– Начать сброс! – приказал командир звена, и сам первым нажал клавишу на приборной панели, посылая импульс на замки внешней подвески.

В этом вылете пилоты взяли на борт иное, чем прежде, оружие. Только пара "Сайдвиндеров" осталась на законцовках крыльев – кто-то в штабе решил подстраховаться, если вдруг русские раздобудут где-нибудь истребители и пошлют их в бой – а место бомб или управляемых ракет заняли сбрасываемые кассеты CBU-89/B авиационной системы минирования "Гэтор".

– Есть сброс!

Полдюжины кассет, рассекая воздух перьями стабилизаторов, помчались к земле, все быстрее с каждой секундой, чтобы, достигнув заданной высоты, раскрыться, рассыпая над землей свое смертоносное содержимое. Корпуса развернулись, точно бутоны, выбросив по семьдесят две противотанковые мины, все те же BLU-91/B, точно так же запрограммированные на самоликвидацию спустя сорок восемь часов – через двое суток все должно закончиться, неважно, победой или поражением, и минное поле перестанет быть необходимым. А вместе с ними сыпались стальным градом противопехотные мины, самый страшный враг сапера, враг терпеливый, безмолвный, точно ядовитая змея, затаившаяся, чтобы атаковать в стремительном броске, ужалив точно, не оставляя шанса на спасение, стоит только кому-то неосторожно коснуться тонкой нити проволочной растяжки, потревожив дремлющую смерть.

Мины падали на землю, взрыватели – электромагнитные дистанционные у противотанковых и контактные натяжные у противопехотных – тотчас взводились, переходя в положение ожидания. Теперь они будут лежать среди высокой травы, пока точно над миной не окажется глыба металла, многотонная боевая машина, чудовищно сильная и невероятно уязвимая, и тогда кумулятивная струя, лизнув бронированное днище, ворвется в боевое отделение, превращая экипаж в головешки, потерявшие всякое сходство с человеческим телом.

Истребители, избавившись от своего груза, разворачивались, заваливаясь на крыло и ложась на обратный курс. С высоты в несколько сотен футов степь, раскинувшаяся под днищем крылатых машин, казалась в точности такой же, какой была еще несколько минут назад. Но те, кто сидел в кабинах, знали, что теперь каждый шаг по ней станет смертельно опасным, каждый шаг теперь может оказать последним для тех, кто явится с севера.

Прежде, чем полковник Белявский отдал приказ остановиться, его полк сократился сразу на четыре танка. Мчавшиеся через степь, перемалывая гусеничными траками сухую землю, в кашу растирая жесткую траву, танки Т-90 просто вдруг внезапно замирали, неуклюже разворачиваясь. И только когда грянул взрыв, заглушивший многоголосый рев моторов, и одна из бронированных машин буквально разлетелась на куски, разорванная изнутри, командир полка все понял.

Притаившаяся в густой траве противотанковая мина дождалась своего часа, электромагнитный взрыватель, ощутив над собой присутствие огромной массы металла, подал команду, и боевая часть превратилась в сгусток огня. Впившееся в днище танка пламя, тонкий, точно игла, туго скрученный жгут кумулятивной струи, прошил броню, легко добравшись до боекомплекта, и заряды немедленно сдетонировали, запросто разрушив стальную коробку корпуса.

– Полк – стой, – закричал в микрофон Николай Белявский, ощутив вдруг безотчетный страх. – Всем стоп! Мы на минном поле!

– Малым ходом назад, – подхватили приказ командиры рот и взводов. – По своим следам, тихонечко, мужики!

Сорокашеститонные танки осторожно, точно на ощупь, попятились, уходя с опасной территории. Огромные машины, грозно поводя длинными стволами орудий, медленно, намного медленнее, чем уставший, измученный долгой дорогой пешеход, ползли назад. Механики водители старались двигаться по только что оставленными их танками колеям, там, где точно было безопасно, и все же такая осторожность помогла лишь отчасти – еще два танка сотрясли направленные снизу взрывы, и боевые машины остановились, замерев посреди степи глыбами остывающего металла.

– Черт! Проклятье! – Все, что оставалось Николаю Белявскому, это яростно ругаться, видя, как гибнет его полк. – Кругом мины!

