Едва штырь взрывателя первой ракеты коснулся преграды, сработал детонатор, и кумулятивная струя, почти не задерживаясь, пронизала стальной панцирь танковой башни, уже внутри, в заброневой объеме, раскрываясь смертоносным огненным цветком. И тотчас пришел в действие второй заряд тандемной боевой части, вся мощь которого на самом деле уже была без надобности – чтобы тела танкистов превратились в спекшиеся головешки, хватило и первого заряда.

Не все ракеты попали в цель, а в некоторые угодило сразу по два снаряда, но все равно три танка разом замерли, словно лишившись вложенных в эти стальные глыбы их создателями сил. Полковник Макгуайр видел, как люки одной из боевых машин распахнулись, выпуская наружу клубы дыма, и наружу выбрались, помогая и поддерживая друг друга, два человека в покрытых копотью комбинезонах.

– Чертовы ублюдки! – с яростью зарычал Эндрю Макгуайр. Противник был близок, уязвим, как никогда, и он должен был умереть – в этом полковник не сомневался, и ради этого был готов рискнуть.

Командиру батальона хотелось сейчас только одного – разорвать на куски вражеских солдат, таких уязвимых вне брони своего танка, гусеницы которого показались Макгуайру густо покрытыми кровью погибших американцев. Возле полковника вжался в землю боец с ручным пулеметом, поверх планки прицела во все глаза смотревший на поле боя, и, кажется, забывший напрочь о своем оружии. К нему и бросился офицер, охваченный неутолимой жаждой крови.

– Дай мне, черт возьми! – Макгуайр вырвал из рук оцепеневшего десантника легкий М249 SAW с пристегнутым пластиковым магазином, внутри которого была уложена металлическая лента на сотню патронов. Рывком передернув затвор, выпрямившийся во весь рост полковник, почти не целясь, вдавил спусковой крючок, и отдача лягнула его в правое плечо. – Получите, выродки!

Эндрю Макгуайр не жалел огня, расстреляв разом половину боекомплекта. Полковник видел, как пули, натыкаясь на преграду. Выбивали снопы искр из раскаленной брони, или бесследно вонзались в человеческую плоть. Оба русских танкиста, одного из которых уже охватил огонь, умерли, едва успев ступить на землю, и так и остались возле своей боевой машины.

Три танка замерли почти одновременно, и, чуть позже, остановился еще один – стрелок чуть промедлил, прежде чем запустить ракету, но зато ударил точно в цель. А расчеты тем временем вновь готовили свое оружие к бою, и, как только на прицельные устройства были установлены новые транспортно-пусковые контейнеры с заключенными в них ракетами, последовал второй залп. Ракеты "Джейвелин" с шелестом покидали стеклопластиковые трубы, и, резко уходя вверх, в зенит, оттуда круто пикировали на оказывавшиеся все ближе цели. Не всем стрелкам удалось выстрелить повторно – ответный огонь разъяренных гибелью товарищей танкистов смел несколько расчетов, но еще три боевые машины, ужаленные огненными "пчелами", остановились, получив смертельные раны.

Десантники из Сто первой дивизии окончательно пришли в себя, и, словно разом устыдившись охватившей их прежде паники, вступили в бой с возросшей яростью. К противотанковым ракетам добавились и ручнее гранатометы, с приглушенными хлопками выплевывавшие навстречу приближавшимся Т-62М кумулятивные гранаты. Бойцы, взвалив на плечо пластиковые трубы легких М136, выскакивали вперед, стреляя в упор, даже усиленная броня модернизированных Т-62М не выдерживала ударов реактивных гранат "Бофорс", прожигавших толщу стали насквозь.

Все, что могло стрелять, в эти секунды стреляло, подчас без всякой пользы, только лишь потому, что бойцы хотели не ждать, беспомощно наблюдая за боем, а действовать. и последней песчинкой, склонившей чашу весов, стало отрывистое рявканье орудий. За спинами десантников, из последних сил сдерживавших натиск врага, расчеты артиллерийской батареи успели подготовить к бою свои легкие гаубицы М119, и теперь вели прямой наводкой огонь по находившимся в считанных сотнях метров целям.

