Издали, с расстояния почти в милю, все это выглядело даже забавно. Русские танки были похожи на крохотных букашек, вдруг бросившихся врассыпную, в движении перестраиваясь, растягиваясь редкой цепью, но не меняя направления. Звук выстрелов почти не был слышен, только можно было увидеть, как окутались дымком хоботки орудийных стволов. Не было и свиста снарядов над головами – они летели в полном безмолвии, многократно опережая звук, и это было страшнее всего.

– О, черт! – командир батальона первым скатился с гребня холма, ныряя в окоп. – Опасность! Все в укрытие!!!

Ответный залп русских был не стройным, но цели своей он достиг. Холм сотрясся, град осколков прошел по вершине, словно гигантская коса, сметая всех, кто не успел добраться до ближайшей траншеи. Две установки ракет "Тоу" разнесло на куски, когда снаряды упали в нескольких шагах от врытых в землю едва ли не по самую крышу "Хаммеров". Не успевших отбежать на безопасное расстояние солдат ударная волна сбивала с ног, ломая их тела, перемалывая кости. На холме воцарился хаос, в грохоте разрывов тонули крики раненых, не слышны были приказы командиров, и лишь немногие бойцы нашли в себе мужество остаться на позициях, продолжая обстреливать приближавшегося врага.

– Оставаться на позициях, – надрывался командир батальона, пытаясь перекричать обрушившийся на высотку грохот и рев. Схватив за рукав спрыгнувшего в окоп бойца, майор рывком вытолкнул его наверх: – Не прекращать огонь, твою мать! В бой! – Солдат затравленно уставился на своего командира, едва ли слыша, что тот кричит взахлеб, и майор, не сдержавшись, ударил мальчишку по лицу: – Приди в себя, сопляк! Ты же солдат! В бой!!!

Что было сил майор толкнул побледневшего, трясущегося солдата наверх, буквально вышвыривая прочь из окопа, и сам последовал за ним, спеша вступить в бой, кажется, уже проигранный. Но выбраться из траншеи офицеру так и не удалось.

Взрыв грянул в считанных десятках ярдов от того окопа, в который успел нырнуть командир батальона. Над головой с визгом пронеслись осколки, и в неглубокую траншею вновь скатился едва успевший выбраться наверх боец, но теперь лишившийся половины головы – череп срезало чуть выше надбровных дуг, ровно и аккуратно, будто бритвой. Изувеченное тело сползло под ноги майора, и тот, не обращая внимания ни на что вокруг, не слыша грохота взрывов, свиста снарядов, криков своих собственных бойцов, смотрел, жадно, во все глаза, как кровь напитывает сухую землю, как содрогается в агонии еще не утративший искру жизни человек.

Еще один снаряд разорвался как раз перед окопом, бросив в лицо замешкавшемуся офицеру комья земли, мелкие камешки, больно ожегшие красную от загара кожу. Майора отбросило назад, и он успел увидеть, как вздрогнуло тело убитого бойца, приняв в себя запоздавшие осколки.

– Дьявол, – похрипел командир, упорно карабкаясь наверх. Встать во весь рост он так и не решился, передвигаясь на четвереньках. В прочем, на это мало кто обращал внимание – каждый сейчас стремился вжаться в землю, спасаясь от сыплющегося с неба свинцового дождя. – Они всех нас прикончат за минуту! Все, кто жив, на позиции, – сипло закричал майор, забыв о радиосвязи. – Открыть огонь! Прикончите русских!

Танки были уже близко, в полумиле от линии окопов, или немного дальше, и продолжали двигаться вверх, не прекращая огня. И все же сразу несколько солдат, находившихся возле майора, кинулись к брошенным расчетами пусковым установкам противотанковых ракет. Несколько человек бросились к "Хаммеру", на крыше которого возвышалась массивная труба комплекса "Тоу". Противник был близок, счет шел на секунды, и пехотинцы спешили. Развернув лафет навстречу ближайшему танку, уверенно подминавшему под себя склон холма, бойцы направили оружие точно в лоб ему, в упор. Ракета скользнула в распахнутый зев казенника, наводчик, прильнувший к прицелу, что-то неразборчиво крикнул, тотчас отозвался командир расчета, и управляемый снаряд с шипением выскользнул из трубы, умчавшись к приближавшейся цели.

