Подозрение, что такой крик был подражанием человека — что было весьма просто — очень меня обеспокоило, и я решил убедить Власова поскорее уехать. Если партизаны действительно готовили нападение на него, то им потребовалось бы несколько дней для подготовки. Поэтому я пустил слух, что мы уезжаем в пятницу, а на самом деле мы уехали во вторник.

Как я позже узнал, в Auswertestelle Ost допрашивали несколько важных военнопленных, в числе которых был сын Сталина, капитан артиллерии Яков Джугашвили. Его допрашивали неделями, и ответы его записывались на пленку. После этого из вырезок составили воззвание, которое призывало голосом сына Сталина офицеров Красной армии прекратить сопротивление немецким войскам. Эта манипуляция состоялась без ведома опрашиваемого, и он, конечно, никогда не согласился бы с таким воззванием.

По рассказам всех, кто его знал, Джугашвили был спокойным, скромным и всегда корректным офицером. Он вообще не признавал всех методов своего отца. Возможно, что отрицательное отношение к отцу было вызвано тем, что Сталин покинул свою первую жену, его мать — грузинку.

После того, как подделанное воззвание было обнародовано, след Якова Джугашвили теряется… Немцы потеряли к нему интерес. Мне стало известно, что после войны советские агенты лихорадочно искали в Германии этого человека, но найти его не удалось. Теперь мы знаем, что он сам искал смерти.

О его брате Василии известно больше, благодаря сообщениям маршала Красной армии Рокоссовского. У него было много неприятностей из-за сына Сталина, который, благодаря отцу, занимал высокий пост в Военно-воздушных силах. Василий постоянно обращал на себя внимание, вызывая раздражение своим громким и нахальным поведением. Его загулы, большей частью переходившие в драки, вызывали открытое осуждение маршала Рокоссовского. Военная карьера Василия резко оборвалась сразу же после смерти его отца.

Мы покинули Морицфельд, эту первоначальную ступень воздушных сил, с весьма радостными впечатлениями и надеждой, что эта небольшая лётная часть быстро разовьется в план, задуманный полковником Мальцевым по созданию собственных воздушных частей.

Но конкретные шаги в этом направлении могли быть предприняты лишь 16 сентября 1944 года, после признания Власовского Движения. С начала марта 1945 года (на самом деле уже 4 февраля 1945 г.) Военно-воздушные силы РОА в составе Русской Освободительной Армии перешли в подчинение генералу Власову, который призвал произведенного в генерал-майоры Мальцева к командованию Воздушными силами КОНРа. Генерал-лейтенант Ашенбреннер с присущей ему энергией и рядом действий прилагал все усилия к формированию, обучению и вооружению воздушных сил РОА.

Боевой состав этой части насчитывал 5000 человек.

Если в этот заключительный период войны еще удалось сформировать несколько воздушных частей, то этим мы обязаны не только генерал-майору Мальцеву, но главным образом генерал-лейтенанту Ашенбреннеру. Он предпринимал все, чтобы устранить с дороги все нараставшие препятствия. Он гордился этими частями, которые отличались внутренним крепким боевым духом. Они это и доказали, когда самолеты эскадрильи ночного действия поддерживали наступление Первой дивизии на советское предмостное укрепление Эрленхоф к югу от Фюрстенберга на Одере.

Штаб ВВС РОА пребывал сначала в Карлсбаде, а потом в Мариенбаде.

Конец 1944 года. Невзирая на все обещания, формирование частей Власовской армии сопровождается сплошными проволочками. Из-за этого у нас вырабатывается план в надежде, что удастся обойти ужасающие затруднения в немецких учреждениях в этот последний период войны, которые мы расценивали как саботаж. Этот план предусматривал формирование вспомогательных частей в сотрудничестве с организацией Тодт. Благодаря моим посредникам, руководство этой организации было оповещено о наших планах, и были выдвинуты предложения по возможному расширению ее функций. Вообще, было приятно, что каждое учреждение или ведомство прилагало все усилия для получения возможно большего числа заданий. Там думали — и, может быть, это и было правильно — таким путем добиться защиты от возможного свертывания, что вызвало бы для служащих перевод на фронт.

