Тогда Бет говорила, что идет ночевать ко мне. По этому поводу возражений не было — так как после таких ночевок, домашняя робота Бет была выполнена чуть ли не на неделю вперед. От нечего делать я заставляла ее заниматься со мной, коротая время до двенадцати часов (особенно в те дни, когда Калеб был занят), когда обычно луна была достаточно высокой.

Но сегодня луны не было видно — упругие, тяжелые облака, сжавшись в одну массу, закрыли небо, превращая его в наполнитель для дивана темно-серого цвета с примесью черни и синевы. Вскоре повалил снег, густой и пушистый, как на старых рождественских открытках, которые собирала Самюель.

Это мне не мешало — я уютно устроилась в руках Калеба, время от времени согреваясь кофе, секрет которого узнала утром на стрельбище. Это позволяло расслабиться, согреется и не нервничать, сливаясь с сознанием Бет. Я понимала, почему она злится, если вдруг ощущает меня, но я не могла ее отпускать. Я боялась внезапного появления Своры, даже не смотря на слова, что я говорила Калебу. Не смотря на мои планы и мечты, я ужасно переживала и опасалась обмана со стороны волков.

Пока Бет отдыхала под сенью каких-то елей, а ее охраняли Прат и Грем, я переместилась к Теренсу.

С ним было легко. Никакой раздражительности или злости на меня, сетований, причитаний и усталости, которая могла бы перетечь в мое сознание, подавляя меня. Я, можно сказать, отдыхала, просто следуя за сознанием Теренса…

… Как хорошо было в лесу. Свобода. Ни Прата, ни Грема или родителей Рейн, которые вечно призывают к осторожности, когда кровь бурлит и гонит вперед, наравне с ветром!

Пробираясь сквозь деревья, я мог не бояться глубокого снега — под деревьями его не было. Даже дневной свет едва мог проникнуть сквозь густые кроны елей….

Теренс долго просидел на одном месте, наслаждаясь свободой, потому что решил, будто бы я оставила его сознание. Но ведь я не могла, даже зная, как он рассердиться.

Но близился рассвет и, вглядываясь глазами Теренса в бледнеющий лес и просветы, что становились все прозрачнее на фоне черной ночной бездны неба, я чувствовала, как начинаю засыпать. И вот этому нужно было срочно препятствовать, так как я знала, чем это может закончиться для меня. Так бодрствование Теренса сможет проникнуть в мой сон, и это вряд ли можно будет назвать отдыхом.

Я вернулась к Бет, и тут же почувствовала ее гнев. Прат, как всегда, некстати шутил, выводя ее из себя. Но подошло время трансформации. Заглушая в ней зверя, я чувствовала, как Бет сопротивляется этому. Сегодня я впервые почувствовала такой протест и удивилась. Вокруг точно не было других волков, кроме Теренса, значит ей, в данный момент, ничего подобного не внушали.

Но сопротивление спало, и Бет пропустила вперед свою личность. Все это заняло намного больше времени, чем всегда. Теренс уже обратился, и наглым образом спал в машине. Я не могла себе позволить подобное, пока не отделаюсь от сознаний оборотней.

— Почему ты сопротивлялась? — мы уже ехали домой, и я тихо спросила у нее, потому что это не давало мне покоя.

Желтые глаза покосились на меня немного испугано, но это вмиг прошло.

— О чем ты? — она лишь раздраженно поджала губы, и я оставила это дело. Бет явно поняла, что я имела в виду, но не хотела говорить со мной. Не желая наводить на себя гнев Бет, я просто оставила расспросы. К чему глупые волнения? До следующей луны их не могли призвать, а она будет только через две недели. Целых две недели покоя и нормального сна. Хотя нет, только сна — покой, стрельба и мистер Хиттон не совместимы.

Оставив Бет возле ее дома, мы повезли Теренса к Калебу. Если бы его мать, Лив, случайно заметила отсутствие сына, то скандала бы не было. В городе было только два места, где бы он мог ночевать — дом Калеба и мой, так что она бы начала с дома Калеба, где тут же нашла бы его.

В машине мы с Калебом не разговаривали, не желая разбудить Теренса, но я видела, что Калеб хочет поговорить. Как я догадалась, он заметил тяжелое возвращение Бет в человеческую форму, и возможно слышал мой вопрос, обращенный к ней.

