Но в мире горбачёвско-ельцинском это самая опасная и вредная черта характера. И Трегубов получил за неё то, что ему обещал следователь, потеряв надежду склонить его к предательству, — срок «на полную катушку».
Ещё два года после приговора Трегубова постоянно окружали внутритюремной агентурой, пытавшейся вырвать у него то, что не удалось Олейнику. Какими методами — можете себе представить. Провокации и насилие перемежались обещаниями немедленного освобождения. Николай Петрович выдержал и это. Более того. За весь срок ни разу не обратился за помилованием, поскольку считал себя невиновным и в обращении за милостью к бесчестной власти видел унижение собственного достоинства. А оно у него было всегда!
Месяцы между амнистией и кончиной были для Николая Петровича, наверное, самыми горькими. Он убедился, что в Верховный суд ему не достучаться: никто не хочет, чтобы во имя торжества законности рухнул созданный стараниями политиков, юристов и особенно журналистов миф. Не протянули ему руку помощи старые товарищи. Он получал лишь минимальную пенсию. Жить на неё было невозможно.
Не знаю, будет ли установлено достойное надгробие на его могиле. Если будет, на нём надо бы написать: «Жертва негодяев».
В.Т. Медведев:
— Невольно вспоминается дело Ю.К. Соколова — директора «Елисеевского» магазина, главного гастронома Москвы. Судили его в срочном порядке и так же срочно расстреляли, оборвав нити, которые шли от него к высокопоставленным лицам. Так было всегда: выбирают какое-то одно лицо, одиозную фигуру, на которой и замыкают все грехи.
В. Сушков (заместитель министра внешней торговли СССР, арестованный в декабре 1985 г. и осужденный к 13 годам лишения свободы):
— Директор знаменитого «Елисеевского» магазина в Москве Юрий Константинович Соколов был приговорён Верховным судом РСФСР к расстрелу 11 ноября 1983 года за дачу и получение взяток. Умный энергичный директор стал жертвой закулисных партийных интриг — это был «шах» Андропова его противнику Гришину, первому секретарю МГК КПСС. По всем канонам уголовного права Соколов не заслуживал смертной казни. Но государство демонстративно, чтобы показать готовность к «борьбе с коррупцией» на волне первой, андроповской перестройки, убило пожилого, больного человека, фронтовика. Как я потом узнал, к нему применяли на допросах те же методы, что и ко мне.
Документ для уяснения
ПОКАЗАТЕЛЬНАЯ КАЗНЬ
Публикация Т. Федоткиной в газете «Московский комсомолец» (1995 г., 1 июня)
«Версию, обвиняющую секретаря пленума Верховного суда РФ, члена Верховного суда России Демидова в вынесении в 80-е годы заведомо ложного приговора директору «Елисеевского» магазина Ю.К. Соколову, выдвинул недавно московский адвокат Артём Сарумов. Документы, которые содержат материалы процесса, были направлены адвокатом в Верховный суд РФ с требованием признать назначенную Соколову смертную казнь незаконной. Сарумов уверен, что факты, которыми он обладает, неопровержимо доказывают — самое громкое дело времён Андропова, якобы положившее конец торговой мафии, в действительности было заказано сверху, а расследование и судебный процесс шли по заранее продуманному сценарию.
Его арестовали 30 октября 1982 года за полторы недели до смерти бессменного генсека Леонида Ильича Брежнева.
Но ещё до того, как свято место оказалось пусто, в верхах началось настоящее сражение за высокое кресло. Наиболее умным, информированным и прозорливым оказался, как и следовало ожидать, тогдашний глава КГБ Юрий Андропов. Его основным противником в борьбе за пост главы государства мог оказаться Гришин, и неудивительно, что главный чекист страны заранее продумал верный ход, позволяющий ослабить позиции соперника. Органам срочно потребовался человек, который мог бы вполне «законно» дать показания на Гришина, причём свидетель должен был пользоваться известностью не только в партийных кругах, но и среди рядовых граждан. Соколов оказался оптимальной кандидатурой на роль подставной пешки.
