Анатолий Вареников был испуган, да он этого и не скрывал. Но, в отличие от многих, генерал умел контролировать свои чувства, загнав страх куда-то глубоко, вытеснив его яростной сосредоточенностью. Командующему сухопутными войсками и самому в первые минуты казалось, что весь мир над головой, там, на поверхности, превращен в руины, на радость торжествующему врагу. Но хватило весьма недолгого времени, чтобы понять, что все не столь плохо. Теперь же очень хотелось убедить в том же и главу государства.
– На несколько сотен километров отсюда хватает верных вам солдат, хватает оружия, от автоматов до танков. Они ждут команды, и выполнят ее без колебаний. Любое действие, хоть бы и граничащее с самоубийством, всегда лучше, нежели просто ждать, доверившись слепому и безжалостному року. Только отдайте приказ. Поверьте, это немалая сила, способная внушить уважение любому врагу. Но вся эта мощь сейчас бесполезна, ведь небо отныне нам не принадлежит.
– Янки пытаются уничтожить нашу авиацию на земле, чтобы наверняка обеспечить господство в воздухе, – усмехнулся Михаил Греков. Танкист до мозга костей, он вовсе не был чужд вопросов стратегии, и сейчас полагал, что понимает замыслы врага. – Американцы, в этом нет сомнений, будут придерживаться тактики бесконтактной войны, на всю катушку используя свое преимущество в средствах разведки, в том числе космической, и авиации, в частности, носителях дальнобойных крылатых ракет.
Генералы, беседуя, словно о пустяках, со странным спокойствием обсуждали собственное будущее, будто и не считали самих себя замурованными под землей, в бессилии и почти полном неведении ждущими исхода войны, которой никто из них не ждал. Но Аркадию Самойлову такое спокойствие, воистину спокойствие обреченных, никак не давалось, уступая волнению и страху.
– Что же нас ждет, – нетерпеливо спросил министр. – К чему нам готовиться, на что надеяться?
– Надеяться, похоже, особенно не на что, – пожал плечами Вареников. – Американцы не могут простреливать всю нашу территорию своими "Томагавками", выпущенными из нейтральных вод, и потому, сперва обрушив всю свою мощь на приграничные округа, будут углубляться в воздушное пространство России по мере очищения его от наших самолетов, и наверняка вскоре повторят атаку на Москву. Первый удар был лишь заявкой об их намерениях, и последующие окажутся, конечно, намного более мощными.
– "Сербский" вариант, – поддакнул Греков. – Стратегия, уже ставшая классической. Ракетно-бомбовые удары будут следовать один за другим, перемалывая нашу оборону. Главное для американцев – вывести из игры нашу авиацию, уничтожив самолеты на земле, разрушив аэродромы, и тем развязав себе руки. Они засыплют Россию своими "Томагавками" и "умными" бомбами, а спутники позволят точно оценивать результаты каждой атаки.
– Они сровняют город с землей, – сокрушено прошептал Самойлов. – Господи, они уничтожат Москву!
– Не обязательно, – возразил Греков. – При нынешнем уровне развития оружия нет нужды раскатывать в тонкий блин целые кварталы. Достаточно, допустим, лишить жителей электричества и водоснабжения, заодно уничтожив и систему канализации.
– Достаточно для чего?
– Чтобы люди смирились с поражением в войне, признали победу американцев. Привыкнув к комфорту, пусть и весьма скромному по мировым меркам, многие будут готовы на все, лишь бы вернуть его, и не важно, какого цвета знамя взовьется над кремлевскими башнями.
– Но это значит, что нельзя сидеть здесь, в этой норе, и ждать, пока Россия склонится перед американцами!
– Отчего же? – усмехнулся Греков. – Можно, очень даже можно. Здесь мы находимся в полной безопасности – бункер был создан некогда с расчетом на то, чтобы противостоять даже ядерному взрыву в черте города, так что фугасных бомб нам бояться точно не стоит. Пусть город у нас над головами будет лежать в руинах, щедро посыпанных продуктами расщепления ядер урана, мы этого почти не почувствуем. Здесь у нас есть все, чтобы прожить здесь несколько недель – запасы питьевой воды и пищи, электричество, надежная вентиляция, которая не пропустит в жилые помещения ни радиоактивную пыль, ни газы, ни бактерии. Это настоящая крепость, которая сильна хотя бы тем, что в точности ее местоположение не может быть известно никому за океаном, а бить вслепую, по площадям – слишком дорогое удовольствие, которое потребует огромного расхода высокоточных боеприпасов, а это станет в копеечку даже для таких богачей, как янки. Та же GBU-27, девятисоткилограммовая бомба с лазерно-лучевым наведением, стоит, ни много, ни мало, пятьдесят пять "тонн" в американской валюте, и щедро сыпать такими дорогими боеприпасами над русскими просторами, бить по площадям, никто не сможет слишком долго.
