– Свяжитесь с "Уоспом", – решил командир эсминца. – Есть работа для их пилотов. Русские слишком далеко, чтобы представлять для нас опасность, и нужно расправиться с ними побыстрее. "Кривак" вооружен крылатыми ракетами SS-N-14, предназначенными для стрельбы и по субмаринам, и по надводным целям. Дальность действия – двадцать пять миль. Они не дотянутся до нас, и, черт побери, мы не дадим им даже шанса!

Русский фрегат не представлял опасности. Маркс получил приказ, ясный и четкий, и был намерен его исполнить немедленно.

– "Томагавки" – пуск!

Пальцы операторов вдавили клавиши, и из ячеек пусковой установки в носовой части "Гонзалеса" одна за другой взмыли в зенит ракеты BGM-109D "Томагавк". Двадцать восемь крылатых ракет, весь боекомплект, были расстреляны за считанные минуты. Распахивая уже в полете короткие крылышки, крылатые ракеты выполняли горку, опускаясь к воде, чтобы на малой высоте, подныривая под лучи радаров, ринуться к цели.

Инерциальные системы наведения ракет уверенно держали ракеты, разогнавшиеся почти до скорости звука, на курсе. Стая крылатых "роботов", каждый из которых нес стадвадцатикилограммовую кассетную боеголовку, мчалась к берегу Крыма. А на конце их траектории оказалась авиабаза Гвардейское.

Протяжный вой сирены плыл над аэродромом, ввинчиваясь в самый мозг, выдергивая людей из сладких объятий сна, заставляя бросать поднесенные ко рту ложки или едва прикуренные сигареты, бросая на свои места. никто не суетился зря, не мешал друг другу – выработанные многократными тренировками инстинкты не подвели тогда, когда разум еще медлил, переваривая информацию. Не спрашивая, что происходит, люди мчались туда, где им должно было находиться, встречая атаку противника, неважно, вымышленного, как на учениях, или же вполне реального и опасного.

Сигнал тревоги взметнул отдыхавших пилотов, и те, подчиняясь не разуму, но животному инстинкту, бросились на летное поле. Там ждали их, своих наездников, своих хозяев, бомбардировщики Су-24М. Да, им запретили подниматься в воздух, но командир Тринадцатой отдельной морской штурмовой эскадрильи все же решил проявить своеволие, и теперь десяток крылатых машин, заправленных, снаряженных, мог взлететь за считанные минуты. Им этих минут не дали.

– Все по машинам, живо! Нас атаковали, – кричал на бегу комэск, вместе со всеми спешивший занять место в кабине "Сухого". – Севастополь бомбят. Американцы начали наступление!

Они на бегу застегивали комбинезоны, а техники уже приставляли к бортам самолетов легкие стремянки, чтобы экипажи моли в одно мгновение взлететь в кабины. Бомбардировщики, выстроившиеся вдоль взлетной полосы, будто ждали пилотов, спеша взмыть в небо.

– Эскадрилья, слушай боевой приказ, – ревел, перекрывая даже рык дизелей заправщиков и буксиров, командир. – Наши базы на побережье атакованы. Американцы нанесли удар по Севастополю. Командующий флотом приказал немедленно нанести ответный удар по американским десантным кораблям. Это не учения, это боевая задача, и я хочу, чтобы вы не только выполнили ее, но все вернулись живыми на базу. А теперь – по машинам!

И он первым кинулся к своему бомбардировщику, сопровождаемый штурманом, подавая пример остальным пилотам, поспешно карабкавшимся в кабины. Предстояла работа, дело, к которому они были готовы.

За десантным соединением следили, хотя и не явно. И все же Черном море – вовсе не Тихий океан, где, как в далеком сорок первом, можно спрятать полдюжины тяжелых авианосцев, чтобы те вдруг вынырнули из небытия в считанных десятках миль от главной базы американского флота. Пусть боевые корабли ждали в базах, пусть на земле томились самолеты, стальные птицы, жаждущие скорости и свободы, но еще оставались гражданские суда, гидрографические корабли, траулеры – и для них три набитых морпехами транспорта вовсе не являлись "невидимками".

Нагруженные ракетами, бомбами и подвесными баками, "Сухие", метко прозванные за свою тяжеловесность "чемоданами", выруливали на взлет, и пилоты напряженно вслушивались в команды диспетчера.