Пожалуй, это было самым страшным из всего, что могло произойти. Любая другая угроза не казалась настолько кошмарной, опасность, исходившая даже от стремительно мчащихся над облаками штурмовиков, не казалась настолько неотвратимой. Крылатого врага, хоть он и впрямь был почти недосягаем, все-таки возможно было увидеть, дотянуться до него лучом радара и зенитными ракетами, но там смерть, что подстерегала полк впереди, казалась неосязаемой, призрачной, и неизбежной. Мины, бездушные куски металла, укрытые в степном разнотравье, терпеливо ждали, пока люди допустят хотя бы одну ошибку, чтобы сполна взять за оплошность жизнями. Их невозможно было увидеть, даже прочная танковая броня не казалась действенной защитой против них, и от этого сердца людей, уже вышедших победителями из боя – и не одного – сковывал ужас.

Мины, точно змеи, оставались до поры невидимыми, неосязаемыми, замерев где-то под ногами, чтобы, стоит только кому-то или чему-то их потревожить, немедленно ужалить, пронзая пламенем кумулятивных струй кажущуюся несокрушимой броню. Они разили в самое уязвимое место, в днище, туда, где защита была слабее всего – лоб, башню, борта боевой машины закрывала самая толстая броня, способная выдержать попадание подкалиберного снаряда, оперенной иглы, мчащейся в шесть раз быстрее звука, но если так же защищать корпус целиком, вес его превысит все разумные пределы. Чем-то неизменно приходится жертвовать, и конструкторы Т-90, избрав, казалось, наилучший вариант, сделали экипажи почти беззащитными перед минной угрозой.

Механики-водители, даже самые опытные, чувствовали, как дрожат руки, как сводит судорогой впившиеся в рычаги управления ладони. Каждый пройденный метр мог стать последним, любое лишнее движение – роковым. Кумулятивная струя ударит снизу, прожигая тонкий лист брони, пламя мгновенно доберется до боекомплекта, от выстрелов в борт или лоб защищенного не только толщей стали, не только блоками "реактивной брони", но также и неровностями рельефа, и тогда страшной силы взрыв разметает многотонный танк на куски. Опасность была рядом, и осознание этого заставляло солдат делать ошибки, нервничать, спешить. И они гибли, один за другим.

– Доложить обстановку, – приказал Белявский, яростно взглянув на штабных офицеров, увидевших в глазах полковника страх, смешанные с отчаянием, досадой и едва управляемым гневом. Кто-то посмел помешать его победоносному наступлению, и полковник Белявский был готов голыми руками разорвать в клочья первого, кто попадется на его пути. – Какие потери?

– Товарищ полковник, первый батальон потерял четыре танка, – немедленно отозвался подполковник Смолин, уже успевший установить связь со всеми подразделениями полка. – Второй и третий батальоны также докладывают о потерях. Мы лишились в общей сложности дюжины танков, кроем того, в третьем батальоне погиб комбат, возглавивший колонну и первым напоровшийся на мины.

– Вот черт! Без единого выстрела и такие жертвы!

Полк наступал широким фронтом, раскинув в стороны стальные крылья танковых батальонов, и все они, все три разом, нарвались на мины. Двигавшиеся во втором эшелоне мотострелковый батальон и батареи зенитно-ракетного полка потерь не понесли, но теперь продолжать наступление было невозможно. Натыкаясь на впередиидущих, взводы и роты замирали в опасной близости друг от друга, сгрудившись, утратив мобильность, лишившись простора для маневра, так необходимого танкистам, так ценимого ими с самого появления танковых войск.

– Нужно провести разведку, товарищ полковник, – предложил Смолин, добавив в голос побольше убеждения. – Минное поле не может тянуться на сотни верст. Просто обойдем его и двинемся дальше.

– Потеряем время, – отмахнулся Белявский, лихорадочно пытавшийся придумать решение внезапно возникшей проблемы. – Янки из космоса смогут наблюдать за всеми нашими маневрами и при помощи авиации установят новые минные поля именно там, куда мы сунемся. Нет, черт возьми, мы должны идти вперед!