есть на самом престижном пятачке зала (по крайней мере для тех, кому не все равно, где сидеть). Меня порадовало не только то, что он меня еще помнит, но и возможность попасться на глаза какой-нибудь завзятой сплетнице.

Я заказала стакан белого вина, а Моника — минеральную воду перье. Я расценила это как верный признак интенсивной светской жизни. В том кругу, где она теперь вращалась, за популярность расплачиваются отказом от маленьких удовольствий. Сомнительное внимание папарацци вынуждает женщину свести спиртное к минимуму, а то и вовсе забыть о нем. Я годами не прикасалась к алкоголю, пока мы с Люциусом бывали в свете (зато теперь только и делала, что смотрела в стакан).

— Посмотрим, нет ли на дне какой истины, — заметила я, когда принесли заказ.

Моника даже не улыбнулась. Я совсем забыла, что у нее плоховато с чувством умора. Когда подали еду (мясной пирог, фирменное блюдо заведения), она не сразу принялась за свою порцию, а некоторое время ерзала по скамье, стараясь заглянуть в каждый уголок зала.

Ленч оказался для меня занимательным во многих отношениях сразу. В прежние времена Моника таила от меня важный секрет, поэтому ее речи, манеры, шарм — все было тонко рассчитанным и насквозь фальшивым. Она пребывала на сцене, а я простодушно внимала ей и верила каждому слову. Теперь мы поменялись ролями, вот почему мне не составило труда быть до тошноты любезной и покладистой. Моника переняла от меня стиль, а я от нее — наглость и теперь кривлялась вовсю, изображая прежнюю Джо, наивную, как ребенок.

Сторонний наблюдатель решил бы, что мы едва знакомы и лишь пытаемся завязать отношения. За едой мы говорили только о светской жизни: где Моника бывает, кого видит, что планирует. Обсудили наших общих знакомых, причем я узнала много нового и занятного. Это было очень кстати, ведь я так долго была за пределами светского общества, что совсем потеряла с ним связь. Зато Моника вполне усвоила искусство сплетни и взахлеб делилась со мной последними новостями. В числе прочего выяснилось, что Дик Бромир выпутался и был теперь вне опасности.