– Вы можете просто ждать, пока янки предложат почтенную капитуляцию, – подхватил Вареников. – Это ваше право, как главы государства, а мы все обязаны будем выполнить даже такой приказ. Но в этом случае я первым сорву с себя погоны, Аркадий Ефимович. Боязливо забиться в нору поглубже простительно для лидера какого-нибудь Ирака, но не для нас, русских.
Взгляды командующего Сухопутными войсками и главы правительства встретились, и в глазах Варенникова Аркадий Самойлов прочитал немой вопрос, а еще – едва сдерживаемый гнев. Генерал пока мог обуздать ярость, порожденную, по большей части, собственным бессилием, но с каждой минутой это становилось все сложнее. И Аркадий вздрогнул, представив, что случится, если то темное бессознательное, что дремлет в душе каждого человека, все-таки победит.
– Так что же делать? Вы всю жизнь посвятили подготовке к этой войне, так скажите же, как должно поступить сейчас.
Самойлов всегда был политиком, искушенным игроком, мастером интриг, не даром же ему удалось пережить нескольких президентов, оставшись в команде Швецова, хотя покойный полковник всюду старался протолкнуть своих доверенных людей. Но то, что происходило сейчас, перестало быть просто политикой. Пришел черед военных действовать. Аркадий Самойлов задал вопрос, почти наверняка зная, что услышит в ответ, и Анатолий Вареников не разочаровал его.
– Наш единственный козырь – ядерное оружие, и только угроза его применения может заставить американцев остановиться. Но как раз такая вероятность почти исключена – из трех пультов, трех "ядерных чемоданчиков", насколько мне известно, один наверняка уничтожен, тот, что находился у начальника Генерального штаба, еще один остался в Министерстве обороны, возле остывающего тела Строгова, а только одного разрешающего сигнала с вашего терминала недостаточно для отключения предохранителей на ракетах.
– У меня нет "чемоданчика", генерал, – глухо буркнул Самойлов, против воли почувствовав некоторое облегчение. – И не было. Самолет из Ростова так и не долетел.
– Значит, остается только сидеть и ждать, пока янки израсходуют все свои бомбы, круша нашу оборону. Они уже сумели ошеломить нас, и наверняка всеми силами попытаются дожать, заставив сдаться. Будут неторопливо выискивать цели, бросая против них свою авиацию и волны крылатых ракет. Это тактика, оточенная до мелочей, не раз проверенная в деле, так что навряд ли стоит ждать чего-то иного. Никакого риска, лишь расход времени, но и то в пределах недель, не более. А мы, мы можем здесь переждать бурю, но вот руководить кем бы то ни было в полной мере едва ли способны.
Все, что оставалось Самойлову в эти минуты – просто довериться своим генералам, отступив в сторону. Раз уж он не мог помочь, то теперь старался хотя бы не мешать, пока можно изменить хоть что-то. И офицеры приняли это решение с молчаливой благодарностью.
Оба, и Вареников, и Греков, хорошо изучили противника еще в те времена, когда он считался вечно вероятным без видимых причин изменить этот, в какой-то мере даже почтенный статус. И потому генералы были вполне уверены в том, что их ждет. Ведь не зря же американцы отрабатывали приемы воздушной войны прежде на заведомо более слабых противниках, когда любая ошибка не могла обойтись слишком дорого. Теперь пришел час применить все свои навыки в настоящем деле, а это могло означать только одно – изматывающие монотонные удары с небес, град бомб, сыплющийся на города, нескончаемый свинцовый дождь, и людской плач, доносящийся из старых бомбоубежищ, туннелей метро, просто из подвалов и погребов, в любой миг способных стать братскими могилами.