Вадим Печенев принёс в «Правду» две огромные рецензии на статью Черненко, где материал расценивался как высочайшее достижение марксистско-ленинской мысли. Я пытался отказаться от публикации этого опуса. Пошёл к секретарю ЦК Зимянину за советом, и тот взял решение щекотливого вопроса на себя. Но и у него ничего не получилось. Печенев не согласился даже с небольшой правкой Зимянина, не говоря уже о моей, серьёзной кардинальной правке. Нам было твёрдо сказано, что такова воля Черненко.
Таким образом «Правде» были буквально навязаны две огромные (по два подвала каждая) рецензии на статью Черненко — очередные непревзойдённые шедевры марксистско-ленинской мысли.
Горбачёв, вскоре вступивший на пост генсека, лукавую команду разогнал. Прибыткова отправили работать во Всесоюзное общество по защите авторских прав, Печенева — в журнал «Политическое самообразование», Косолапова — в Московский государственный университет, Стукалина — послом в Венгрию. Только Лаптева благодаря стараниям А.И. Лукьянова, тогдашнего секретаря ЦК, и, должен признаться, моим хлопотам оставили на прежнем месте — главным редактором «Известий». Позднее, по протекции того же Лукьянова, Лаптев стал Председателем Совета Союза Верховного Совета СССР, где окончательно показал свою полную бездарность. От своего шефа, Лукьянова, когда тот угодил в «Матросскую тишину», Лаптев просто отвернулся. Выбросил партийный билет, отрёкся от прошлых взглядов. Когда-то он работал у меня в «Правде» заместителем. Был прямолинейным марксистом-ленинцем, беспощадно вымарывал малейшие прегрешения против марксизма-ленинизма из статей, которые редактировал. За двадцать лет после защиты докторской диссертации не написал ни одной мало-мальски заметной статьи, а науку и вовсе забросил.
О. Захаров:
— Новые помощники генсека Прибытков и Печенев настойчиво внушали больному Черненко мысль о досрочном проведении XXVII съезда партии, мотивируя это рассмотрением и утверждением нового пятилетнего плана. Но не это было главным в их предложениях. Они руководствовались своими личными желаниями и амбициями, чтобы попасть в состав ЦК КПСС. Как мы знаем, съезд партии при жизни Черненко не состоялся.
Какими же мотивами они руководствовались в действительности — личными, как утверждает и Арбатов, или высшими, так сказать, идейными?
Г. Арбатов:
— Трудно поверить, но в тот период находились люди, пытавшиеся сделать ставку на Черненко, построить на его немощи свою карьеру. Среди них я прежде всего хотел бы назвать Р. Косолапова — тогда главного редактора журнала «Коммунист». Черненко, не знаю уж почему, безгранично ему верил, считал его самым выдающимся идеологом и теоретиком, постоянно держал около себя. Он и В. Печенев, помощник Черненко, вместе с небольшой группой друзей и единомышленников были самыми близкими к руководству людьми. Вели они себя смело, даже вызывающе. По взглядам своим Косолапов был, пожалуй, догматическим (хотя и вполне грамотным, в цитатах сведущим) сталинистом. И старался — благо должность главного редактора теоретического и политического журнала ЦК КПСС давала такую возможность — пропагандировать и распространять эти взгляды. Ничего удивительного тут, собственно, не было. Для того времени даже естественно. Чего я не мог понять, так это надежды использовать близость к Черненко, чтобы сделать карьеру, пробиться в «главные идеологи» партии, в руководство.
Здесь Косолапов и его друзья бежали наперегонки со смертью. Их главная ставка была сделана на XXVII съезд КПСС, который по Уставу партии должен был состояться в начале (феврале — марте) 1986 года. Но уже к концу 1984 года — началу 1985 года стало ясно, что Черненко до назначенного времени не дотянет. Тогда под нажимом молодых карьеристов было принято решение перенести съезд на осень 1985 года. В марте группа во главе с Косолаповым должна была выехать за город для подготовки документов съезда. Но их опередила смерть — буквально на неделю-другую…
В. Печенев (возражает):
— Для небольшого круга действительно информированных людей все эти выглядящие внешне правдоподобно рассуждения просто смешны. Остаётся лишь гадать, чего здесь больше: стремления сознательно ввести в заблуждение людей, фальсифицировать события или психологически объяснимого, чисто эмоционального стремления свести задним числом счёты со своим старым идейно-политическим оппонентом и конкурентом — Р. Косолаповым. С середины 60-х годов они вместе, но в разных отделах работали в аппарате ЦК КПСС. Арбатов в духе воспитавшего его времени называет Косолапова не иначе, как «догматическим сталинистом». Так что, наверное, всё же довлеет над Арбатовым второе — старые счёты.
