– Цель воздушная групповая, высокоскоростная, – почти одновременно заговорили операторы, увидев стремительно перемещающиеся по мониторам отметки. – Дальность двадцать! Цели движутся по баллистической траектории!

– Короткая! – Самоходные установки, двигавшиеся в порядках танкового полка, замирали, направляя к небу антенные решетки локаторов управления огнем. – Цели взять на сопровождение! Пуск!!!

Навстречу ракетам MGM-164A, опережая звук, падавшим с небосвода, точно кометы, вестницы беды, взвились зенитные управляемые ракеты 9М331. Русские зенитчики расходовали боекомплект, пытаясь отразить эту атаку, заведомо зная, что не могут добиться успеха. Комплексы "Тор-М1" при всех своих достоинствах не были предназначены для противоракетной обороны, и потому лишь одна из американских ракет, уже перевалившая через наивысшую точку траектории, была сбита, и то по чистой случайности. Через несколько секунд остальные ракеты, точно карающий клинок Господа, обрушились на русские танки.

Предрассветное небо прочертили белые полосы – следы тактических ракет, на гиперзвуковой скорости входивших в плотные слои атмосферы. Для того чтобы достигнуть апогея, ракетам ATACMS потребовалось несколько десятков секунд – за это время выгорела большая часть топлива в ракетных двигателях. Из основания толстых остроносых корпусов выдвинулись короткие пластины стабилизаторов, откорректировавшие курс, а затем головные обтекатели раскрылись, и "начинка" ракет градом посыпалась на землю.

Это не был удар по площадям – все выстрелы должны были угодить в цель. Каждая из восемнадцати выпущенных в одном залпе ракет MGM-164A несла по тринадцать самонаводящихся суббоеприпасов ВАТ, сейчас рассеивавшихся над походными колоннами русского танкового полка. Противотанковые боеприпасы, рассыпаясь над зоной поражения, расправляли крылья и стабилизаторы, и падение превращалось в управляемый полет. Инерциальные системы наведения тактических ракет сделали свое дело, теперь в действие вступили комбинированные – инфракрасные и ультразвуковые – системы наведения суббоеприпасов. Все, что издавало слишком громкий звук или испускало тепло, становилось мишенью.

Колонна танкового батальона Тринадцатого гвардейского танкового полка оказалась совершенно беззащитной перед ракетной атакой. Захватив цель, самонаводящиеся боевые элементы ВАТ пикировали, то полого, то почти отвесно, поражая грозные Т-80У в крышу, наиболее уязвимое место этих рукотворных драконов. Вразнобой захлопали гранатометы системы "Туча", запоздало ставя дымовую завесу, скрывшую тепло работавших на полную мощь газовых турбин, но ультразвуковая система наведения эффективно действовала и в этих условиях. Датчики, расположенные на законцовках крыльев каждого суббоеприпаса, улавливали звук, издаваемые боевыми машинами, с высокой точностью определяя их координаты, и танки, один за другим, вспыхивали от прямых попаданий. Две минуты – и двадцать танков из тридцати одного были выведены из строя, уничтожены, почти всегда вместе с экипажами.

Командирская бронемашина БМП-1КШ, лязгнув траками, остановилась возле закопченного танка, безвольно ткнувшегося длинным, увитым теплоизоляционным кожухом, стволом мощного орудия в разбитый асфальт некогда первоклассно автострады. После того, как здесь прошли сотни бронемашин весом от четырнадцати до сорока шести тонн, от превосходного покрытия мало что осталось.

Командир Тринадцатого гвардейского танкового полка выбрался из люка, спрыгнув с брони и в замешательстве остановившись возле сожженной боевой машины. Все закончилось, не успев толком начаться. Это было похоже на летний ливень, недолгий, мощный, неожиданный, от которого негде укрыться, который всегда застает врасплох.

– Все потеряно, – прошептал полковник Павловский. – Все кончено.

Мощная пушка и прочная броня, усиленная динамической защитой, вообще не имевшей в мире аналогов, не помогла экипажу Т-80У выжить, как не сделал этого и автоматическая противопожарная система. Танк, пораженный в крышу моторно-трансмиссионного отделения, чудом не разлетелся на куски, но сейчас представлял собой просто глыбу покрытого копотью металла, замершую на шоссе монументом было мощи дивизии, разгромленной, не успев добраться до противника.

