Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

К Чудакову и к Алексею клички как-то не приклеивались. То ли фамилии не позволяли, то ли их еще не приняли в свою среду. Потом, когда выяснилось, что Чудакова зовут Ярослав Ярославович, он как-то сразу стал для всех, в том числе и для служителей, Яр-Ярыч, что, впрочем, вполне соответствовало его колючему характеру. Алексей боязливо ждал, когда и его перекрестят из порося в карася, но его все звали просто по имени. И только к самому концу работы над своим дипломом он услышал, как Подобнов кричал кому-то по телефону:

— А где там Божий человек? Сходи к нему, он в расчетах мастак, сам Шеф сказал!

И Алексей вспомнил покойную бабушку, которая говорила, что его назвали в честь Алексея — божьего человека… Но откуда атеистам знать святцы? Еще чье-нибудь «хобби»? Какой-нибудь собиратель икон придумал?

Впрочем, ему это даже польстило: его приняли в число посвященных!

Хорошо еще, что в кличке нет ничего обидного, как например, в имечке «Кроха». Крохмалев терпит, когда его называют Крох, но сердится, когда говорят Кроха. По-видимому, понимает истинный подтекст: действительно, как это позже стало очевидно для Алексея, вся его научная деятельность — мыльный пузырь, расцвеченный солнцем чужих открытий. Алексей помнит, как Кроха высказал ему однажды свой символ веры: «Важно одно — чтобы у тебя была лишняя галочка в списке научных работ. Ведь зарплату надо как-то оправдывать!» Странно, правда, что, несмотря на весь этот цинизм, мыльный пузырь был очень устойчив и не лопался, как будто его терпеливо поддерживали чьи-то руки в шерстяных перчатках. Алексей со школьных времен помнил этот удивительный физический фокус — в шерстяных перчатках мыльный пузырь можно держать сколько угодно и нести, пока не надоест.

Алексей нескоро научился разбираться в институтской табели о рангах. Да и знает ли он ее даже и теперь, проработав в институте восемь лет? Сначала ему казалось, что вокруг одни небожители, и только значительно позже он понял, что, увы, это совсем не так.

С небожителями Алексею не повезло. Он до сих пор без улыбки вспоминает последние дни практики. Еще бы, чуть не вылетел из теоретического отдела и вообще из института. И все из-за того, что, как говорит Чудаков, вздумали яйца курицу учить!

Михаил Борисович попросил Алексея просмотреть громоздкие вычисления в очередной работе Анчарова, Алексей добросовестно проверил формулы и нашел несколько ошибок. Они не очень и умаляли авторитет сочинителя, так как подобные ошибки нередко закрадываются в длинные и громоздкие вычисления и обычно исправляются при повторных проверках. Но что было действительно серьезно — это то, что у Алексея по мере знакомства с таблицами все увереннее возникала крамольная мысль о полной ненужности и бессмысленности подобной теоретической «деятельности».

Чудакова и Горячева пригласили на очередное заседание ученого совета института. Милость, которой небожители изредка одаривали практикантов.

Чудаков, поднявшийся из свой «преисподней», как он именовал машинный зал, спросил:

— Чем порадуешь Дока?

Алексей показал свои пометки. Чудаков удовлетворенно кивнул.

— Очень кстати, пусть видит, что и мы не лыком шиты!

— Но, понимаешь, какое дело! Док выступает тут против такой разумной и изящной теории о существовании электрино…

— Ни-ни-ни! — Чудаков даже рукой замахал перед носом у Алексея. — Я тебя не слышал, ты мне этого не говорил!

— Но почему?

— Потому, что сам Анчаров никогда не осмелился бы нападать на электронную теорию. Ты статью видел?

— Н-нет… Мне дали только формулы для проверки.

— То-то же! Голову даю на отсечение, что на статье даже не две, а три или четыре подписи. И первая — Михаила Борисовича.

— Ну и что же?

