Вставая с земли, где вокруг меня было единственное место, не залитое кровью, я как можно громче застонал.

— Что за люди, кроме того что задел мой радикулит, еще и гонит меня на улицу. А там, кстати, снег пошел.

В меня полетела куртка, и такого тонкого намека заткнуться, было трудно не понять.

Грем не улыбнулся. Остальные тоже. Видимо сегодня развлекался только я один. Ну, еще бы, лицо Самюель искажалось при каждом кинутом взгляде на изменившиеся тела. Некоторые молодые. Другие постарше, покалеченные, скрюченные, без частей тела (те, что без голов мои!) — они стали первыми людьми, которых убили Терцо, Самюель и Грем за долгое время. Тех, что Самюель убила на поляне, она видела только волками, но не людьми. Потому и не принимала их как-то близко к сердцу. А вот все это пиршество (как его называл я), их не забавило. Я очень хотел пошутить на эту тему, но сюда ехала глава Бесстрастных, и мне нужна будет их поддержка. Придется ненадолго прикинуться добрым, пушистым и покладистым.

Насвистывая я провел Аераса мимо комиссаров к машине, и, проследив за тем, чтобы его не узнали, доехал с ним до ворот. Возвращаться пешком было даже приятно. В темноте остатки своры — маленькие фигурки, выглядели смешно. Полуголые людишки стиснулись в группку, от испуга и шока. Адреналин обращения все еще горел в их крови и на коже, я даже отсюда ощущал, как от них пахнет мокрой шерстью и потом. Комиссары Легальной Своры, будто ожидая, что останется столько «Невиновных» (по их мнению) пригнали автобус.

Они окинули нас с Аерасом подозрительными взглядами, когда мы выходили из дома, а теперь вообще не обращали на меня внимания. Обратившиеся девушки рыдали, раненые постанывали, а меня эти звуки странным образом успокаивали. Было в этом много знакомого.

Меня даже на миг заинтересовало, что станется с ними после того, как их увезут комиссары, но разве это должно меня волновать? Девушек без сомнения сделают чьими-то женами, возможно даже насильно, а может, разрешат выбирать, как это бывало в Легальной Своре. Но теперь они считались пленными, пусть и спасенными — Легальная Свора только выиграла от того, что случилось. Как и выиграла бы от того, если бы Рейн сделали бы волком. И повсюду у них была бы удача. Как-то это не справедливо, хотя мне ли говорить о справедливости.

Чтобы не видеть горестных взглядов своих близких, я остался на улице. Вокруг гостиницы сохранились деревья, и все это выглядело замечательно после дома и их опечаленных лиц — компания скрученных усыпанных снегом деревьев привлекала меня намного больше. Снег снова повалил плотным полотном, видеть сквозь которое мне было так же легко. Но звуки приглушались, как и запах.

Родственники нервировали меня, портя тем самым настроение после питательной закуски волками. Я был сыт. Я сегодня хорошо спал. Мне наконец-то дали размяться и хоть кого-то убить — белки глаз наверняка теперь почернели от переполнявшей мой организм крови. И настроение было распрекрасным. А они вели себя так, словно случайно переехали детский садик на танке. Меня бы, конечно же, и такое не покорежило, а вот их — точно. Самюель, вечно страдавшая из-за того, что не может приступать к причастию, и исповедаться, Терцо в каждом ребенке видит Рейн и близнецов, а Грем все еще мучиться от того, что жена когда-то убила их внучку, пусть он не признавался себе в этом, но он не мог ей этого простить. Я даже подозревал, что он искал Патрицию годами, чтобы отомстить или наказать ее. Хотя, зная Грема, я, скорее всего, был не прав. Таких хороших людей как он, я просто не понимал. Он был из тех, кто обязательно подставит левую щеку получив по правой, или нет. Впрочем, не важно — Ева правильно сделала, что выбрала его. Я был этому рад.

Звездное небо скрыли тучи, а жаль, настроение уже начало портится, и хотелось увидеть что-то такое же прекрасное, как и я сам — так как здесь не было зеркал, оставалось небо.

Наконец-то все хорошо. Мы разобрались с волками, довольно скоро я смогу снова уехать и немного попутешествовать, чтобы скинуть с себя печаль моих благопристойных родственников. И все будет по-старому и очень хорошо.