Если это так, то должен Арбатова успокоить (или разочаровать?). Р. Косолапов не играл при Черненко той роли, какую он ему приписывает, хотя тот никогда не возражал, когда я или Прибытков привлекали его для подготовки политических выступлений. Также по моей, кстати, инициативе Р. Косолапов был привлечён к работе над известной, популярной до сих пор статьёй Андропова. Черненко действительно уважал Р. Косолапова как идеолога и теоретика, впрочем, уважали его в этом качестве и Андропов и, очевидно, Брежнев: ведь ещё при Леониде Ильиче Косолапов стал главным редактором теоретического органа ЦК КПСС. Но Косолапов (надеюсь, он на меня не обидится) никогда не руководил единолично группами, работавшими на генсека. Не предполагалось и то, что он будет руководить подготовкой документов XXVII съезда, хотя он был включён в одну из трёх рабочих групп, решение о создании которых Политбюро ЦК приняло в феврале 1985 года, когда, говоря словами Арбатова, в данном случае справедливыми, Черненко находился на «смертном одре».
Но поскольку походя Арбатов касается важных деталей и решений, принятых в конце 1984-го — начале 1985 года, не зная, оказывается, существа дела, то постараюсь рассказать о них то, что мне хорошо известно.
Действительно, решение о переносе срока съезда с 1986-го на конец 1985 года было Политбюро принято. Но принято не в начале 1985 года, как утверждает Арбатов, а, очевидно, где-то ещё в сентябре 1984 года. Во всяком случае, до отъезда Горбачёва в его обычный осенний отпуск. Об этом могу сказать точно, во-первых, потому, что подготовка порученной мне (и ещё двум моим товарищам) записки в Политбюро по этому вопросу была закончена где-то уже в середине октября 1984 года. А во-вторых, о предварительном решении о переносе даты съезда лично я официально (так уж получилось) услышал не от Черненко, а от его помощника — Прибыткова и от Горбачёва. Узнав о новом задании, я в тот же день сказал Горбачёву:
— Михаил Сергеевич! На нашу группу вроде бы ещё одно задание «навешивают» — о подготовке съезда, срок которого как будто бы сдвигается…
Горбачёв, перебив меня, произнёс:
— Да-да. Я — в курсе. Мы решили провести съезд пораньше. Работайте!
Правда, получилось так, что о содержании записки, судя по всему, Горбачёв узнал лишь после её официального рассыла через день-другой после своего возвращения из отпуска. Я понял это, поскольку, позвонив мне в первый же день по возвращении из отпуска, он, к моему удивлению, стал задавать мне вопросы, ответы на которые уже содержались в записке, подготовленной мною с Ю. Солодухиным. Она лежала готовая к официальному рассылу, если не изменяет память, несколько дней. Я не сказал об этом в телефонном разговоре с ним, хотя Горбачёв, возможно, крепко на меня обиделся, когда увидел через день-другой записку на своём столе. Я понял, что идут какие-то высшие аппаратные «игры» и вряд ли мне надо влезать в них, превышая свои полномочия. Тем более что, несмотря на официальные запрещения, я и так прямо или косвенно стремился информировать его по некоторым важным вопросам. Ибо, как уже отмечал, Горбачёв импонировал мне.
И ещё одна любопытная деталь. Так получилось, что с содержанием записки ещё до официального её рассыла был ознакомлен Э. Шеварднадзе, бывший в описываемое в то время первым секретарём ЦК Компартии Грузии, кандидатом в члены Политбюро. Когда по особому телефону, так называемой «кукушке» (который стоял лишь у двух–трёх десятков лиц), Черненко где-то в октябре 1984 года пригласил меня к себе прочитать подготовленную записку, в его приёмной сидел Э. Шеварднадзе (с ним я не был тогда знаком). Вслед за мной в кабинет Черненко вошёл его секретарь и (выразив, как я понял, косвенно недовольство Шеварднадзе тем, что я прошёл, так сказать, впереди него, «вне очереди») напомнил Константину Устиновичу, что в приёмной ждёт встречи с ним Эдуард Амвросиевич. Тогда Черненко сказал нам с Прибытковым, который уже сидел в его кабинете:
