Выпущенная в упор "Тоу-2" не встретила на пути серьезной преграды – там, где прежде был элемент комплекса динамической защиты, зиял черный провал, и именно в него угодила первая ракета. Кумулятивная струя ввинтилась в тонкую броню, и пламя заполонило отделение управления. Коротко вскрикнул механик-водитель, захлебнувшийся огнем, и тотчас с шипением вырвался из резервуаров огнетушащий состав автоматической противопожарной системы "Иней", ставя непреодолимую преграду на пути огня.

– Мы горим, – Белявский почувствовал ужас, когда пламя полыхнуло совсем близко, так, что лицо от его жаркого дыхания мгновенно покрылось волдырями. – Покинуть машину!

Верный Т-90К дарил своему экипажу драгоценные мгновения, чтобы остаться в живых, выбравшись из-под брони, превратившейся теперь в стальную ловушку и готовой стать склепом для двух человек, еще остававшихся живыми. В тот миг, когда распахнулись тяжелые люки, еще одна ракета "Тоу-2" выпущенная с бронемашины "Брэдли", клюнула танк в борт, не встретив на пути ни навесных экраном, ни модулей "реактивной брони", а сверху спикировал "Джейвелин", вонзивший сжатый до толщины иглы язык пламени в ничем не защищенную крышу башни. Тугие струи огнетушащего хладона хлынули навстречу разворачивавшемуся в заброневом пространстве пламени, сдержав его на несколько неуловимых мгновений, но баллоны пожаротушащей системы не были бездонными – хладон иссяк, и огонь рванулся вглубь боевой машины, жадно лизнув уложенные в боевом отделении снаряды, те, что не поместились в "карусель" механизированной укладки автомата заряжания.

Сильнейший взрыв выбросил танкистов из проемов распахнутых люков, и уже в воздухе их настигло пламя, а вместе с ним – волна осколков. Две кувыркающиеся фигурки поглотил огненный вихрь, взвившийся на месте развороченного на куски танка. Экипаж пережил свою машину, но слишком ненадолго, чтобы успеть порадоваться этому.

Станция постановки помех СПН-2 простерла над порядками наступавшего полка плотный полог, сквозь который не могли проникнуть лучи радаров. Ставка врага на высокоточное "умное" оружие не оправдала себя – снаряд-болванка, выпущенный в упор решительным и умелым наводчиком, стоил теперь много больше, чем вся электроника, начинявшая ракеты, безнадежно "мазавшие" по видимым, как на ладони, целям. Но мощное излучение СПН-2, забивая чужие радары, выдавало позиции самой станции.

Четверка "Тандерболтов", целых два звена, отвлеченные от основной работы, охоты за русскими танками, развернулась широким фронтом, заходя на цель. Грузовики, над которыми вздымались тонкие антенны, похожие на лепестки фантастических цветов, стояли на открытой местности, уязвимые и беззащитные.

– Три мили до цели, – сообщил командир группы, сверившись с показаниями дальномера. – Ракеты к бою!

Пилоты штурмовиков по команде отключили предохранители, активировав систему наведения. Тепло, излучаемое мощными "КамАЗами", почти тотчас "почуяли" тепловые головки наведения ракет "Мейверик".

– Цель в захвате, – хором звучали доклады летчиков, направивших свои бронированные штурмовики точно на русские машины, не способны ответить ударом на удар. – Готов к атаке!

– Огонь! Выпустить ракеты!

Дымные стрелы сорвались из-под прямых крыльев каждого А-10А. Следы ракет, выпущенных в упор, уткнулись в покрытые разводами камуфляжа борта грузовиков, и грянувшие разом взрывы, воздвигнув стену дыма и огня, разметали автомобили на куски.

Тотчас "прозрели" радары десятков боевых вертолетов "Апач Лонгбоу", их экипажи, вновь увидевшие цели, немедленно открыли огонь, обрушив на остатки полка шквал "Хеллфайров", от которых не могла спасти никакая защита – "Штора" не в силах оказалась обмануть радиолокационные головки наведения, а тандемные боевые части легко взламывали даже "реактивную броню" Т-90, не оставляя им ни малейшего шанса.

