Переправочно-десантный батальон Московского военного округа задержался совсем не на много, и первым из его подразделений, вышедших к берегу Дона, оказалась рота плавающих транспортеров. Гусеничные машины ПТС, развивая сорок два километра на суше, сползли к самому берегу, а вслед за ними с шоссе уже скатывались заправщики ТЗ-2-66Д на базе ГАЗ-66 – груженые "Уралы" и "ЗиЛы" были слишком тяжелы для плавающих транспортеров. Водитель АЦ-4,3-131 с интересом, даже забыв, что идет настоящая война, наблюдал, как юркие "газики" взбираются на спины ПТСов по опущенным кормовым аппарелям.

Собранные из понтонов ПМП-М паромы, толкаемые буксирами БМК-Т, еще только находились на середине реки, когда плавающие транспортеры ПТС, каждый из которых нес на себе ГАЗ-66 с заполненной горючим цистерной, сползли в воду, разрезая волны скошенными носами. Укрытые под корпусом винты взрезали воду, толкая машины вперед, сообщая им скорость двенадцать километров в час, так что транспортеры резво начали догонять паромы.

– Все, наша очередь пришла, – с явным облегчением сообщил командир роты, все это время, пока его машины стояли на месте, чувствовавший себя мишенью для американских ракет.

Вслед за транспортерами ПТС на шоссе, обрывавшемся на берегу Дона, показались вовсе немыслимые сооружения, нечто громоздкое, угловатое, и точно так же поставленное на казавшиеся непропорционально короткими гусеницы. Самоходные паромы ПММ-2 были знакомы немногим, и теперь солдаты и офицеры, от удивления открывая рты, смотрели, как скатывавшиеся в воду паромы раскрывали крылья сложенные над корпусом понтонов, поддерживавших на плаву тридцатишеститонные машины.

– Езжай, – скомандовал опешившему водителю заправщика-"ЗиЛа" солдат-регулировщик, стоявший по колено в воде, управляя погрузкой. – Не спи, браток! Пошел!

Шофер бензовоза снял свой грузовик с ручного тормоза, и самым тихим ходом, на пониженной передаче, двинулся вперед, стараясь попасть колесами точно на сходни, соединившие плавучее сооружение с илистым берегом. Самоходный паром, точнее, понтонно-мостовая машина, ПММ-2 был способен перевезти не то, что груженый "ЗиЛ-131", но и средний танк с экипажем, боекомплектом и полными баками. Отошли в сторону заслонки, закрывавшие при движении на суше вмонтированные в корпус гребные винты, и паром двинулся в короткое, но насыщенное впечатлениями плавание.

– Ну, поплыли, мать вашу растак, – буркнул себе под нос водитель "ЗиЛ-131", когда берег позади него начал неторопливо удаляться.

С высоты кабины грузовика казалось, что вокруг – только вспенившаяся вода, а палуба самоходного парома была вовсе не видна. И от этого сержант, честно отслуживший за баранкой почти два года, чувствовал себя не в своей тарелке, невольно сжавшись в сплошной комок нервов. В какой-то миг стало казаться, что кругом вообще только одна вода – с середины реки оба берега казались едва различимыми, но еще через пару минут суша впереди стремительно надвинулась, и вот уже паром тяжело выползает на берег, и сырой песок жалобно скрипит под широкими гусеницами.

– Двигай, не задерживай! Пошел, пошел, – поджидавший на суше прапорщик-понтонер из переправочно-десантного батальона не дал ни мгновения лишнего, чтобы придти в себя. На другой стороне реки своей очереди все еще ждали десятки автомобилей, и паром был нужен немедленно. – Давай!

Водитель, придя в себя, тронул грузовик, осторожно съезжая с парома и карабкаясь вверх по отлогому песчаному склону. Ему еще предстояло дождаться, когда на левом берегу Дона окажется вся рота, и только потом – двинуться дальше на юг. Впереди были еще долгие часы пути, сотни верст извилистых степных дорог, прежде, чем рота, каждый конкретный ее бензовоз, окажется на передовой, где уже сейчас ее нетерпеливо ждали сражавшиеся танкисты и мотострелки, сжигавшие последние литры топлива в баках своих машин. Но когда заправщики все же доберутся до цели, все уже закончится, залпы орудий и грохот взрывов смолкнут, и на степь снова опустится тишина.

