Чтобы принимать решения, необходимо владеть информацией – это аксиома. И здесь, в подземелье, было все, чтобы эту информацию получить, пусть даже город над головами и лежал бы в руинах, осененный ядерным грибом. Отсюда, из бункера, во все стороны выпростались десятки, сотни километров экранированных кабелей, связывавших воедино множество объектов, расположенных не только в столице, но и подчас довольно далеко от города. Радиосвязь, несмотря на неоспоримые удобства, была весьма ненадежна. Переговоры мог прослушать почти любой, имея далеко не самую сложную аппаратуру, и также почти любой без лишних усилий мог вмешаться в сеанс связи, по своей прихоти обрывая общение, а провод, хоть и казался архаичным, был устойчив к любым помехам и давал почти стопроцентную надежность связи.

Под гул мощных кондиционеров, способных очистить втягиваемый снаружи воздух и от отравляющих газов, и от радиоактивной пыли, офицеры, перекрикивая друг друга, вновь и вновь произносили позывные, сжимая во вспотевших ладонях теплые трубки. Далеко не всегда попытки были успешны, но все больше и больше донесений, обрывочных, порой очень ненадежных, сплетались в воображении генералов в четкую, хоть и пугающую, картину.

– А правительство? – вспомнил командующий Сухопутными войсками. – Им принимать окончательное решение, не нам.

– Строгов застрелился, – мрачно произнес Греков. – Пустил себе пулю в висок в собственном кабинете. Пожалуй, это единственно верный выход – свой позор он смыл собственной кровью. Больше я ничего не знаю.

Вареников вздохнул, опустив голову. Слов не было. Командующий Воздушно-десантными войсками предал президента, предал свою страну, получив министерское кресло из рук заговорщиков, свои тридцать серебенников. Это понимал каждый, кто был способен думать, и все же Михаил Строгов был хорошим офицером, настоящим патриотом, и сам Анатолий Вареников не сомневался, что генерал примкнул к мятежу не ради высокого чина, а просто потому, что верил – так будет лучше для всех. Он сделал выбор тогда, и теперь сделал его вновь, когда понял, как глубоко заблуждался, наверное, и впрямь поступив наилучшим образом, и это была очень тяжелая утрата.

– Мы торчим здесь, как крысы в норе, – чувствуя, как клокочет в груди закипающая злость, бессильная ярость, прорычал сквозь зубы Михаил Греков. – Как чертовы крысы! Все происходит помимо нашей воли, и мы с тобой, Анатолий, ничего не можем сделать, более того, мы даже не знаем, кому сейчас подчиняться, чьих приказов ждать или же действовать самим, чтобы спасти хоть что-то.

Неведение длилось недолго. Беседу генералов прервало появление крепко сбитого офицера, на погонах которого с двумя просветами соседствовала пара звездочек.

– Товарищ генерал армии, – уже поседевший подполковник, равнодушное лицо которого казалось какой-то маской, четко козырнул, вытянувшись перед начальством по стойке мирно. – Товарищ генерал армии, – сказал он, обращаясь к Варенникову. – Прибыл премьер-министр Самойлов.

Офицеры встретили главу правительства, вернее, главу государства, на станции метрополитена, разумеется, как и все здесь, секретной до последнего пятна плесени. Плесени, в прочем, здесь было не сыскать – расположенные в десятках метров под землей помещения вентилировались, благо, бункер был оснащен собственной электростанцией, щедро питавшей энергией все системы, от связи до освещения. В прочем, едва успевшему сбежать из Кремля Аркадию Самойлову едва ли было дело до здешних индустриально-милитаристских красот.

– Это немыслимо, – воскликнул трясущийся не то от страха, не то просто от волнения, глава правительства. – Это какое-то безумие, страшная ошибка! Не может быть и мысли ни о какой войне!

– Вы видели все сами, – криво усмехнулся Вареников. – Война пришла к нам, никого не спрашивая. Американцы принесли ее.

Генералы переглянулись украдкой, бросив друг другу презрительные ухмылки. Они тоже были взволнованы и растеряны, но страх, буквально сочившийся из министра, мог вызвать только омерзение. Здоровый мужик, совсем недавно уверенный в себе, властный и решительный, стремительно превращался в трясущееся ничтожество в разорванной одежде. Конечно, он пытался держать себя в руках, но страх, подавляющий все и вся, был сильнее, неумолимо одерживая победу над размякшей волей.

