– Затишье перед бурей, – мрачно, сквозь зубы, произнес командир морских пехотинцев, первой и единственной линии обороны. Лейтенант, отвечавший за жизни дипломатов и их семей, укрывшихся в посольстве в преддверии беспорядков, сейчас испытывал сильнейшее волнение, здраво оценивая соотношение сил и понимая, что может случиться, если толпа ворвется на территорию американской миссии.

– Нас предупреждали о мятеже, – заметил помощник посла. – Видимо, восставшие военные ворвались в город.

Словно в подтверждение этих слов окна посольства, даром, что забранные бронированными стеклами – такие выдержат не только брошенный камень, но и пулю – вновь задрожали от грохота взрывов. Но теперь источник шума переместился от окраин куда-то ближе к центру города.

– Кажется, это рядом с дворцом, – хмурясь, произнес разом насторожившийся посол.

– Верно, – кивнул лейтенант Мастерс. – Мятежники почти у цели. И не думаю, что дворцовая охрана продержится долго.

Орудийные залпы следовали все чаще, отдаваясь звоном стекол. Вновь над городом протянулись столбы дыма, словно отмечавшие линию фронта. Дверь в кабинет посла распахнулась, на этот раз без стука – кто-то явно открыл ее ударом ноги – и на пороге появились два морских пехотинца в полном снаряжении. Увидев посла, они замерли в нерешительности, но жесткий окрик лейтенанта подстегнул бойцов:

– Сюда, живо! – приказал Мастерс, отступая в сторону и пропуская своих людей к проему окна. – Занимайте позицию, парни! Господин посол, вам придется потесниться, – без особого раскаяния произнес офицер, обращаясь к впавшему в ступор дипломату. – Прошу прощения, сэр.

Один из моряков подскочил к окну, держа штурмовую винтовку М16А2 наперевес. Посол видел, как у того побелели костяшки пальцев левой руки – морпех до боли стиснул рифленое цевье, во все глаза уставившись наружу из-под низко опушенной на глаза кевларовой каски. В напряженном взгляде, в крепко сжатых челюстях явственно читался страх – этот боец понимал, что тишина может в любой миг оборваться воплями разъяренной толпы и треском автоматных очередей. А его напарник тем временем, резким движением смахнув со стола заботливо разложенные там прежде помощником посла бумаги, установил на сошки легкий пулемет М249 SAW. Откинув затвор, боец принялся заправлять снаряженную ленту из прицепленной к оружию нейлоновой коробки.

– Смотрите в оба, – приказал Мастерс, вновь выглянув в окно. Его взору открылась лишь непривычно пустая улица, на которой не было видно ни одного прохожего. Это не могло не настораживать. – Оставайтесь на связи, парни, и будьте готовы стрелять, если какой-нибудь ублюдок попытается перебраться через забор. Черт возьми, это территория Соединенных Штатов, и никто не смеет являться сюда без приглашения!

– Есть, сэр! – хором гаркнули морпехи, возвращаясь тотчас к своим делам и продолжая сосредоточенно оборудовать импровизированное пулеметное гнездо.

Лейтенант Мастерс выжидающе взглянул на посла, и тот без труда прочитал немой вопрос в глазах офицера. Пришла пора принимать решение, и делать это надо было немедленно, пока оставалось хоть немного времени в запасе.

– Да, пожалуй, я сейчас же свяжусь с Багдадом, с командованием коалиционными силами. Оттуда помощь придет за считанные часы, – решил глава дипломатической миссии, наблюдая за деловитой суетой морских пехотинцев. – Ситуация становится слишком опасной. Жизни американцев под угрозой, мы должны сделать все возможное, чтобы обеспечить их защиту.

Посол не сказал, что, разделавшись с охраной короля, мятежники могут заняться и ими, чужеземцами, иноверцами, осквернившими священную землю королевства. В этом не было смысла, а потому и командир взвода морской пехоты счел нужным промолчать, не напоминая зря, что помощь, как бы она ни спешила, скорее всего, если дело зайдет слишком далеко, сможет обнаружить лишь трупы среди обугленных стен миссии. В любом случае, оставалось только ждать и молиться, так истово, как никогда прежде за всю жизнь. Отрезанные от всего мира, чужаки, ненавидимы почти каждым из живущих за этими стенами, американцы могли теперь уповать только на счастливый случай.

