— Нью-Йорк не лучше, только я много лет ничего не замечала. Я оказалась в избранном кругу благодаря Люциусу, но оставалась там по своей воле. Мне нравилось быть в компании с лучшими из лучших.

— Джо, ради Бога! Мы обе знаем, какие законченные идиоты там попадаются. На вершине мира столько второсортного товара! Разве не так? Большинство только и умеет, что пыжиться друг перед другом. В конце прошлого года я побывала на званом вечере в доме у наших общих знакомых, но только потому, что там висел Ван Гог, которого мне давно хотелось увидеть. Слава Богу, за ужином мое место оказалось как раз напротив, иначе я умерла бы с тоски — так беспросветно скучен был разговор. Фондовая биржа, инвестиции и тому подобное.

— Это не всегда так, бывают и исключения. Согласись, к этому иллюзорному миру тянется немало интересных людей.

— Возможно, возможно. Я только не могу понять, как по-настоящему выдающаяся личность может кривляться на потеху богатеям.

— То есть?

— Ты уже подзабыла, как все скакали вокруг тебя и особенно около Люциуса; Помнишь, как-то я в шутку назвала его Люциусом Пятнадцатым? Он принял это всерьез и был очень польщен.

— Верно… — Я задумалась. — Люди порой готовы на все, лишь бы потереться среди элиты.

— Не судите да не судимы будете! Везде одно и то же: что в Нью-Йорке, что в Париже или в любой другой столице. В Париже это еще понятно — монархия рухнула, а застарелый снобизм остался. Это что-то врожденное, часть нашей французской натуры, идет в придачу к имени и предкам. А у вас все вертится вокруг денег. Слушай, мне всегда было интересно, как вы решаете, кто достаточно важная персона, а кто нет? В Америке сейчас одни миллиардеры — представляю, как тяжело сориентироваться!

— Не так уж тяжело, — возразила я. — Важная персона — это человек влиятельный в той или иной сфере. Возьмем Муниципальный музей. Самый простой и легкий путь наверх лежит через кресло в тамошнем совете директоров. Кресло, которое наделяет его обладателя большим влиянием.

— Но что это такое? Иллюзия! Ничего общего с подлинной властью.

— Не скажи. В рамках конкретной сферы это есть подлинная власть. Каждая сфера имеет свод правил, табель о рангах, условности и ритуалы. Не важно, что все это чисто условно. Иерархия есть иерархия, что в политике, что в мире дизайна. Разве здесь это не так?

— Значит, я вращаюсь во всех сферах понемногу. Предпочитаю водить дружбу с интересными людьми, а не с теми, чей интерес в деньгах. Да, мне приходится общаться с твоими «лучшими из лучших» и в Нью-Йорке, и когда они приезжают в Париж, но это не имеет ничего общего с дружбой. Это даже не приятельские отношения, а так, знакомство в силу необходимости. Боже мой, с ними и при желании невозможно сблизиться!

— Да уж, основной принцип избранного круга: не сближаться, не допускать приятельских отношений, ведь доверие дорого обходится. Только это не сразу понимаешь. Сначала кажется, что это общество настоящих друзей. Все старательно притворяются, что много значат друг для друга, но только до поры. Потеряешь деньги — сам не заметишь, как тебя вытеснят за пределы круга, и не помогут ни шарм, ни любезность, ни отзывчивость. Зато пока ты при деньгах, можешь не утруждаться, тебя примут и без единого приятного качества. Знаешь, как говорят? «Скажи, как ты летаешь, и я скажу, будешь ли ты приглашен». Личный самолет — пропуск в любую дверь.

— Джо, ты прекрасно знаешь, в какой семье я выросла. Мама была принцесса, а прадедушка даже сидел на троне! И ты думаешь, я когда-нибудь пыталась извлечь из этого выгоду?

— А зачем пытаться? — спросила я со вздохом. — Все знают, кто твои предки.

— Ну хорошо, допустим. Вот ты, Джо, волею судеб попала в избранный круг. И что, ты наслаждалась нескончаемым вихрем развлечений?

— По большей части я занималась филантропией. Это ведь не только мир пустых развлечений, но и культуры. Надо признать, большинству нет дела до искусства, но попадаются и люди по-настоящему им увлеченные, знающие и широко образованные. Если взять все тот же Муниципальный музей, в его совете директоров не только невежественные выскочки. Там немало подлинных любителей искусства. Кресло для них — воздаяние за труды, а не ступенька в избранный круг.