— Вот чудак-человек! Если ты укажешь на две-три ошибки — это одно дело, их исправят и спасибо скажут. Но если ты обрушишься на идею, то наживешь врагов…

— Но всякая истина познается в споре…

— А почему ты думаешь, что они гонятся за истиной? Существование электрино еще не доказано, возможно, вообще не доказуемо. А Красов и Анчаров тем временем выпустят еще одну оригинальную работу, наполненную высокими идеями. Ведь изображать-то нужно как-нибудь! Тебе, наверно, известно изречение американского ученого Гелл-Манна: «Пройдет еще немало времени, прежде чем физик, занимающийся природой элементарных частиц, останется без работы…» Вся деятельность нашего Дока является блестящей иллюстрацией справедливости этой мысли. А ты собираешься при всех крикнуть: «А ведь король-то голый!» Нет, нет, нет! Поверь моему опыту: навалятся на тебя всем судилищем и сожрут. Я уже чую запах жареного. Хотя ты такой тощий, что тебя, вероятно, предпочтут съесть в вареном виде!

Алексея тогда удивила и вместе с тем позабавила такая резкость суждений Ярослава. Он предпочел бы, чтобы друг продолжал спор. Но Чудаков только сказал:

— Посмотри на себя в зеркало! Вот так рождаются мученики!

Алексей подошел к окну, гладкая плоскость которого вполне могла заменить зеркало. Ничего мученического в узком, без единой морщинки или складочки лице не было. Он пожал плечами, увидел, как отражение в окне проделало то же самое, усмехнулся и отправился на заседание.

Заседание еще не началось: ждали Ивана Александровича. Но Алексею показалось, что Красов и Анчаров ждали не академика, а именно его. Оба встали, как только Алексей показался в дверях. Михаил Борисович ухватил его под руку и увлек в угол, под огромную пальму. За ним поспешил и Док.

— Нуте-с, нуте-с! — благожелательно произнес Михаил Борисович, осторожно принимая из рук Алексея папку с расчетами. — Посмотрим, что тут у вас…

К ним немедленно присоединились Подобнов и Крох. Эти выглядели, как два ревнивца. Еще бы, кто-то другой заслужил благорасположение Шефа. Подобнова Алексей прощал. Он уже знал незамысловатую историю этого небокоптителя. Когда-то Подобнов рвался к экспериментам, но каждый раз опаздывал с результатами. Стоило ему что-нибудь предложить или во всеуслышание предположить, как через месяц приходил американский, английский либо немецкий физический журнал, в котором черным по белому писалось, что подобный опыт только что осуществлен, и результаты такие-то… В конце концов, в институте начали пошучивать, что у Подобнова, несомненно, есть двойники или родственники во всех физических институтах мира, которые вызывают его по системе телепатии, или, говоря научнее, по системе биологического радио, и передают ему новости науки, только действуют с небольшим опозданием. А может быть, он и на самом деле пользовался быстро стареющей информацией. Друзья среди иностранных физиков у него были…

Но ревности Крохи Алексей в то время не понимал. Кроха был на хорошем счету. Он долго работал в Дубне, провел там несколько интересных экспериментов, правда, не один, а вместе со своим приятелем Тропининым. Потом Михаил Борисович перетащил его под свое крыло и сразу сделал своим заместителем по экспериментальному отделу. Почему же Кроха ревнует Шефа к никому не известному студенту?

Михаил Борисович быстро перелистывал страницы вычислений, бормоча под нос: «Так-так-так!» — и казалось, что он склевывает подчеркнутые красным карандашом ошибки в вычислениях Анчарова. Перелистав страницы еще раз, он с досадой сказал Анчарову:

— Уважаемый доктор, вам следовало бы внимательней отнестись к вашим выкладкам! Отдали бы лишний раз посчитать все формулы вашим аспирантам!

Анчаров побагровел от неуместного намека. Институтские сплетники поговаривали, что в его докторской диссертации и научных работах участвовали не только его многочисленные аспиранты, но и почти все сотрудники теоротдела.

— Я еще проверю расчеты Горячева! — сердито сказал он.

— Впрочем, все это мелочи! — более милостиво сказал Михаил Борисович. — У вас, Алексей Фаддеевич, есть еще какие-нибудь замечания?

Чудаков, стоявший в стороне у стены, взглянул на Алексея умоляющими глазами. И тот совсем было собрался сказать: «Нет!» Но вместо короткого отказа выговорилось, точнее, вымямлилось: «Н-нет, но как вам сказать…» — и Михаил Борисович, остро взглянув в его глаза, тоном приказа произнес:

52
{"b":"191492","o":1}