Парадокс заключался в том, что я по неопытности в то время вовсе не испытывал чувства опасности. Видимо, недопонимал всей серьёзности создавшегося положения. А может быть, просто сказался характер: поскольку совесть моя была чиста, я предпочёл не прятаться, а, что называется, полез на рожон. И потому сгоряча написал письмо в ЦК ВКП(б), где изложил суть дела и просил в нём разобраться.
Буквально дня через два-три меня вызвали в оргинструкторский отдел ЦК партии. Товарищ, к которому попало моё письмо, сидел в небольшой комнате не один. Там ещё был стол, за которым работала какая-то женщина. Разговор, помню, начался неторопливо, с того, что инструктор принялся расспрашивать меня о жизни, о молодёжных рабочих бригадах…
В это время женщина поднялась и вышла, держа в руках какие-то бумаги. Мы остались одни. И вдруг разговор сразу же приобрёл совсем другой характер. Инструктор, фамилию которого я, к величайшему сожалению, не запомнил, сказал мне:
— Товарищ Лигачёв, очень вам советую никуда больше не обращаться, и, пожалуйста, поскорее уезжайте домой. Вы меня хорошо поняли? Очень советую: никуда больше не обращайтесь. А я доложу, что беседа с вами состоялась.
Видимо, у меня в тот момент был слишком недоумённый, даже ошарашенный вид, и инструктор, кивнув на соседний стол, продолжил:
— А вы знаете, кто эта женщина? Это товарищ Мишакова… Ну что, до свидания?
Только на улице я осознал всё происшедшее. Мишакова была той самой «сверхбдительной» особой, которая «разоблачила» первого секретаря ЦК ВЛКСМ А. Косарева, о ней в то время много писали, ставя в пример. Если бы моё письмо попало для разбирательства в её руки, очень вероятно, судьба моя сложилась бы иначе. Но мне отчаянно повезло. И тот случай показал: в ЦК, да и в других органах работали разные люди. Среди них было много людей порядочных, понимавших, что происходит в действительности, и в меру своих сил пытавшихся помочь тем, кому грозила беда. Мне ведь действительно помогли. Попросту говоря, меня спасли — а я вот в тревоге и волнениях тех дней даже не запомнил фамилию своего спасителя… Он нарочно тянул со мной разговор, дожидаясь того момента, когда мы останемся один на один. И, как символ, назвав фамилию Мишаковой, объяснил тем самым, чем я рискую, если буду продолжать поиски правды.
Вернувшись в Новосибирск, я внял доброму совету, который дали мне в ЦК КПСС. Не стал больше никуда жаловаться, обращаться за восстановлением справедливости. Но зато и на работу меня нигде не брали — семь месяцев был безработным. Трудно очень пришлось. Семья жила на зарплату Зинаиды Ивановны, которая преподавала английский язык в педагогическом институте. Я уж не говорю об угнетении моральном.
А спустя ровно сорок лет, в 1989 году, когда газета «Комсомольская правда» выпустила свой юбилейный номер, собрав в нём материалы разных лет, была вновь напечатана давняя заметка бывшего корреспондента «Комсомолки» Григория Ошеверова, который сообщал о пленуме Новосибирского обкома комсомола, снявшем с работы бывшего первого секретаря Е. Лигачёва.
Заметка была помещена без комментариев и породила немало досужих разговоров, а также откликов в прессе, по радио. Кое-кто из молодых журналистов начал даже на неё ссылаться — в качестве доказательства, что Лигачёв, мол, ещё в комсомольские годы был снят с работы за какие-то там непонятные делишки. На первый взгляд, перепечатка в «Комсомольской правде» заметки 1949 года — мелочь, газетный курьёз, не более. Поначалу я так её и воспринял, не придал ей значения. Но затем я понял, что нельзя это рассматривать в отрыве от всего того, что происходит в антисоветских средствах массовой информации.
Это горько, тревожно. Это опасный призрак прошлого.