Американская армия, несмотря на несомненный патриотизм своих генералов, давно и прочно перешла на вооружение, произведенное или хотя бы разработанное порой очень далеко от берегов благословенной Америки. Пехота шла в бой, поддерживаемая огнем бельгийских пулеметов, вражеские танки расстреливали из гранатометов шведской конструкции, лишь присвоив им стандартный индекс с литерой "М", и даже на бедре каждого офицера болтался в кобуре не старый-добрый "Кольт" или "Смит-энд-Вессон", а итальянская "Берета" или хотя бы "ЗИГ-Зауэр", изготовленный руками швейцарских оружейников. Так и легкие пушки М119 были ничем иным, как британскими L118 "Ройал Орднэнс", за неимением лучшего, принятыми на вооружение аэромобильных частей. И выбор этот трудно было назвать ошибочным.

Пушки, отлично зарекомендовавшие себя еще на Фольклендах, пришлись как нельзя более ко двору для американских десантников. Достаточно легкие для того, чтобы их можно было перебрасывать по воздуху, орудия отличались высокой надежностью и весьма приличной дальностью стрельбы. Конструкция их была отлажена до совершенства, и расчетам не приходилось прилагать чрезмерные усилия, чтобы подготовить свое оружие к бою. Опустились, уткнувшись в бетон, опорные плиты, благодаря которым пушки могли вести круговой обстрел, пресекая атаку хоть с фронта, хоть с тыла, тонкие стволы качнулись вперед, выпроставшись параллельно земле, и в зарядные камору скользнули первые снаряды. А затем раздался залп.

– По танку противника, прямой наводкой, – командир расчета первого орудия вскинул руку и тотчас резко опустил ее: – Огонь!

Пушка, грозно уставившись черным провалом ствола в приближающуюся боевую машину, содрогнулась, выплюнув снаряд. Заряжали первым, что оказалось под рукой, а оказался им осколочно-фугасный снаряд, пригодный уж никак не для борьбы с защищенными полуметровой броней танками, но эффект от прямого попадания превзошел все ожидания.

Снаряд весом почти шестнадцать килограммов, ткнувшись конусом взрывателя в скошенный лобовой лист брони ползущего как раз на позиции батареи Т-62М, не смог сокрушить броню, но удар, сотрясший танк, был столь силен, что экипаж получил тяжелейшие контузии, несмотря на то, что защита осталась целой. Забыв о бое, танкисты торопились покинуть свою машину, и, выбираясь наружу, неминуемом попадали под шквал огня, грянувшего со стороны противника.

Град пуль не оставил ни малейшего шанса оглушенным, от сильнейшего удара потерявшим ориентацию в пространстве мальчишкам, обезумев, рванувшимся навстречу собственной гибели из тесноты боевого отделения своего танка. Их тела, изорванные десятками свинцовых "ос", только коснулись земли, когда грянул новый залп. Десять секунд – ровно столько потребовалось тренированным расчетам, чтобы бросить в распахнутые пасти казенников новый снаряд, втолкнув вслед за ним латунную гильзу с зарядом пороха – и вновь летное поле содрогнулось от грянувших почти одновременно взрывов.

– Огонь! Огонь!!! – наперебой кричали командиры орудий, и пушки с ревом выплевывали навстречу накатывавшим стальной волной танкам снаряд за снарядом. Орудия, способные забросить смерть на семнадцать с лишним километров, вели огонь в упор, и промахнуться с дистанции, сжавшейся до полукилометра и даже меньше, было просто невозможно.

На несколько минут весь бой сосредоточился вокруг этой дуэли, когда открытые всем ветрам артиллеристы, кидая друг другу увесистые снаряды и картузы с зарядами пороха, вели бой с защищенными прочной броней танкистами, спокойно захватывавшими в перекрестье прицела одну цель за другой, хладнокровно нажимая затем на кнопку электроспуска. Снаряды пронзали воздух, распускаясь огненными цветками, и одно за другим орудия переставали существовать, превращаясь в груду обломков. Или просто волна осколков захлестывала расчеты, и некому было заталкивать в казенники пушек новые заряды, посылая смерть навстречу врагу. Но и танки, наткнувшись на кинжальный огонь, останавливались, покрытые копотью, охваченные племенем. С лязгом разматывались перебитые гусеницы, превращались в хлам прицелы и дальномеры, иссеченные осколками, и боевые машины, утратив подвижность, ослепнув, становились легкой добычей для вооруженных гранатометами пехотинцев.