Очередной взрыв, взметнувший фонтан земли и пламени прямо по курсу танка-тральщика Т-90, оказался последним. Не дожидаясь приказа, механик-водитель ударил по тормозам, заставив сорокашеститонную боевую машину замереть на месте.

– Прорвались, – прошептал командир танка, распахивая люк и высовываясь по пояс из башни, чтобы, обернувшись назад, увидеть изрытую воронками, перепаханную стальными лентами гусениц полосу земли, очищенную от затаившейся смерти. И, чувствуя, как сердце наполняет совершенно безумный восторг, офицер уже в голос, так, что слышно было, наверное, за версту, закричал, не в силах больше сдерживать рвущийся из груди радостный вопль: – Вашу мать, прорвались! Живы!!!

Минное поле осталось позади, его смертоносные клыки разжались, выпуская танковый полк из мертвой хватки. Кроткая майская ночь отступала, а вместе с ней схлынуло накопившееся напряжение, не оставлявшее экипаж все те долгие часы, когда они вели свою машину самым малым ходом, буквально на ощупь, зная, что каждый оставшийся позади метр может оказаться для них последним, и вздрагивали, слыша проникавший даже сквозь толщу брони грохот взрывов. И теперь, хоть и не было такого приказа, механик-водитель остановил танк, вслед за своим командиром выбравшись из-под брони, чтобы увидеть, как следом ползут по узкому проходу, переваливаясь на ухабах, спотыкаясь, когда впереди оказывались еще дымящиеся воронки, танки их батальона.

Полк медленно, с ощутимой натугой, просачивался сквозь это бутылочное горло, стиснутые с обеих сторон границами минного поля, простиравшегося на десятки километров. Водители танков, боевых машин пехоты, обычных грузовиков подразделения технического обеспечения вели вои машины с предельной осторожностью, боясь сбиться с курса даже на один метр. Забыв о требованиях уставов и наставлений, обязывавших строго выдерживать интервал между машинами в колонне, водители вели технику почти вплотную, чтобы как можно быстрее преодолеть опасную зону, где каждый шаг мог грозить смертью.

– Сейчас бы водки! – мечтательно воскликнул командир превращенного в тральщик Т-90, устало стаскивая со взмокшей головы шлемофон и оборачиваясь к усевшемуся на броню водителю, с наслаждением подставившему разгоряченное лицо легкому дуновению прохладного ветерка.

Минувшие часы, когда танк шел во главе боевых порядков полка, когда впереди взрывы мин взметали фонтаны земли и камней, а над головой с ревом проносились на бреющем американские истребители, атаковавшие цели где-то ближе к хвосту механизированных колонн, оказались самыми страшными. Не было противника, по которому танкисты могли открыть огонь, которого могли опередить своим выстрелом, спасая собственные жизни, вырывая для себя еще хотя бы несколько мгновений. Надежный трал КМТ-7 не подвел, приняв на себя всю мощь взрывов, но как же тяжело, как же страшно было находиться в стальной коробке, чувствуя, как танк вновь и вновь содрогается, добравшись до очередной мины.

Механик-водитель, облегченно выдыхая, тоже снял едва не прилипший к коротко остриженной голове танковый шлем, взглянув на своего командира, и оба не смогли сдержать удивленный возглас, сдобренный отборным матом. Даже в предрассветных сумерках был виден иней первой седины, обильно осыпавший виски танкистов.

Радист, уже сорвавший голос до хрипоты, снова и снова повторял позывные, терзая приборную панель радиостанции Р-130, и полковник Белявский, сидевший от него в каком-то метре, раздраженно поморщился, затем негромко выругавшись, но на этот раз уже от злости на самого себя. Впервые в полной мере ощутив себя беспомощной мишенью, командир танкового полка Двадцать первой гвардейской мотострелковой дивизии понял, что значит настоящий страх, когда ты вынужден покорно подчиняться обстоятельствам, просто будучи не в силах что-либо изменить. Несколько часов, проведенных в середине медленно ползущей по минному полю колонны, под тонкой, словно картон, броней БМП-1КШ, взяли свое, полковник чувствовал, что не может сдерживаться, в должной мере контролировать самого себя.