– Товарищ командир, – высунувшийся едва не полностью из распахнутого люка радист в сбитом на затылок шлемофоне, окликнул оцепеневшего от горя полковника. – Товарищ командир, мы смогли связаться с зенитным дивизионом и вторым танковым батальоном. Они сообщили, что понесли потери, но продолжают движение. Ждут ваших указаний!

– А со штабом дивизии связь восстановили? Кто-то из старшего начальства остался?

– Штаба больше нет. Штабную колонну обнаружили в квадрате Три-девятнадцать несколько минут назад. Прямое попадание, никто не выбрался оттуда живым.

Павловский невидящим взглядом уставился на своего радиста, а тот выжидающе, словно преданный пес, смотрел на командира. Мимо, не обращая внимания на бродившего среди разбитых танков офицера, ползли боевые машины пехоты, фырча катились грузовики – то, что оставалось от дивизии, таявшей буквально на глазах, продолжало двигаться в единожды указанном направлении, скорее по инерции, чем осознанно. Неожиданно для себя командир танкового полка оказался высшим офицером в дивизионной иерархии, тем, кто был теперь вправе отдавать приказы сотням, тысячам людей, вполне законно ожидая их беспрекословного исполнения.

– Свяжись со всеми, кто слышит, на общей частоте, – приказал полковник, и радист замер, впитывая каждое его слово. – Передавай, как хочешь, хоть морзянкой, хоть открытым текстом, лишь бы слышали! Все, кто сохранил боеспособность, пусть движутся в квадрат Четыре-одиннадцать, это будет место сбора дивизии. Время прибытия – до восьми ноль-ноль. Мы понесли потери, и янки верят, что победили. Пусть и дальше верят в это, пока мы не раскатаем их по русской земле гусеницами наших, русских танков! Наш бой не закончен – он даже не начинался!

Тысячам людей, офицерам и солдатам, уцелевшим после бомбежки, после губительной ракетной атаки, сейчас нужно было одно – приказ, цель, которой следует достичь. Лишившиеся этой цели, переставшие чувствовать над собой волю высшего командования, люди впадали в отчаяние. Привыкнув выполнять приказы, они были сейчас предоставлены самим себе, и оттого погрузились в смятение. Но все изменилось. Мало кто, видя сотни сгоревших бронемашин, целые колонны, уничтоженные в мгновение ока, мог верить в успех операции, но раз в эфире прозвучал приказ, значит, что-то происходит, значит, есть какой-то план, могущий все же привести к победе. Посмертная воля маршала Грекова продолжала вести людей к собственной гибели и вечной славе, какую возможно обрести в бою. Как ни силен был страх, сколь ни было велико отчаяние, солдаты продолжали сражаться, выполняя единожды отданный приказ.

Гвардии старший сержант Азамат Бердыев едва успел выбраться из тесноты боевого отделения своего Т-80У. танк, наверное, единственный уцелевший из всей роты, если не из всего батальона, был укрыт под деревьями, хотя оставленная им просека в подлеске легко выдавала это ненадежное укрытие. Командир экипажа, будучи еще не в силах поверить, что все они, все трое, остались живы, не получив ни царапины там, где другие сгорели заживо, с наслаждением потянулся, расправив плечи и радуясь долгожданному простору. Грудь наполнил свежий лесной воздух, лишенный запаха выхлопных газов, солярки или мерзкой гари. Царила тишина, о какой старший сержант давно уже успел позабыть, не представляя даже, что где-то может быть настолько тихо. Не хотелось думать о бое, об оставшихся позади товарищах, которым теперь уже ничем, кроме бессильных горьких слез, невозможно было помочь.

Бой остался позади, и можно было даже заставить себя поверить, что все закончилось. Стали не слышны рев моторов, грохот взрывов, гул турбин проносившихся над головами вражеских самолетов и шелест взлетавших вслед им зенитных ракет. Только шелест листвы да перепуганный щебет какой-то птахи, укрывшейся в чаще, но так и не улетевшей отсюда, подобно прочей живности, давно убравшейся, куда подальше – наверное, охраняла свое гнездо.