А что касается давних обвинений в «троцкизме»… Семь месяцев я попросту бедствовал и хорошо понял тогда, кто тебе истинный друг, а кто — так себе, случайный попутчик. Были люди, которые от меня отшатнулись. Но зато были и другие — те, кто поддержал, не разорвал дружеских отношений, а в трудные времена это ценишь особенно. Благодаря им я не озлобился на жизнь. Наоборот, твёрдо уверовал, что рано или поздно в ней обязательно побеждает добро, справедливость. Я верил и верю людям.
На авиационный завод имени Чкалова, где я работал после окончания института, меня, разумеется, не взяли: не прошёл по анкетным данным — оборонное предприятие. Пришлось основательно помыкаться, пока, наконец, что особенно было неожиданно для меня, предложили пойти лектором в Новосибирский горком партии. Потом я узнал, что это было сделано по настоянию первого секретаря горкома Живодерникова.
Но окончательно вздохнул, распрямил плечи и понял, что самые страшные годы позади, — нет, даже не после смерти Сталина, а только после XX съезда КПСС.
Бывший секретарь ЦК ВЛКСМ В.М. Мироненко рассказывал мне, что Лигачёв был снят с должности первого секретаря Новосибирского обкома ВЛКСМ по статьям в «Комсомольской правде», в которых подвергались резкой критике методы работы обкома и лично первого секретаря. Никакого «троцкизма» ему не инкриминировалось, это уже сам Егор Кузьмич позднее придал своему снятию политический оттенок, модный в послесталинские времена. То, что Лигачёв назвал «троцкизмом», на языке документов означало искусственное вычленение из состава трудовых коллективов комсомольцев и молодёжи, отдельный учёт результатов их производственной деятельности, что плодило формализм и гигантскую бюрократию — работники обкома и райкомов комсомола сутками сидели допоздна на телефонах, выбивая соответствующие показатели, заменяя живую организаторскую работу с молодёжью сбором никому не нужных данных. Егор Кузьмич решил, что его обвинили в отрыве молодёжи от партии, что действительно было троцкистским лозунгом.
Документ для уяснения
СЕРЬЁЗНЫЙ УРОК
ПОЧЕМУ ОСВОБОЖДЕНЫ ОТ РАБОТЫ СЕКРЕТАРИ НОВОСИБИРСКОГО ОБКОМА ВЛКСМ ТТ. ЛИГАЧЕВ И ВАСИЛЬЕВ
(Статья Г. Ошеверова в «Комсомольской правде», 1949 г.)
«Недавно состоявшийся пленум Новосибирского обкома ВЛКСМ подверг резкой критике и осудил порочный стиль работы бюро, первого и второго секретарей обкома тт. Лигачёва и Васильева. За серьёзные ошибки в руководстве областной комсомольской организацией тт. Лигачёв и Васильев освобождены от работы и выведены из состава бюро обкома.
В чём же ошибки бюро обкома, каковы их причины? Исчерпывающий ответ на эти вопросы даёт постановление Центрального Комитета ВЛКСМ, принятое по отчёту Новосибирского обкома комсомола. В нём даётся развёрнутая критика недостатков, намечаются меры к их устранению. Глубоко анализировались эти ошибки также на пленуме обкома, обсуждавшем постановление Центрального Комитета, — в докладе члена бюро ЦК ВЛКСМ тов. Колмаковой, в речи секретаря обкома ВКП(б) тов. Яковлева, в острых критических выступлениях участников пленума.
Бюро, секретари Новосибирского обкома ВЛКСМ нарушили основы большевистского стиля руководства. Они работали без перспективы, думая только о сегодняшнем дне, не заботясь о воспитательном значении многих начинаний, брались за десятки дел, не выделяя главного, основного.
