– Их не берут наши снаряды! – В голосе наводчика, видевшего сквозь ночной прицел свою неудачу, слушался страх и отчаяние.

– Водитель, в укрытие, – Белявского в этот миг заботило нечто иное. Командир полка видел дымящуюся громаду только что подбитого Т-90 чуть правее, и именно туда направил свою машину, укрывая ее от кинжального огня. – Давай вправо! За танк!

Вильнув, Т-90К изменил курс, скрывшись за корпусом своего собрата за миг до того, как "Абрамс" сделал второй выстрел. "Болванка" с лязгом вонзилась в лоб уже отвоевавшего свое танка, на себя принявшего удар, предназначенный командирской машине. У Белявского было ничтожно мало времени, чтобы сделать ответный ход.

Танки М1А2 "Абрамс" мчались в атаку, разогнавшись до скорости семьдесят километров в час, казавшейся неестественной для таких громадин. Газотурбинные двигатели AGT-1500 "Лайкоминг" в полторы тысячи лошадиных сил тащили вперед шестидесятитонные боевые машины, превращая их только за счет этого в сложные мишени для русских наводчиков. А если тем все же удавалось прицелиться по стремительно перемещающимся "Абрамсам", не всякий снаряд мог проникнуть сквозь прочную броню, во всяком случае, не быстрее, чем требовалось американским танкистам, чтобы выстрелить в ответ.

"Абрамсы" накатывали стальной волной, а навстречу им также со всей возможной скоростью мчались Т-90, на ходу открывавшие шквальный огонь, забрасывая противника градом снарядов. Число сейчас не решало ничего – в избитом непрерывными атаками баталоне на ходу осталось полтора десятка машин, не больше, то есть почти столько же, сколько и в танковой роте разведывательного батальона Второго бронекавалерийского, и исход боя оказался в руках наводчиков и механиков-водителей, выбиравших для своих танков лучшие позиции.

Стабилизаторы американских пушек М256 и русских 2А46М позволяли стрелять в движении, и теперь две бронированные лавины встречались, меча друг по другу разогнанные до гиперзвуковых скоростей раскаленные куски металла. Снаряды с лязгом вонзались в броню, некоторые отскакивали рикошетом, другие отражала динамическая защита русских танков – "Абрамсам" с их урановыми "доспехами" такие "навороты" и не требовались – но некоторые снаряды находили дорогу, пробивая многослойную броню и разрушая внутренности боевых машин, калеча экипажи, разбивая двигатели, превращая грозные танки просто в куски железа.

Командирский Т-90К скрылся за остовом уничтоженного чуть раньше "близнеца", и наводчик американского танка, потеряв из виду цель, перенес огонь на другую мишень. Полковник видел, как содрогнулся при попадании снаряда вырвавшийся вперед Т-90. машину весом сорок шесть с половиной тонн развернуло на девяносто градусов, кормой к занятому противником холму, и тотчас оттуда, с самой вершины, упали две ракеты, впившиеся в броню.

– Падла, я достану тебя, – зло прорычал Белявский, вонзая взгляд в надвигавшийся на него "Абрамс", подавлявший волю одним своим видом, угловатый, тяжеловесный, казавшийся неуязвимым в своих урановых "латах". – Прямой наводкой по танку противника! Подкалиберным! Заряжай! Огонь!

Пушка Т-90К ухнула, выбросив снаряд, и Белявский увидел вспышку на лобовой броне "Абрамса" – выстрел достиг цели. Американский танк остановился, но прежде, чем полковник успел издать ликующий вопль, вновь двинулся вперед.

– Я тебя достану, выродок! Водитель, полный вперед! Возьми правее! Жми!!!

Выскочив из-за укрытия, вновь став лакомой добычей для наводчиков "Абрамсов", из клина перестроившихся в редкую цепь, Т-90К рванул вперед. Механик-водитель, казалось, управлял танком не рычагами, а силой мысли, слившись с боевой машиной. Стремительный маневр – и предназначенный танку снаряд проходит стороной, движение ногой на педали газа – и боевая машина делает прыжок вперед, снова сбивая прицел и становясь чуть ближе к избранной жертве.

