– Есть, – вдруг радостно закричал радист, девятнадцатилетний пацан в казавшемся несуразно большим на его коротко стриженой голове шлемофоне. – Слышу передачу на нашей частоте! Это наши, товарищ полковник!

Сквозь шум, от которого резало уши, и мгновенно начинала болеть голова, и впрямь доносились слова, произнесенные по-русски, причем явно этот язык для говорившего был родным. Правда, разобрать смысл сказанного за помехами оказалось не просто.

– Это штаб Двадцать первой мотострелковой дивизии, – кричал в эфир неведомый радист. – Прием! Кто меня слышит? Мы атакованы американской авиацией, движемся на юг. Меня кто-нибудь слышит?

– Это Сто восьмая мотострелковая, – откликнулся на мгновение замешкавшийся Басов. – Слышу вас, но связь ни к черту, может оборваться в любой момент. Какова обстановка? Нас только что бомбили! Похоже, это американцы. Что вообще происходит?

– Американцы начали боевые действия. Они вторглись на нашу территорию, нанесли массированные авиаудары по штабам и гарнизонам. Командующий округом поставил задачу выбить противника из Чечни. Идем на юг форсированным маршем.

Связь велась открытым текстом, без позывных и шифров – их просто некому и некогда было выдумывать. И все же, несмотря на необычность происходящего, отчего-то Алексей Басов ни на миг не усомнился в том, что разговаривает со своим "коллегой", а не с американцами из подразделений по проведению психологических операций.

– Мы тоже атакованы, уничтожен штаб, погибла большая часть офицеров, – повторил полковник. – При отражении атаки был сбит один самолет противника. Связь с подразделениями дивизии пока не установлена, но наш полк готов выступать.

– Нам должны обеспечить поддержку с воздуха силами авиации округа. Прикройте наш правый фланг. Пятая гвардейская танковая займет первый эшелон и нанесет главный удар, наша задача – поддержать ее фланговыми ударами. Следите за небом – пока американская авиация представляет наибольшую опасность. О действиях их наземных сил практически ничего не известно.

– Вас понял. Мы немедленно выступаем. Можете на нас положиться, мужики, ваши фланги под надежной защитой!

Вокруг по-прежнему царила суета, но теперь она была подчинена единой цели, безо всякого следа паники и растерянности. Танкисты и экипажи боевых машин пехоты торопливо, но уверенно готовили свои машины к походу, наполняя баки, загружая дополнительный боекомплект, который рассовывали по всем углам, забивая весь свободный объем. Мотострелки, которых, как и танкистов, защищали от угрозы с неба батареи "Шилок" и "Стрел", тащили ящики с патронами, по рукам шли целые связки ручных гранат. Полк, пережив первый, далеко не самый удачный бой, готовился взять реванш.

– Товарищ полковник, – давешний капитан, успев, кажется, обежать весь лагерь, вернулся с докладом о потерях. – Товарищ полковник, мы потеряли убитыми порядка пятидесяти человек, включая командующего и весь штаб. Раненых свыше двухсот, много тяжелых, которым в полевых условиях в санчасти ничем не помогут. Уничтожены три танка, четыре БМП и пусковая установка зенитно-ракетного комплекса, несколько автомобилей и бронемашин серьезно повреждены.

Басов кивнул – потери оказались далеко не столь большими, как могло показаться на первый взгляд. Все же легкие истребители, действуя на удалении от своих баз порядка тысячи километров, не могли взять на борт слишком много бомб – большую часть нагрузки наверняка составляли подвесные баки с горючим. Но все могло повториться в любой миг с намного более тяжелыми последствиями.

– Лагерь покидаем немедленно, – решил Басов. – С собой берем как можно больше топлива и боеприпасов. Нас ждет бой, капитан!

– Но как же раненые? Мы не можем бросить их!

– Оставим всех, кто утратил боеспособность, здесь, в лагере. Американцы не станут бросать бомбы по пустым палаткам – наши танки для них более важны, чем горстка калек.