Двенадцатая бронетанковая бригада Королевских сухопутных сил, изменив присяге, в полном составе превратившись во врагов короны, продолжала наступление, все ближе подходя к стенам резиденции Его величества. Оставляя за собой сгоревшие остовы боевых машин, трупы – и врагов, и своих товарищей, тех, кто оказался чуть менее удачливым, – сея на пути смерть, бойцы генерала Мустафы Аль Шаури, подстегнутые приказом, шли в атаку, не щадя ни себя, ни противника. Просто они искренне верили, что сражаются за правое дело, и потому умирали легко.

Стены королевского дворца из последних сил сопротивлялись обрушившемуся на них отовсюду шквалу пламени и свинца. Танки и бронемашины, замкнувшие в непроницаемое кольцо резиденцию государя, вели огонь прямой наводкой, и грохот орудийных залпов, не смолкая, плыл над раскаленными полуденным солнцем крышами Эр-Рияда, притихшего, затаившегося в ожидании еще больших неприятностей. Город замер, и мятежники, увидев цель, словно ощутившие второе дыхание, могли без помех завершить начатое.

– Огонь не прекращать! Не давайте им поднять головы, – кричал, скривившись в яростном оскале, генерал Аль Шаури, по пояс высунувшись из люка "Абрамса", застывшего менее, чем в полукилометре от громады дворца. – Не ослаблять натиск ни на минуту!

Все, что имело ствол и могло стрелять, стреляло, выплевывая раскаленный свинец. Взахлеб рявкали спаренные пулеметы М240С, установленные в башнях боевых машин, но пули калибра семь целях шестьдесят две сотых миллиметра только и могли, что оставлять на вековом камне, столетиями хранившем тайны королевской семьи надежнее и вернее, чем самая бдительная стража, неглубокие царапины. Не многим больший эффект обеспечивали выпущенные в упор из автоматических пушек "Бушмастер" боевых машин пехоты М2А2 "Брэдли" двадцатипятимиллиметровые осколочно-фугасные снаряды М792, буквально отскакивавшие от раскаленных яростным не по-весеннему солнцем плит, выбивая снопы каменной крошки и медленно, слишком медленно вгрызаясь в монолит, за которым билось сердце саудовского королевства. И только оперенные гиперзвуковые "иглы" урановых сердечников бронебойно-подкалиберных снарядов М892, выплевываемых стадвадцатимилиметровыми гладкоствольными танковыми пушками тяжеловесных "Абрамсов", полагаясь на свою броню, приблизившихся ко дворцу на какие-то две-три сотни метров, пронзали стены, точно податливое масло.

Стены дворца покрывало все больше черных язв проломов, но и те снаряды, что не могли причинить ощутимого ущерба, делали свое дело, с безумным упорством вгрызаясь в камень. Защитники королевской резиденции, слыша звучные шлепки свинцовых градин, ударявших в полуметровой толщины стены, не могли оставаться совершенно спокойными, и вели ответный огонь куда придется, спеша как можно быстрее опустошить очередной магазин, стреляя хоть в небо, и вернуться в укрытие, чтобы перевести там дух, перезаряжая оружие. И все же солдаты Национальной гвардии держались стойко, отвечая огнем на огонь, и далеко не все их выстрелы были направлены в пустоту. Дворец короля Саудовской Аравии был не просто символом власти, он был настоящей крепостью, в которой хранилось достаточно оружия, доверенного достаточно стойким и решительным солдатам, чтобы любой, задумавший посягнуть на государя, трижды подумал, прежде чем все же решится воплотить свой замысел в жизнь.

– Вперед, не останавливаться, – кричал, подгоняя своих бойцов, которых с каждой минутой оставалось все меньше, командующий Двенадцатой танковой бригадой королевской армии. – Вперед! На штурм!

Генерал, и тем более стоявшие за его спиной принц Аль Джебри и Самир Аль Зейдин, торопились. Оставив в пустыне на подступах к столице половину своей бригады, Аль Шаурин понимал, что судьба не даст ему второго шанса. Через час, может, чуть больше, в Эр-Рияд уже войдут верные королю войска, которые обложат остатки его подразделения и безжалостно истребят всякого, кто осмелится продолжить сопротивление. А потому нужно было действовать сейчас, не жалея ничего, не щадя ни себя, ни своих людей, пока путь к заветной цели преграждала только горстка королевских гвардейцев. Генерал знал, что, ступив на путь измены, он должен был лишь побеждать, идя до конца и ни с чем не считаясь, ведь иначе последним, кого ему доведется увидеть, станет палач, заносящий над головой карающий клинок.