И только я об этом подумал, как тишина и темнота сбоку от меня ожила:

— Я ведь говорила, что не хочу тебя видеть в ближайшие сто лет? Это время так быстро бежит или ты стал еще наглее?

Я медленно развернулся к темноте. Темнота расступилась и появилась главная причина, по которой вампирам не стоит жениться. Моя бывшая жена — глава Бесстрастных.

И как сделать так, чтобы об этом никто не знал?

Я задумчиво сидел в углу, возле меня валялся один из волков, который почему-то не обратился, и я все время задевал шерсть на нем ногой, равномерно раскачиваясь на стульчике.

Моя бывшая, с того времени как я встретил ее на улице, даже не взглянула на меня больше. Она, вместе с Симоном, главой Человечных, и Ректом, главой Своры, бродила между трупов, и дотрагивалась до них. Она чувствовала как давно из этого или другого тела ушла жизнь. Странный дар, зато он отвечал нашему рассказу о бойне. Глава Легальной Своры, почти радостно бегал между трупов своих побратимов, наигрывая про себя что-то подобное военному маршу — все это время он гудел одно и то же — трумб, трумб-пум, пум-пум-пум. Я раздраженно фыркнул и отвернулся.

— Если кому-то надоело, он может выйти. Лет эдак на сто, — моя бывшая благоверная с теплой улыбкой посмотрела на меня. Самюель и Терцо переглянувшись с Ричардом, тоже уставились в мою сторону. Теперь вопросов не оберешься. Но ничего — меня и не такие пытали, я не сдамся. Хотя нет, о черт, Рейн же продолжала быть в моей голове. И что теперь делать? Ее не запугать и не откупиться, она наверняка расскажет. Ну и пусть, я и так скоро уеду. Думаешь, нет? А вот уеду.

Моя бывшая и так посматривает на меня, словно это она со своры, таким волчьим был ее взгляд синих, почти фиалковых глаз. Она по-прежнему оставалась красивой, даже не смотря на то, что выглядела лет на 50. Из присутствующих она была самой старшей, когда умерла — ей было 67 лет, но все же вампирство пошло ей на пользу. Созревшая красота, немного с сединой волосы, и даже можно рассмотреть мелкие морщинки оставшиеся от ее прежней жизни. А так она тоже была старше всех — лет 400 не меньше. Или это я перегибаю?

Она носила широкие брюки, простые рубашки и украшения, сделанные, словно из пластилина — эдакая стареющая женщина-художник, но так она лишь выглядела и совершенно ничего не имела общего с искусством. То, что она была когда-то дочерью ростовщика, наложило на нее отпечаток. Я, даже женившись на ней, все время испытывал некое чувство превосходства возле нее. Я был явно лучше образован, и лучше разбирался в картинах и книгах, но она была умнее. Жилка отца осталась в ней — если бы не ее совесть она могла бы стать еще той аферюгой. Наверное, потому я впервые в жизни смог себя убедить что влюбился. Что скрывать, я до сих пор ощущал к ней теплую приязнь, короче говоря, я ее хотел. Да, да Рейн, и не нужно здесь укоризненно морщиться, потому что это правда и от нее никуда не уйти. Расскажи мне еще что ты и помыслить не можешь что это такое — я не твои родители.

Укоризненный гул в голове стих. Вот так и должно быть. Ты здесь пока я разрешаю и нечего меня упрекать. И вообще проявляй уважение к старшим. Не старым, а старшим!

Раскачивание мне надоело. Я сел нормально и по любимой привычке забросил ноги на стол. И тут же пожалел об этом — мои дорогущие вельветовые штаны запачкала подсыхающая кровь. Волки были повсюду и это явно было сказано не образно. Кровь и части тела (я все еще был горд за оторванные головы), украшали гостиную. Хотя думаю, вряд ли архитектор и дизайнер гостиницы, думали когда-нибудь украсить ее подобным образом. Но если у меня будет свой дом, уж я постараюсь. Чучелами своих жертв набью все помещение до отказа, и это будет еще одна весомая причина моим родственничкам не приезжать в гости.