Для этих вспомогательных войск стали вербовать людей не только среди военнопленных, но и среди остарбейтеров. Отклик и тут был очень хороший. Желающих собирали в лагеря, и там они подчинялись русскому руководству. Очередной задачей при этом стало найти среди этих людей (в большинстве штатских) будущих руководителей подразделениями. При этом было необходимо проявлять известный личный авторитет, чтобы настоять на своем даже у немецкого коменданта, часто лейтенанта, в обязанности которого входили чисто административные функции. Большинство лагерников были настолько запуганы немецкой грубостью в обхождении с русскими, что они совсем не подходили на занятие командных постов.

Предполагалось объединить участников вспомогательных сил в строительные дружины, которые должны были чинить дороги по заказам организации Тодт. Шел также разговор о большом канале, который после повреждений от бомбардировок должен был опять стать судоходным. Таким образом эти вспомогательные силы поначалу не предназначались для службы на фронте. Конечной же целью было их вооружение и присоединение к РОА. Но до этого дело не дошло.

Штаб этих вспомогательных сил помещался в доме постановщика фильмов Фрёлиха в Берлине-Далеме. Его не следует смешивать с кино-артистом Густавом Фрёлихом. Это была громадная вилла со сравнительно небольшим садом. В подвале находился большой зал для кинематографа и другие помещения; на первом этаже еще несколько, шесть или семь комнат.

Русским начальником этих вспомогательных сил номинально подчинявшихся организации Тодт, был назначен инженер-подполковник Клавдий И. Попов. Он был родом из промышленного района Украины и был специалистом по шамотным камням, получаемым из доменных печей, но ему совсем не подходили организаторские функции, а его обхождение с немцами было неудовлетворительно. Он был боязлив и уже поэтому не подходил для этого поста, будучи бессильным настоять на своем даже против самого незначительного зондерфюрера.

По моему плану Попов должен был как начальник занять лучшую комнату на вилле — спальную бывшего домовладельца на первом этаже с большой стеклянной дверью на балкон и видом в сад. Но Попов захотел жить в кинематографе. Его письменный стол был поставлен в зале, причем так что каждый входящий в этот громадный зал должен был пройти от 20 до 25 метров, чтобы приблизиться к нему. Может быть его решение было вызвано подражанием какому-то сановнику из его прошлого…

Кроме этого письменного стола, его кресла и стула для посетителей, в этом помещении другой мебели не было. Обычно Попов сидел целый день за этим столом и пытался писать карандашом письма, диктовать он не умел, как между прочим, многие русские. При этом у Попова была замашка всем командовать и все решать самому. Только с большим трудом мне удалось заменить его другим начальником, а именно полковником Антоновым, старым танковым специалистом. В Советском Союзе Антонов был преподавателем по танковому делу в военном училище. На этом, в общем, кончались его познания. Но как начальник вспомогательных сил он оказался способным усвоить наши соображения, был разумен, приятен и скромен. И Власов ему доверял.

Конечно, и это формирование вспомогательных сил было начато слишком поздно: они не участвовали ни в каких действиях. Все участники смогли вовремя покинуть Берлин, последовали за штабом в Прагу и оттуда разошлись, сохранив индивидуальную свободу.

Инженер Попов после войны жил в Аргентине и переписывался с полковником Кромиади.

Полный скептицизма вопрос, с которым немецкое руководство обращалось к Штрикфельдту, фон Гроте и другим сторонникам власовской идеи, гласил: «Неужели вы действительно убеждены в том, что Власов и его люди не воспользуются первой возможностью, чтобы перебежать к советским войскам?» Это абсурдное подозрение не удавалось опровергнуть никакими доказательствами. Господствовало мнение, что Власов и его сторонники разыгрывали неискреннюю роль.