На расстоянии чуть больше километра скорость шестьдесят-семьдесят верст в час превращала бой в стремительную карусель, когда почти невозможно было уследить сразу за всем, что творилось на поле боя. Описав широкую дугу, Т-90К Белявского сбоку подскочил к продолжавшему движение "Абрамсу". Полковник выбрал именно этот танк своей целью, и теперь, переключив систему управления огнем в режим "Дубль", сам был готов открыть огонь, наводя пушку на противника. Башня М1А2 тоже разворачивалась, обращая к русскому танку беспощадный "взгляд" орудийного ствола, бездонный провал, из которого сквозила ледяная тьма, но медленно, слишком медленно, чтобы иметь хоть какой-то шанс.

Перекрестье прицела легло на силуэт цели, и командир полка нажал кнопку спуска, посылая снаряд в борт "Абрамса". Сверкнул в сумраке трассер, отмечавший путь подкалиберного снаряда, и спустя полсекунды сердечник проломил броню, разрывая урановый панцирь и исчезая внутри цели.

– Готов, – закричал наводчик, видевший успех своего командира. – В яблочко, мать его!

Удар, сотрясший танк, заставил бойца подавиться своими словами. Выпущенный другим "Абрамсом" подкалиберный снаряд М829А2 поразил Т-90К в борт, чудом не разбив ходовую часть, и проникая за броню. Самого полковника мотнуло так, что он едва не лишился зубов, ударившись лицом о прицел. Перед глазами вспыхнули яркие пятна, в ушах звенело, и сквозь этот звон едва проникал голос наводчика.

– Мы подбиты, – кричал танкист, приблизив свое залитое кровью лицо вплотную к лицу Белявского. – Нас подбили!

– Танк на ходу? Назад, отходим назад, – прохрипел полковник, с трудом соображавший, что происходит вокруг. – Батальону приказ отступать!

Приказ командира проник сквозь завесу помех, действуя на танкистов, словно туго натянутые вожжи на разгоряченного скакуна, осаживая рвавшийся в бой батальон, сжавшийся уже, пожалуй, до размера роты.

– Отходим! Поставить дымовую завесу! Все назад!

К реву моторов добавились почти не слышимые в общей какофонии хлопки дымовых гранатометов "Туча", выхлопные трубы выдохнули облака аэрозоли из дизельного топлива, впрыснутого термодымовой аппаратурой и мгновенно образовавшего в воздухе пары конденсата. Командиры уцелевших танков, скрываясь от противника невесомой, неосязаемой, но исключительно надежной стеной, уводили свои машины. Некоторые двигались задним ходом, прикрывая товарищей и будучи готовыми в любой миг открыть огонь.

– Мы проиграли, – простонал Николай Белявский. – Это конец! Такие потери!

– Дивизия только вступила в бой, – возразил наводчик. – Мы только нанесли первый удар, а следом придут другие и добьют американских выродков!

Батальон отступал, но те, кто только что смог выстоять под его ударом, не желали отпускать противника просто так. Занятый американской пехотой холм полыхнул огнем – уцелевшие бронемашины "Брэдли" залпом выпустили несколько десятков ракет "Тоу", и тотчас к ним присоединились танки "Абрамс", вгонявшие снаряд за снарядом в подставленные борта Т-90, в то время как те слабеющим с каждой секундой огнем пытались сдержать натиск танковой роты.

– "Абрамс" прямо по курсу, – прорычал сквозь зубы Николай Белявский, захватывая в прицел угловатый силуэт вражеского танка, находившегося не более, чем в километре, слишком близко, чтобы его экипаж могла спасти даже броня из обедненного урана. – Подкалиберным! Огонь!

Орудие так и не подало голос, с рыком выбрасывая снаряд навстречу приближавшейся чужой машине. Вместо этого в шлемофоне раздался голос наводчика:

– Снаряды кончились! Мы пусты!

– А, черт! Дьявол!!! Водитель, задний ход! Отступаем!

Танк Белявского медленно попятился – механик-водитель опасался разрушить ходовую часть, наверняка поврежденную снарядом, а сам полковник не желал подставлять врагу слабо защищенную корму боевой машины – скрываясь в клубах дыма, а вслед ему с холма метнулось сразу несколько искорок-ракет.