Капитан нахмурился, понимая, что противнику нет резона щадить вражеских солдат, пусть даже и увечных, не представляющих более опасность. Но тащить с собой несколько десятков человек, которые могли скончаться каждую минуту, означало доставлять тем лишние мучения, заодно сковывая собственную подвижность. А это под небом, сейчас безраздельно принадлежавшим врагу, означало почти неизбежную гибель задолго до того, как удастся в прицелы разглядеть чужих солдат.

– Все, капитан, отставить разговоры, – рявкнул Басов, почувствовав в своем подчиненном сомнения. – Все по машинам! Выступаем!

Приказ привел лагерь в движение, механики-водители танков Т-80У разом повернули стартеры, и тотчас по всему бивуаку застрекотали, выходя на максимальные обороты, газотурбинные двигатели ГТД-1250. Турбины "реактивных танков" имели много недостатков, в том числе и высокую стоимость – по нынешним временам всеобщего безденежья это было весьма существенной проблемой – и большой расход топлива, и изнашивались они быстрее, чем привычные дизели. Газотурбинные двигатели были крайне чувствительными к тому воздуху, которым они "питались" – еще американцы в Ираке немало натерпелись, когда из-за засорившихся песком фильтров на марше останавливались целые роты "Абрамсов", практически непобедимых в бою. Но в одном турбинам не было равных – они безотказно запускались практически в любых условиях, не требуя времени на прогрев, а потому подразделение танков Т-80 было способно начать марш с остановки тотчас, получив приказ.

Танки первыми покидали лагерь, став острием меча, клинок которого составила сотня боевых машин пехоты БМП-2. Дизели УТД-20 мощностью триста лошадиных сил буквально срывали с места четырнадцатитонные машины, и полк, лязгая металлом, перемалывая усеянными шипами гусеничными лентами высохшую степную землю, плюясь клубами выхлопных газов, стальной змеей выполз из лабиринта палаток и навесов. Окутанный клубами пыли, сопровождаемый шумом и ревом моторов, полк, превращаясь с каждой пройденной сотней метров в мощный кулак, способный взломать, кажется, любую оборону, рвался сквозь степь к цели, которую указал его командир.

– Курс на юг, – приказал полковник Басов, настроившись на общую частоту. Сейчас ему подчинялся только один мотострелковый полк, уже успевший понести ощутимые потери, но в умелых руках и это было исключительно эффективным инструментом, ведь исход боя, в конечном итоге, решит все же не число стволов, а готовность тех, кто из этих стволов ведет огонь, идти до конца. – Цель – Грозный! Максимальная скорость! Всем смотреть вверх – американцы направят против нас авиацию, как только обнаружат!

Полковник, занявший место командира в боевом отделении Т-80УК – лишившемуся руки комбату, над которым в палатке медчасти колдовали санитары, воевать точно уже не придется – чувствовал, как машина под ним дрожит, точно норовистый конь в предвкушении стремительной скачки и боя. Вой турбины, походивший на стрекот низколетящего вертолета, проникал под плотно натянутый шлемофон, так что докричаться до водителя можно было лишь при помощи переговорного устройства. В тесноте, стиснутый со всех сторон тоннами брони, Алексей Басов не чувствовал ни малейших неудобств, хотя эта боевая машина легко могла превратиться могилу для него и еще двух танкистов, имен которых полковник даже не знал.

Но все же офицер предпочитал оставаться в танке, и не только потому, что это означало лучшую защиту, чем могла обеспечить штабная машина на шасси БМП или вовсе обычного "газика" – полковник не был готов лишь командовать, со стороны наблюдая, как гибнут его люди. Он сам рвался в гущу схватки.

– Первый батальон готов, – прозвучало в наушниках шлемофона. – Второй батальон готов! Третий батальон готов!

Доклады звучали один за другим, комбаты срывались на крик, охваченные общим возбуждением, и самому Алексею тоже стоило немалых усилий сохранить спокойствие – излишняя горячность в бою оставалась самым верным путем к поражению, и об этом полковник, наверняка знавший, что такое война, не забывал.