И генерал Мэтью Камински, чей Е-8С парил в десятках миль от поля боя, смог увидеть, как гибнет под ударами его бойцов, под залпами выпущенных с небес и земли ракет, под градом снарядов, мощь русской армии, как превращаются в ничто истребленные до последнего танка роты и батальоны, как вспыхивают брошенные в самоубийственную атаку русские танки, так и не достигнувшие цели. Командующий Десятой легкой пехотной дивизией видел все это в деталях, и не мог сдержать довольной улыбки – он видел свою победу.

Пятна копоти легли на степь, точно траурный покров, и сама равнина превратилась в огромное кладбище, где смешалась мертвая плоть и искореженная чудовищной силой сталь, и то и другое – одинаково холодное. Под гусеницами медленно, с опаской продвигавшейся вперед командно-штабной машины БМП-1КШ скрежетал металл – землю густо усыпали осколки, так что едва ли здесь теперь было безопасно прогуливаться босиком. Бронемашина ехала все медленнее, пока наконец, вовсе не замерла, напоследок взревев мотором.

Спрыгнув на землю, подполковник Смолин невидящим взглядом окинул равнину, над которой приподнялась завеса сумрака, обнажая громоздившиеся всюду стальные глыбы, остовы бронемашин, многие из которых еще дымились. Здесь, даже не успев вступить в бой, был уничтожен почти полностью мотострелковый батальон, пять сотен бойцов, так и не понявших, откуда явилась за ними смерть.

Несколько мгновений заместитель командира полка стоял неподвижно, а затем опустился на колени и, будучи не в силах больше сдерживаться, зарыдал, закрыв ладонями лицо. Высунувшийся вслед за ним из распахнутого люка БМП-1КШ радист отвел взгляд, впервые увидев, как плачет, захлебываясь слезами офицер, сильный и решительный человек, вдруг обмякший и разом утративший выдержку.

– Товарищ подполковник, вернитесь в машину, – робко произнес за спиной Смолина один из штабных офицеров, с ужасом взиравший на панораму разрушений, на изрытую воронками и покрытую пятнами копоти степь, щедро лакавшую свежую кровь. – Снаружи опасно!

Заместитель командира полка скользнул по настороженно озиравшемуся офицеру безразличным взглядом. Какая разница, умрет он или останется жить, если все равно не увидит победу.

– Мы проиграли, – лишенным намека на чувства голосом произнес Смолин. – Лучшие люди страны погибли здесь без всякого смысла, без пользы. Это крах!

Грозный клинок, что ковали поколения русских людей, подвел в бою на родной земле, не сумев преодолеть защиту врага, расколовшись, и теперь мириад осколков его усеивал эти степи, и каждый был могилой для нескольких человек, последним пристанищем для их тел, порой целых и невредимых, а порой жестоко истерзанных жадным пламенем. Наступление захлебнулось в волнах вражеских ракет.

– Самолет, – офицер, только что звавший Смолина обратно в машину, вскинул руку, указывая на черный крестик, едва различимый на фоне предрассветного неба, но стремительно увеличивавшийся в размерах. – Воздух!!!

Подполковник Смолин выпрямился во весь рост, с ненавистью взглянув на приближающийся американский штурмовик. "Тандерболт", не узнать который было почти невозможно, шел на малой высоте, в какой-то сотне метров над землей. Оттуда прекрасно была видна замершая посреди степи бронемашина, утыканная антеннами, но пилот решил нанести удар с малой дистанции, наверняка, сполна насладившись своей победой.

Смолин вздрогнул, когда тупой нос одинокого американского штурмовика, уткнувшийся в землю, вдруг окутало пламя, и оттуда, из огненного облака, к земле устремился поток трассеров, вспыхнувших бледными росчерками. Возможно, у пилота был на исходе боекомплект, а возможно, он просто экономил боеприпасы, ожидая найти еще немало целей. Короткая очередь, всего десяток снарядов, ударила в борт русской бронемашины, урановые иглы подкалиберных PGU-14/B вскрыли броню от носа до кормы, разрывая тонкие листы стали. Один из снарядов, прежде чем достигнуть преграды, на лету пронзил что-то невесомое, почти неосязаемое, и, не теряя скорости, умчался дальше, а позади повалилось на землю то, что секунду назад было русским офицером, заместителем командира танкового полка.