Джун, должно быть, потеряла дар речи от того, что так точно выбрала время для своих обличений. Так или иначе, я ждала вопля: «Вот видишь!», но его не последовало.

— Значит, теперь ты веришь? — уточнила практичная Бетти.

— Д-да… думаю, что да. Это очень нелегко.

— Но тебе, конечно, хотелось бы знать, сколько это продолжалось и как началось? — спросила Джун, опомнившись.

Я отодвинула тарелку, сложила салфетку и поднялась из-за стола. Я не видела смысла в болезненных раздумьях.

— Нет, не хотелось бы. Давайте перейдем в солярий и выпьем кофе там.

Мои подруги последовали за мной в залитое солнцем помещение.

— Наверное, стоит сказать себе: это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, — заметила я за кофе.

— Да уж, правда никогда не бывает хороша, — согласилась Бетти.

Прошло десять дней. Сентябрь близился к концу, я вернулась в Нью-Йорк и сидела в библиотеке своей квартиры, у окна с видом на Пятую авеню, праздно наблюдая за полуденной транспортной пробкой в ожидании Нейта Натаниеля. Душеприказчиком Люциуса был Кредитный банк, а Нейт выступал как его представитель. Этим утром по телефону он объявил, что у него есть для меня новости.

Я продолжала одеваться в черное, но уже по привычке, поскольку утрата была омрачена гневом — моим теперешним постоянным спутником. У меня была масса времени, чтобы поразмыслить над обстоятельствами смерти Люциуса. Его предсмертные судороги снова и снова возникали в моем сознании, все больше напоминая зловещий видеоклип, в памяти всплывали мелочи, которым поначалу я не придала значения. Сознавая, что интрижка завязалась, быть может, с первых же дней и продолжалась все лето, воображая то, что предшествовало моему появлению в кабинке, я невольно вспоминала слова Джун: «Самый большой слепец — рогоносец!» Мой гнев, все более яростный, был направлен на Монику, а не на Люциуса, который, как и Гил (теперь я это знала), стал жертвой развратницы. Это она толкнула его на путь греха. Люциус не нашел в себе сил противиться чарам Моники.

Из окна квартиры, расположенной на пятнадцатом этаже одного из самых престижных зданий города, был еще и потрясающий вид на Центральный парк. Я устремила взгляд вдаль и подумала, что осенью парк напоминает лоскутное одеяло в красно-желто-коричневых тонах, протянувшееся до самого горизонта. Дни становились все короче, лето прошло, а с ним заканчивалась и самая долгая глава моей жизни. Вот-вот предстояло поставить в ней последнюю точку.

Из времен года в Нью-Йорке я больше всего любила раннюю осень, потому что она несла с собой открытие сезона в опере, балете, концертных залах — начало всевозможных интересных событий. Я думала о том, что это поможет примириться со вдовством, и прикидывала разные возможности, в том числе поездку в какие-нибудь экзотические места — это, как ничто иное, помогает проветрить мозги. Куда нацелиться?

Вошла миссис Матильда с известием, что прибыл мистер Натаниель. За ней по пятам следовал сам Нейт с кейсом в руке, в мрачном костюме-тройке и с еще более мрачным выражением лица. Оставив кейс у двери, он прошагал ко мне, взял мои руки в свои и поцеловал меня в щеку. Никогда еще я не получала от него столь теплого приветствия.

— Джо, ты прекрасно держишься, — сказал он без улыбки. — Нам предстоит трудный разговор.

Этот мелодраматический подход меня только раздосадовал. Смерть Люциуса давала нам возможность избавиться друг от друга. Насколько я успела изучить Нейта за двадцать лет, его это вполне устраивало. Чего ради продолжать спектакль, если единственный зритель ушел?

— Лучше давай поскорее со всем покончим, ладно?

Я указала Нейту на одно из красных велюровых кресел у камина, подождала, пока он усядется, и заняла соседнее. Опершись на подлокотники, он сложил руки перед собой, как молящийся в церкви, и опустил на них кончик носа. Зрелище вышло на редкость нелепое. В этой позе Нейт оставался долго, словно пытался собраться с мыслями. Я начала ощущать нетерпение.

— Так… с чего же начать… с чего?..