Боец с пусковой установкой противотанкового комплекса "Джейвелин" выскочил на открытое место, становясь мишенью для русских танкистов. Его напарник ловко установил на пусковое устройство цилиндрический контейнер с ракетой внутри, стрелок развернулся, нацеливаясь, и почти без задержки, едва увидев на миниатюрном экране замкнувшуюся вокруг силуэта вражеского танка рамку, обозначавшую захват цели, нажал спуск.

Ракета, окутанная огнем и дымом, вырвалась из "ствола" транспортно-пускового контейнера, уходя в зенит и стремительно пикируя на русский танк, почти абсолютно беззащитный перед такой атакой. "Джейвелин", действительно похожий на дротик, отвесно вонзился в крышу, слабая вспышка окутала башню танка, и многотонная боевая машина, вздрогнув, будто живая, вдруг замерла. Все ее нутро было выжжено кумулятивной струей, и танк, внешне еще вполне грозный, превратился в могилу для своего экипажа. Рядом с ним замер еще один, и еще – ракеты, вонзавшиеся в борта и башни танков, прожигали броню, нанося тяжелые раны. Стальной вал двигался все медленнее, останавливаясь в нескольких сотнях футов от вершины.

Эфир пронзила короткая радиограмма, умчавшаяся по радиоволнам в пустоту, прорываясь сквозь мешанину электромагнитных помех.

– Всем, кто слышит, – хрипло орал, срывая связки, командир танкового батальона, как будто и не надеявшийся на радиосвязь. – Всем, кто слышит! Я Гранит, нахожусь в квадрате десять-сорок два. Вступили в огневое соприкосновение с противником! батальон ведет бой!

Призыв о помощи пропал в пустоте, и сейчас уже не имело значения, был ли он услышан. Батальон, преодолев сотни километров по степи, наконец встретился с врагом, и теперь каждый боец, каждый из почти полутора сотен танкистов рвался к победе.

Танки ползли в гору, обрушив на вершину холма, слабо огрызавшуюся редкими залпами ракет, настоящий шквал. Оснащенные механизмами заряжания танковые пушки выплевывали снаряд за снарядом, по одному каждый восемь-десять секунд, так что казалось, будто это не три десятка орудий палят, а зашелся в длинной очереди огромный, невероятный пулемет. Там, наверху, наверное, не могли и голову поднять, если вообще оставался хоть кто-то живой.

– Вперед, – прокричал в микрофон командир батальона, вложив в этот приказ все свое существо. – Не останавливаться! Не прекращать огонь! Прижмите этих пидорасов!

Подскакивавший на ухабах танк содрогался от частых выстрелов, глухо лязгал лючок в кормовой стенке башни, через который механизм выбрасывал наружу поддоны от сгоревших картузов с зарядами. Вершина холма становилась все ближе, но с каждым пройденным метром останавливался, замирал, словно цепенея, еще один танк, не выдержавший прямого попадания примчавшейся сверху ракеты.

– Правее тридцать, – ровным, звенящим, точно натянутая струна, голосом, произнес командир, увидев цель в панораме своего прибора наблюдения. – Ракетная установка! Дальность тысяча сто! Осколочным – огонь!

Еще один снаряд, извлеченный из укладки механизма заряжания, вошел в казенник, за ним – заряд, и спустя полминуты наводчик, введя все поправки – при стрельбе прямой наводкой в этом почти не было нужды – нажал на спуск. Орудие отрывисто рявкнуло, и впереди, там, где возвышалась над камнями и комьями земли увитая маскировочными сетями труба пусковой установки, взметнулась стена дыма и огня.

– Так их, – одобряюще прорычал командир. – Бей!

Оба, и командир, и наводчик, одновременно искали цели, попеременно переключая на себя управление огнем. Но первый успевал еще и руководить всем подразделением, направляя свои стальные колесницы туда, где они могли стать все более эффективными.

– Третий, на правый фланг, – кричал в микрофон командир батальона, и один из танков немедленно изменил курс, описывая дугу у подножья холма. – Справа заходи пиндосам! Пятый, седьмой, поддержите третьего! – И тотчас со стоном, полным боли: – А, падлы!