— Вот как? — Эжени посмотрела на меня с сомнением. — Однажды мне был представлен член тамошнего совета директоров. Имени я не помню… у него еще такая шикарная супруга… так вот, я пыталась втянуть его в беседу об искусстве. Оказалось, что он не смыслит в этом ни на маковое зерно.

Я сразу поняла, о ком речь. Этот человек оказался в вожделенном кресле потому, что пожертвовал музею двадцать пять миллионов и пообещал еще столько же.

— Да, есть и такие, кто может себе позволить купить желанное место. Но большинство там — знатоки.

— Мы с тобой сильно уклонились от темы. Давай лучше обсудим жизненные цели Моники де Пасси. Итак…

— Итак, она жаждет пробиться в избранный круг, и я думаю, ей там самое место. Деньги у нее теперь есть, не хватает только признания.

— Потому что ты стоишь у нее на дороге. Это как при дворе: хочешь стать новым фаворитом — устрани прежнего.

Я прибыла в Нью-Йорк, измученная долгим, с задержками, перелетом. Открыв дверь квартиры, с которой уже как-то свыклась как со своей, я обнаружила полный разгром. Повсюду громоздились коробки, рулоны упаковочной пленки, мотки веревки, а посреди всего этого стояла женщина в очках. Вид у нее был не лучше моего.

— Тинка Марш, — сказала она и, не дав мне времени даже поставить чемоданы, протянула руку для пожатия.

Именно так звали владелицу моего временного обиталища. Я знала ее по единственному телефонному разговору.

— Миссис Марш, я только что из аэропорта, — промямлила я, не зная, как реагировать.

— Понимаю и прошу извинить! Мне в самом деле очень жаль, миссис Слейтер. Я несколько раз пыталась связаться с вами по оставленному Бетти телефонному номеру, но, очевидно, вкралась какая-то ошибка, потому что номер не отвечал. Вот почему мне приходится сообщать вам об этом вот так, сразу. Дело в том, что квартира продана, и у меня есть только два дня на то, чтобы ее освободить.

Все было свалено в одну кучу, перемешано, в том числе тщательно рассортированные образцы, папки и счета для последнего клиента. Хаос, иначе не назовешь. Что делать? Миссис Марш оказала мне большую любезность, временно предоставив квартиру. Об отдыхе приходилось забыть.

Я позвонила Бетти с просьбой снова приютить меня хоть на одну ночь. Она гостеприимно согласилась и предложила оставить вещи у нее в подвале, пока что-нибудь не подвернется.

Дом, милый дом.

Утром следующего дня я снова стала заниматься поиском квартиры — желательно недорогой и в приличном районе. По карману оказалась только самая крохотная, на третьем этаже слегка реконструированного кирпичного здания на Семьдесят четвертой улице. Я сняла ее.

Довольно скоро выяснилось, что квартиру Тинки Марш купил не кто иной, как Моника де Пасси. По словам Бетти, она предложила много больше реальной стоимости. Такой шанс не упускают, вот миссис Марш и ухватилась за предложение. Во время личной беседы щедрая покупательница доверительно сообщила, что нуждается в жилье для своего нового повара-француза. Она передумала возвращаться в Париж. Моя бывшая квартира на Пятой авеню исчезла из списков недвижимости на продажу.

Война продолжалась до победного конца.

Но это была не единственная новость. Джун, ходячий барометр светской погоды, поставила меня в известность о том, что общественное мнение резко склонилось в пользу Моники, особенно после того, как журнал «Мы» опубликовал ее биографию. Само собой, дорогая подруга сберегла для меня этот номер. Статья была иллюстрирована раздражающе крупной фотографией графини в моей бывшей гостиной на моем любимом диване. Я узнала, что Моника продолжает давать «малые вечера», на которых можно встретить «представителей самых разнообразных слоев общества — от титулованных особ, магнатов и выдающихся политиков до начинающих актеров и никому не известных писателей». Статья взахлеб расхваливала «немного экстравагантный, но неформальный стиль хозяйки дома, так восхитительно идущий вразрез с убранством буфета, где закуски, приготовленные по старинным рецептам семейства де Пасси, подаются на фарфоре, принадлежавшем еще императрице Жозефине».