Пока Калеб относил Теренса в гостевую комнату, я парковала машину. Даже странно, что при всей своей усталости я смогла попасть в гараж, не задев стен, и это притом, что ворота были рассчитаны на две машины одновременно. Да и вообще, почему это вдруг Калеб доверил мне что-то подобное? Иногда на него снисходило просветление, и он вспоминал, что я не ребенок.

Меня трудно назвать организованной, поэтому я и не стала утруждать себя складыванием вещей. Просто покидав все на пол, я пошла в душ, едва не заснув под теплой водой. Вернувшись из ванной, я нашла свои вещи сложенными, и Калеба, уже лежащего в кровати. Подошло и его время сна. Меня еще хватило на то, чтобы прижаться к нему. Разговор пока был закрыт.

Когда я проснулась, в комнате не было светло, так как окно закрывали плотные бордовые шторы. Но я поняла, что уже глубокий день. Само ощущение, что утро давно прошло, напоминало о себе тупой головной болью и голодом. Но еще не таким сильным чтобы я захотела подняться.

Я приподнялась на локте и посмотрела на силуэт, появившийся у открытой двери, стоило мне зашевелиться, и на мужчину, которого безумно любила.

Он обернулся, услышав шорох простыней, и улыбнулся. Холодно и спокойно. Медленно подошел ко мне и присел на край постели. Сколько прошло времени, а для меня так ничего и не изменилось. Не смотря на то, что я менялась каждый день, Калеб по-прежнему заставлял мое сердце биться неровными скачками, даже не смотря на меня.

— Неужели следующие две недели ты сможешь выспаться, — бровь Калеба иронично взлетела. Как меня когда-то раздражал этот жест! А теперь? Я не могла себе представить Калеба без него. Постепенно в комнате становилось светлей, и я смогла лучше увидеть выражение его лица.

— Сама не могу поверить, — я позволила Калебу перекатить меня на спину. Его лицо зависло надо мной.

Мы молчали, жадно рассматривая друг друга. Как всегда было в этом что-то непозволительно сладкое. Я все еще не могла поверить, что Калеб мой. И сердце тоже, оно очень медленно приходило в себя, после его прикосновений.

— Как я мечтаю о том, чтобы мы смогли поехать в Глазго, — отозвалась я тихо, ожидая, что он скажет. Раньше мы об этом не говорили, хотя родители знали, что лет с одиннадцати я мечтала об университете Глазго, как некоторые девочки мечтали о пони. Калеб тоже слышал эти смешные истории детства, но я об этом с ним еще не говорила.

— Почему именно туда? Мне всегда было любопытно.

Его глаза даже в темноте источали какой-то необычный свет. Я позабыла, о чем он спросил, но спохватившись, ответила — не хотелось выглядеть глупой.

— Я раньше об этом не задумывалась, а теперь понимаю, что там не будет моей семьи. Там достаточно дождливо, чтобы это было удобно тебе, а также все-таки один остров. Я была так же не прочь поступить в Сорбонну, но меня не отпустят во Францию.

К тому же, ненадолго меня оставят в покое оборотни, и мой талант не будет перехватывать подробности чужой жизни.

Лицо Калеба напряглось. Я, затаив дыхание, начала гадать, что сказала не так.

— Да, твой талант, это нечто.

— И что значат твои слова?

— Что иногда твоя особенность действительно не идет тебе на пользу.

Я втянула в себя воздух, очень стараясь держать при себе все то, что я об этом думаю, и мне это удалось.

— Ну да, я помню — что я забываю о своей человечности. И поэтому ты постоянно меня ограждаешь от всего?!

Моя внезапная вспыльчивость поразила его. Он стал жестким и неодобрительно поджал губы, глядя мне прямо в глаза.

— И когда я действовал против твоей безопасности или счастья?

— Никогда, — согласилась я, — Но ты не даешь мне места для совершения ошибок. У меня нет своего опыта!

Мы двое сели на кровати, удивленно взирая друг на друга. Неужели я сказала это слух? Переутомление сказывалось на моей сдержанности, и то, что я так давно хотела сказать, неожиданно вылилось в нечто обвинительное. Нельзя было винить в этом одного Калеба. Во-первых, иногда он поступал не по своей воле, а просто прислушиваясь к желаниям моих родителей, а также он очень переживал, и, если подумать, было из-за чего.