Во-первых, за ним, безусловно, водились грешки, и это хорошо понимали «хранители» государства. Кроме того, его имя и должность для любого советского человека были олицетворением всей продажной, вызывающей вполне заслуженную неприязнь торговли, а следовательно, показательный процесс должен был вызвать всеобщее одобрение. И, наконец, даже в том случае, если бы Соколов не дал показаний против Гришина, карьере последнего всё равно пришёл бы конец — то, что под носом у первого секретаря Московского горкома партии процветает преступность, дискредитировало Гришина полностью.
Расчёт оказался безупречным. Андропов не только получил компромат на возможного соперника, но и подкупил всю страну. После долгих лет процветающего бесправия, взяточничества и обмана перед народом блеснула призрачная надежда на справедливость. Арестовывая такую крупную «щуку», как Соколов, власти практически признавали, что государство разлагается, и демонстрировали готовность отсечь загнившие части. Нечто подобное, правда, в гораздо более крупных масштабах, было в 60-е годы, похожую «перестройку» через двадцать лет продемонстрирует уже всему миру Горбачёв. Идея чистки партрядов, родившаяся ещё в ленинской голове, на протяжении всей истории советского государства приносила свои скороспелые, кислые плоды.
Соколов не был готов к аресту ни в коей мере. По свидетельству Сарумова, выступавшего на протяжении всего процесса в качестве адвоката обвиняемого, директор «Елисеевского» попался как кур в ощип. С него требовали признаться во взяточничестве и дать показания на Гришина. Ему обещали снисхождение.
«Получишь пять — шесть лет лишения свободы, а там амнистия подоспеет. Иначе, смотри, на всю катушку сядешь», — каждый день вбивали в голову Соколову.
Наконец «подопечный» согласился обменять чистосердечное признание и добровольную помощь следствию на маленький срок. Позднее он рассказал адвокату о сговоре с властями, но было уже слишком поздно.
Делом директора «Елисеевского» занимался руководитель следственной бригады УКГБ по Москве и Московской области Сорокин. Поставленную перед ним задачу он выполнил с честью — показания на ответственных работников Главного управления торговли Трегубова и других были получены, заместитель Соколова и трое заведующих секциями сели по обвинению во взяточничестве. Арестованные очень быстро «раскололись» и стали давать показания друг на друга. Никаких других доказательств вины проходящих по делу у следствия не было, поэтому очные ставки и письменные раскаяния стали основой предстоящего судебного процесса.
Что касается Гришина, то Соколов не счёл нужным скрывать, что ему приходилось отоваривать посыльных первого секретаря МГК КПСС с «чёрного» хода, этого было вполне достаточно».
Странно, неужели Гришин действительно посылал своих друзей в «Елисеевский»? В это трудно поверить. Неужели у члена Политбюро и хозяина города были столь невлиятельные друзья, не прикреплённые к закрытым «кормушкам»? Допустим, что были. Так почему бы не отпустить им деликатесы из того же горкомовского буфета?
«Следствие по делу Соколова было завершено в рекордно кратчайший срок. Интересно, что, несмотря на более чем тщательные ревизии, в магазине не удалось обнаружить недостачу. Все работники «Елисеевского» предстали перед судом только по обвинению во взяточничестве.
О том, что судебный процесс над крупнейшими советскими работниками торговли пойдёт по заказанному сценарию, можно было догадаться уже в первый день заседания. Рядовых взяточников судили не городским, а Верховным судом РСФСР, что, строго говоря, было противозаконно. На таком уровне могли судить лишь за измену Родине или за серийные убийства малолетних, отягченные сексуальными извращениями. Директор магазина, пусть даже крупнейшего в стране, до чести предстать сразу перед Верховным судом республики, минуя городской, явно недотягивал.
Зато приговор Верховного суда вступал в силу немедленно. Обжаловать его решение можно было только в порядке надзора, то есть практически оно было окончательным и неизменным.