– Я – первый, готов к взлету, – доложил командир эскадрильи. – Все системы в норме, жду разрешения!

– Первый, вас понял. Взлет!

Трубины взревели еще сильнее, бросая напряженно подрагивавшую машину к концу бетонки, без натуги отрывая ее от земли. И в этот миг мир для двух летчиков погрузился в море пламени, словно здесь и сейчас, среди крымских гор и холмов, вдруг разверзлась адская бездна.

Гироскопы инерциальных систем помогали "Томагавкам" держать курс при полете над морем. Там не было заметных ориентиров, но все равно навигационные системы вывели ракеты в заранее рассчитанную точку, а уж там к делу присоединилась и система корреляции по рельефу местности. Радиовысотомер непрерывно посылал к земле зондирующие импульсы, сравнивая высоту подстилающей поверхности с данными цифровой карты маршрута полета и при малейшем отклонении выводя самолеты-снаряды на точный курс.

Луч радара, тянувшийся откуда-то со стороны, скользнул по обтекаемым корпусам ракет, стелившихся над землей, ловко огибая все складки рельефа, скользя по склонам и скатываясь в лощины. Наверное, где-то спустя считанные секунды подняли тревогу, обнаружив под боком у себя "нарушителей. Возможно, на вылет уже выруливали истребители, или зенитчики разворачивали в сторону непрошеных гостей пусковые установки, с которых щерились в небо обтекатели ракет "земля-воздух". Поздно.

"Томагавки", способные преодолеть тысячу двести километров, были выпущены отнюдь не с предельной дальности. От выстрела в упор почти невозможно увернуться, и потому на земле успели лишь заметить угрозу, но предотвратить неизбежное уже не могли.

Волна крылатых ракет накрыла пришедшую в движение авиабазу, накатывая на аэродром со всех сторон. Операторы радаров, диспетчеры на контрольной башне удивленно кричали наперебой, привлекая внимание к неожиданно наполнившим небо "Томагавкам". Пилоты, сидевшие в кабинах "Сухих", тоже увидели их вытянутые иглообразные "тела", мелькнувшие в лучах восходящего солнца. А потом обтекатели ракет раскрылись, точно лепестки цветков, и на землю обрушился смертоносный град.

Сто шестьдесят шесть бомбочек BLU-97/B – столько нес каждый "Томагавк", каждая из двадцати восьми ракет, и весь этот груз рухнул на летное поле. Малокалиберные бомбы густо засеяли всю территорию аэродрома, покрывая ее рваными пятнами взрывов. По летному полю прокатился огненный вал.

Шквал огня и стали захлестнул бомбардировщики, взорвалась, выбросив в небо клуб оранжево-черного пламени, цистерна топливозаправщика. Самолет командира эскадрильи, взлетавший первым, сбросило с полосы, швырнув на ограждение летного поля, и машина, баки которой были до отказа залиты горючим, превратилась в огненный шар. Авиабаза была уничтожена без потерь. Морская штурмовая эскадрилья, становой хребет, основа воздушной мощи Черноморского флота, перестала существовать в несколько секунд. Путь к побережью был открыт.

Крепко притянутый привязными ремнями к катапультируемому креслу, Джованни Карузо невольно ощущал себя неотъемлемой частью своего самолета, привычного и послушного. Из-под каплевидного фонаря кабины летчик мог видеть все, что творилось на палубе, но сейчас он полностью сосредоточился на показаниях приборов, вперив взгляд в многочисленные индикаторы на приборной доске самолета. Пилот, замкнутый в тесноте кабины, явно не предназначенной для крупных людей, терпеливо ждал заветной команды, и руководитель полетов не стал медлить.

– Первый, зеленый свет, – прозвучал голос диспетчера в шлемофоне. – Взлет разрешаю!

Капитан Карузо плавно толкнул ручку управление двигателем, и наклоненные почти вертикально вниз сопла турбины "Пегасус" выплюнули тугие струи огня. Поток раскаленных газов растекся по покрытию палубы, толкая вверх штурмовик AV-8B "Харриер", и крылатая машина медленно, неуверенно переваливаясь с крыла на крыло, оторвалась от настила, взмыв в воздух.