Велика была у секретарей обкома страсть к директиве. Бумажкой пытались они подменить живую организаторскую работу на местах, практическую помощь активу. Вот несколько цифр: за полгода обком направил в райкомы 105 постановлений, 57 писем, 47 телеграмм, 32 письменных указания. В среднем райком ежемесячно получал 17 решений, 13–14 телеграмм и указаний, 9 писем. Не без оснований секретари райкомов заявляли на пленуме, что о выполнении такого количества директив нечего было и думать: их едва успевали прочесть.
Рассылая в райкомы множество бумаг, обком с настойчивостью, достойной лучшего применения, требовал и обратного, столь же обильного потока различных сводок, справок, информаций. Бюро установило бюрократическую систему отчётности: райком должен был представлять в обком ежемесячно 15 различных отчётов.
Секретарь Краснозерского райкома тов. Мезенцев признался на пленуме: «Мы знали, что в обкоме о нашей работе судят по информации и отчётам. И потому старались писать их как можно больше и часто, чего греха таить, давали далеко не точные данные. Работники обкома всему верили, для них главное, чтобы была бумажка».
Так рождался встречный бумажный поток, так поощрялось очковтирательство.
Бумажный вихрь захлестнул и первичные организации. Стараясь не отстать от обкома, райкомы направляли на фабрики, заводы, в колхозы и школы множество директив. Чулымский райком направил в этом году в первичные организации 18 постановлений и 24 письма. В свою очередь, каждая колхозная организация должна была представить в райком за это же время 56 отчётов и информаций, не считая так называемых ежедневных оперативных сводок.
Обилие директив лишало райкомы самостоятельности в работе, мешало им сосредоточиться на основном — укреплении первичных организаций.
Выше мы упомянули о письмах обкома. Их было 57.
За короткое время тт. Лигачёв и Васильев «обратились» к секретарям первичных организаций, к пастухам, к молодёжи, состоящей в звеньях высокого урожая, к родителям учащихся, окончивших четвёртые классы, к пионерам, школьникам и т.д. Тон большинства писем назидательный, менторский, содержание примитивное. В письме, адресованном сельской молодёжи, авторы с серьёзным видом поучают: «В качестве удобрений используются: навоз как от общественного скота, так и от скота личного пользования колхозников, зола, птичий помёт и перегной». Глубокомысленные замечания, что и говорить! Некоторые письма содержат неправильные установки, а порой и политические ошибки.
Крупнейшие извращения допустил обком и в руководстве соревнованием молодёжи. Вместо того, чтобы вовлекать молодёжь во всенародную борьбу за досрочное выполнение пятилетки, обком обособился, стал организовывать «своё», молодёжное соревнование, искусственно насаждать молодёжные звенья, бригады, агрегаты, не считаясь с тем, нужно это или нет.
Секретарь Куйбышевского райкома ВЛКСМ тов. Логвинов рассказал на пленуме о таком курьёзном случае. Появилось как-то в областной газете обращение животноводов колхоза «Красная звезда» Куйбышевского района ко всем животноводам области. Сразу же в райкоме раздался звонок из обкома:
— Почему эта ферма не молодёжная? Проспали инициативу!
Тов. Логвинов объяснил, что на ферме работают старые, опытные колхозники, хорошо знающие дело, и потому нет необходимости заменять их комсомольцами. А что касается инициативы, то какая разница, от кого она исходит — от молодёжи или от старших товарищей, важно, что она проявлена, и потому надо радоваться. Но работники обкома не унимались. Вопреки здравому смыслу они категорически настаивали, чтобы на ферму были посланы комсомольцы.
Руководители обкома додумались до того, что объявили соревнование… районных и городских комсомольских организаций. Комитетам комсомола предлагалось соревноваться в том, кто больше создаст молодёжных звеньев и бригад, кто больше примет новых членов в комсомол, сколько проведёт лекций, бесед. Эта вредная затея могла нанести лишь ущерб делу воспитания молодёжи.