Интересно, что процесс, не отличающийся особой пикантностью, по сути дела стал закрытым. В зал, по свидетельству очевидцев, были допущены лишь жёны подсудимых, хотя в приговоре процесс значился открытым. Однако подступы к дверям Бауманского районного суда, в помещении которого слушалось дело, ежедневно блокировались сотрудниками органов.
Уголовное дело, построенное исключительно на показаниях подсудимых, в любой момент могло развалиться как карточный домик, откажись Соколов и другие от своих слов. Это понимал главный судья, этим шансом — как оказалось в дальнейшем, последним — пренебрегли заключённые. Чтобы показания обрели законную силу, председательствующий на суде Демидов требовал от участников процесса подтверждения своих показаний в зале суда слово в слово, предварительно зачитывая их вслух. Презумпция невиновности осталась лишь пустым отзвуком из учебников для юридических институтов.
— Тебе лучше бы отказаться от своих слов, — осторожно советовал Соколову адвокат, — слишком уж процесс напоминает специально заказанное шоу. Похоже, тебе грозит вышка.
— Мне обещали! — упорно твердил Соколов.
В ноябре 1983 года он был приговорён по статье 173 ч. 2 УК РСФСР к смертной казни с конфискацией имущества и по статье 174 ч. 2 к пятнадцати годам лишения свободы с конфискацией. По совокупности более строгое наказание поглотило менее строгое. Директора «Елисеевского» ждал расстрел.
Между тем было бы любопытно вчитаться в те статьи, по которым Соколов в конце концов получил пулю в лоб. Согласно тогдашнему Уголовному кодексу за взяточничество в особо крупных размерах давали от восьми до пятнадцати лет в том случае, если подсудимый попадал под один из следующих квалифицирующих признаков, а именно: был должностным лицом, занимающим ответственное положение, либо ранее судился за взяточничество или получал взятку неоднократно. Расстрел же требовал наличия плюс к одному из перечисленных условий особо отягчающих вину обстоятельств. Каких? В уголовном кодексе не расшифровывалось.
Занимал ли Соколов ответственное положение? В приговоре зафиксировано, что магазин «Елисеевский» представлял из себя внеразрядное торговое предприятие с товарооборотом на сумму свыше 94.000.000 рублей (по старым деньгам) в год и численностью работающих более тысячи. В приговоре говорилось, что Соколов обладал «широким кругом организационно-распорядительных и административно-хозяйственных полномочий», но не указывалось, какими именно.
За взяточничество Соколов ранее не судился. В 1959 году он, правда, был приговорён к одному году исправительно-трудовых работ за обсчёт пассажира (Соколов работал тогда шофёром такси), но эта судимость была погашена ещё двадцать с лишним лет назад. Единственное, что было налицо, — директор «Елисеевского» неоднократно давал и брал взятки. Что касается особо отягчающих вину обстоятельств, то Демидов определил их как «вовлечение в преступную деятельность значительного числа подчинённых Соколову должностных лиц». Наверное, не стоит напоминать, что по делу проходили люди вполне взрослые и насильно вовлечь их в такую опасную игру, как взяточничество, было бы довольно сложно. Однако этот же факт был расценен Демидовым и как доказательство того, что «сама личность Соколова представляет исключительную опасность для общества».
По мнению Сарумова, подобное заключение было вынесено с целью «усугубить вину Соколова и подвести его под расстрельную статью».
Соколов добровольно ушёл на фронт в семнадцать лет, демобилизовался только в 1947 году. Был ранен. Награждён двенадцатью правительственными наградами.
По решению суда он был лишён орденов Трудового Красного Знамени, Дружбы народов и медалей.
Жена Соколова тоже пострадала после ареста мужа. По указанию Гришина её исключили из партии и сняли с должности заместителя директора ГУМа по коммерческой части.
Расправа над Соколовым была показательной. Уже после его расстрела суды продолжали выносить приговоры работникам Главторга, которые основывались на показаниях расстрелянного директора «Елисеевского». Опровергнуть их было некому».