Чем дальше, тем больше мне хотелось, чтобы он ушел. В этот день меня ожидал ленч с давним другом из Европы. Я решила демонстративно игнорировать все театральные эффекты.

— Начни с того, когда завещание вступит в силу. Можешь назвать хотя бы примерную дату? Я подумываю об отъезде. Надеюсь, ты понимаешь, что мне не мешает сменить обстановку.

— Да… да, конечно… я понимаю… — Неожиданно Нейт посмотрел на меня пронизывающим взглядом. — Джо, насколько ты сильна?

— Что? — удивилась я. — Насколько сильна? Ну, с учетом последних событий… зови меня Титаном! А в чем дело?

— Тебя ожидает жестокий удар.

— Еще один?! Благодарю покорно!

— Этот будет похуже прочих.

— Только не говори, что я лишилась наследства, — заметила я легким тоном.

Нейт вздрогнул. Я насторожилась:

— Это шутка?

Все так же не сводя с меня взгляда, он медленно покачал головой из стороны в сторону. Горло у меня перехватило так, что я долго не могла сделать вдох.

— Что?! Нет, нет. Не может быть.

Теперь он кивал, все так же размеренно и молча. Я тоже умолкла, ошеломленная его известием. Последующие несколько минут все происходило очень медленно, как в невесомости.

Нейт поднялся. Проплыл к двери, где стоял в ожидании его кейс. Поднял его, проплыл назад к креслу и сел. Поставил кейс на колени, расстегнул замки, откинул крышку. Достал тонкую бледно-голубую папку и протянул мне. На папке черными буквами было вытеснено: «Завещание Люциуса Слейтера и его последняя воля». Так же медленно и плавно папка раскрылась в моих руках. Внутри находились два листа печатного текста за подписью Люциуса и трех свидетелей.

Время наконец ускорилось до обычного хода.

— Что это? Завещание? Нейт, это никак не может быть завещанием Люциуса! Я видела его, оно толщиной с хороший роман! Здесь какая-то ошибка!

Я бросила папку Нейту, он ее ловко поймал и снова протянул мне. Я отдернула руку.

— Никакой ошибки, Джо, — заговорил он, продолжая держать папку передо мной. — Как мне стало известно, Люциус отпечатал это сам, дома. За пару дней до смерти он был у Кевина Салливана. Я знаю Кевина, это превосходный адвокат, несколько раз я бывал у него для нотариального заверения. Документ, который ты видишь, выглядит коротким, но он составлен и заверен по всем правилам и, к несчастью для тебя, является абсолютно законным. По-твоему, я бы не проверил?

Пришлось взять папку и вторично открыть, но когда я попробовала прочесть напечатанное, ничего не получилось. Строчки расплывались, я просто не могла сосредоточиться. В голове звенело, окружающее подернулось серебристой дымкой, словно комнату заполнил туман.

— Не могу! Скажи, что там написано.

Сочувствие на лице Нейта уступило место смущению.

— Если вкратце, здесь сказано, что все имущество переходит к сыну покойного, Люциусу-младшему, и…

— Благотворительному фонду? — подсказала я, припомнив разговор насчет моего обязательства музею и намерения мужа иначе тратить деньги.

— Нет.

— То есть как это нет? Тогда кому же?

Нейт с шумом набрал в грудь воздуха.

— Графине де Пасси.

Потрясение было таким, что я окаменела в своем кресле, а Нейт опять начал качать головой, повторяя при этом как заведенный:

— Мне так жаль, Джо… мне так жаль…

Это продолжалось целую вечность, а я все не могла переварить услышанное. Как же это возможно?

В памяти всплыла сцена в кабинке для переодевания, и, словно вспышка, в сознании пронеслось: да ведь она убила его! Моника убила Люциуса. Заставила его изменить завещание, а потом убила — подло и хладнокровно. Любовная сцена была задумана, чтобы прикончить его!

Я вскочила, но тут же почувствовала сильнейшее головокружение. Ноги подкосились. Навалилась темнота.

Я рухнула на пол.

На следующее утро меня разбудил тихий, но настойчивый стук в дверь. Открыв глаза, я обнаружила, что лежу в своей кровати, в ночной сорочке. Занавески на окне были задернуты. Голова была тяжелой, как пушечное ядро. Смутно помнились визит доктора и таблетка успокоительного, после которой я, должно быть, проспала остаток дня и всю ночь.