– Нужно связаться с их послом, все прояснить, – помотал головой Аркадий Самойлов. – Это нужно остановить. Нет таких разногласий, решить которые можно только убийством, – торопливо, едва не срываясь на крик, говорил министр, глаза которого будто остекленели от страха и непонимания. – Без предъявления претензий, без предупреждения напасть на нас! Невероятно!

– К черту переговоры, – Греков, теперь уже не скрываясь презрительно поморщившийся, с силой рубанул мозолистой ладонью воздух. – Это все словесная шелуха. Следует принять меры для обороны хотя бы столицы. Удар, загнавший нас в эту проклятую нору, был не более чем демонстрацией силы, и едва ли он будет единственным. Теперь, когда мы все собрались здесь, наилучшим решением будет задавить всех разом. Ни за что не поверю, что янки не знают об этом бункере, – усмехнулся командующий танковыми войсками.

Самойлов, еще не вполне пришедший в себя, мгновенно побледнел, чувствуя, как немеют ноги, и сердце вновь начинает сбиваться с размеренного ритма, сообщенного ему щедро влитыми в кровь министра медикаментами. Глава правительства России не был профессиональным военным, но и его знаний в этой специфической области, помноженных на еще не окончательно очерствевшее воображение, хватило, чтобы представить, что произойдет, если противнику удастся точно нацелить несколько своих противобункерных бомб. "Умное" оружие пронзит своды, и ударная волна, запертая в ограниченном пространстве подземного убежища, уничтожит все, стирая в порошок любое препятствие. Пламя от взрывов заполнит каждый закоулок, затекая во все щели и выжигая тех, кто тщетно попытается укрыться там.

– Черт возьми, держите себя в руках, – Греков, вспоминая сержантскую юность, вдруг рявкнул, заставив Аркадия Самойлов нервно вздрогнуть. – Будьте же мужиком, в конце-то концов!

– Но что нам остается делать? – растерянно пролепетал премьер-министр. – Мы сидим здесь, как в мышеловке, без связи с внешним миром. Мы не знаем, что творится даже наверху, в городе, не говоря уже о более отдаленных регионах страны. Американцы хотели ударить внезапно, и, видит Бог, это у них неплохо получилось.

– О том, что творится вокруг, нам как раз известно многое, – спокойно сообщил успевший ознакомиться с первыми сводками Вареников, не напрасно стоявший над душой у висевших на телефонах ВЧ-связи офицеров. – Американцы атаковали только цели, имеющие отношение к системе противовоздушной обороны, штабы, да еще электростанции. Ущерб, который мы понесли сейчас, скорее психологический, чем материальный. Противник бьет не по нашим полкам, а по нашему духу.

Так бывает, когда входишь в темную комнату, и взгляд, привыкший к яркому свету, натыкается всюду на непроницаемую стену мрак. Но проходят секунды, и из тьмы начинают проступать силуэты вещей, сперва лишь смутно угадывающиеся в сумраке, но постепенно становящиеся все более отчетливыми, пока, наконец, не будет видна вся картина до мельчайших деталей. Вот и теперь из мглы и завесы дыма проявлялись части того сложного организма, который назывался вооруженными силами державы. Право же, их оказалось ничтожно мало.

– Американцы стремятся уничтожать не живую силу, а саму инфраструктуру, – пояснил Вареников. – Бескровная, черт возьми, победа – вот к чему эти козлы стремятся! Они хотят обезглавить армию, лишить ее связи, управления. Уже известно, что погиб командующий Ленинградским военным округом и большая часть офицеров из его штаба. Но на территории Московского военного округа большая часть гарнизонов цела и невредима, хотя все там, конечно же, напуганы и растеряны. Расположения той ж Таманской и Кантемировской дивизий вовсе не пострадали, и бойцы сейчас ждут новых приказов, готовые в любой миг сняться с места. Противник бьет избирательно, концентрируя свои силы лишь на очень ограниченном количестве целей. Полностью уничтожен Летно-исследовательский институт в Раменском, серьезные разрушения бомбардировка вызвала на территории столичных аэропортов. Взлетно-посадочные полосы серьезно повреждены, так что, Аркадий Ефимович, если вы вдруг захотите улететь отсюда, ничего из этого не получится, – с сарказмом заметил главком Сухопутных войск. – Кроме того, атаке подверглись расположения зенитно-ракетных дивизионов, так что наши возможности по отражению воздушного наступления сейчас стремительно сокращаются, приближаясь к нулю.