Обком сам часто брал на себя несвойственные ему функции и толкал на это комсомольские организации. На бюро обкома стали утверждать даже планы сбора урожая в молодёжных звеньях.
Любовь к шумихе, к парадности привела обком к крупным ошибкам и в работе среди пионеров и школьников. Обком проводил различные конкурсы, восстановил давно осужденное соревнование за лучшую успеваемость, отвлекал учащихся от занятий в школе.
Руководители обкома допускали разрыв между принятием решения и организацией его исполнения. Часто бывало так: обком выносил решение по отчёту райкома и ждал месяц-полтора, как там справятся. Потом опять посылалась бригада для проверки и выносилось взыскание.
Лигачёв и Васильев редко выступали перед молодёжью с докладами, лекциями и ещё реже бывали в командировках. Тов. Васильев только два раза выезжал в этом году в районы области и то на три-четыре дня.
Много горьких, но справедливых слов было сказано на пленуме в адрес тт. Лигачёва и Васильева. С полным основанием члены обкома обвинили их в высокомерии, зазнайстве, нарушении комсомольской демократии. Отвернувшись от молодёжи, забыв о своей ответственности перед комсомольцами, тт. Лигачёв и Васильев стали на путь администрирования, пренебрегли мнением актива. Они разговаривали с активистами языком приказов и окриков.
Редко кому из секретарей райкомов удавалось уйти с бюро обкома без взыскания или, по крайней мере, устного «разноса». Из 24-х секретарей райкомов, отчитавшихся на заседании бюро, 16 получили взыскания. Секретарь Чулымского райкома тов. Юшкевич рассказал на пленуме, что три раза он отчитывался на бюро и все три раза это заканчивалось тем, что тов. Лигачёв угрожал ему снятием с работы и исключением из комсомола.
— Члены бюро обкома, — сказал секретарь Дзержинского райкома тов. Савицкий, — никогда не советовались с активом. Нас вызывали, «ставили» задачи и отпускали.
— Более двух лет, — говорил секретарь Венгеровского райкома тов. Руднев, — я работаю секретарём, и за это время никто из членов обкома не поговорил со мной по душам.
Два дня добивался приёма у Лигачёва секретарь Куйбышевского райкома тов. Логвинов, но так и уехал ни с чем.
Вместо повседневного воспитания актива обком при первых же неудачах молодых комсомольских работников смещал их. За последние полтора года в области сменилось 41 из 46-ти секретарей райкомов и 70% секретарей первичных комсомольских организаций.
Нельзя сказать, что эти недостатки бюро обкома, тт. Лигачёва и Васильева не подвергались ранее критике. О них резко говорили на областной конференции, на пленумах обкома и собраниях актива. О порочном стиле работы несколько раз писала «Комсомольская правда». Но руководители обкома не желали прислушиваться к критике. Более того, каждое критическое выступление в их адрес тт. Лигачёв и Васильев воспринимали как личное оскорбление, признавали критику формально, не желая исправлять указанные ошибки. Члены обкома правильно расценили такое отношение как зажим критики.
Своим зазнайством, высокомерием, пристрастием к порочным методам работы тт. Лигачёв и Васильев показали свою незрелость, неспособность возглавлять областную комсомольскую организацию. Это единодушно отмечали члены обкома. Это признал и сам т. Лигачёв.
Пленум обкома одобрил постановление ЦК ВЛКСМ «О работе Новосибирского обкома комсомола» и наметил практические меры для устранения вскрытых недостатков. Обсуждение этого вопроса на пленуме показало, что Новосибирская комсомольская организация — крепкая, боеспособная, имеет хороший актив, который под руководством партийной организации сумеет быстро исправить допущенные ошибки.
Крупные ошибки, допущенные бывшим руководством Новосибирского обкома, должны послужить серьёзным уроком тем комсомольским руководителям, которые склонны забывать о своём долге — по-партийному относиться к порученному делу, дорожить доверием молодёжи, быть по-большевистски деловыми и скромными в работе».
