Барон Весеель Фрейтаг-Лорингхофен принимал участие в заговоре 20 июля 1944 года. Когда через несколько дней после неудачного покушения он получил приказ лично явиться к генерал-фельдмаршалу Кейтелю, он не нашел другого выхода, как застрелиться.

Другим важным немецким гостем в нашем штабе был обергруппенфюрер войск СС — Карл Вольф. Однажды на Кибитц Вег 9 к нашему дому подошли две легковые машины, из одной из них вышел Вольф. Я вышел на улицу и обратил внимание на то, что русский часовой у подъезда нашей виллы в большом волнении дрожащими руками ухватился за свой автомат. Очевидно, почувствовал, что здесь может что-то случиться. Гость выразил желание побеседовать с генералом Власовым.

Я ему ответил:

— Обергруппенфюрер, мне очень жаль, но я не могу вас впустить.

— Как это?

— Я имею строжайший приказ впускать только тех лиц, о приезде которых меня лично по телефону предупреждает мой начальник оберфюрер СС Эрхард Крёгер. Я не имею права подчиниться даже письменному приказу!

Всё это было слегка преувеличено, но соответствовало моему твердому намерению не впускать этого человека. Вольф задал мне еще несколько вопросов, на которые я охотно отвечал в то время, как мы ходили вдоль дома. Тем временем сопровождавшие его тоже вышли из машин и в ожидании смотрели на нас. В конце концов генерал попрощался со мной, сказав:

— Хауптштурмфюрер, поздравляю вас с примерным выполнением служебных предписаний!

Такая положительная реакция на мое упорное противодействие была для меня неожиданной. Когда я больше узнал о Вольфе, я только пожалел, что не допустил его. Возможно, что его беседа с Власовым могла бы помочь нашему делу. Генерал Вольф впоследствии без разрешения Гитлера был посредником при сдаче немецких войск в Италии, 2 мая 1945 года, и тем спас много тысяч жизней.

В числе посетителей виллы на Кибитц Вег 9 нельзя обойти молчанием советника посольства Густава Хилгера. Летом 1944 года он несколько раз побывал у Власова, я о нем уже много слышал. Когда он в первый раз посетил нас, то произвел на меня глубокое впечатление своей искренностью, ясными формулировками и выдающимся культурным русским языком, так выгодно отличавшимся от вульгарного языка, свойственного нашему советскому генералитету.

И сам генерал Власов мне потом говорил: «Это прямо граничит с чудом, что в этом испорченном свете, где кажется больше не существуют ни честность, ни мораль, еще встречаются люди как этот немецкий дипломат. Можно только завидовать вам немцам, имеющим таких людей. Я боюсь только, что Хилгер не будет понят и признан вашим руководством. А жаль!»

Собеседования Хилгера с Власовым имели место с глазу на глаз. Он приезжал к Власову по собственному желанию, чтобы снова повидать его. Еще раньше, сразу после того, как Власов был взят в плен, Хилгер допрашивал его. Хилгер придавал Власову и его Движению большое значение и предвидел их решающую роль в будущем Германии и России. Будучи убежденным в этом, он прилагал все усилия к защите Власовского Движения. Нельзя было не оценить его роли в Министерстве иностранных дел, где, с полным основанием, его считали лучше всех информированным знатоком Советского Союза. По всей вероятности, этим можно было объяснить факт, что Министерство иностранных дел первым из всех немецких министерств заняло хотя сдержанную, но в общем благоприятную позицию по отношению к Власову. Среди чиновников высшего и среднего ранга идея Власова приобрела там многих сторонников. Но, к сожалению, их влияние было недостаточно, чтобы преодолеть противодействие Гитлера. Высшее руководство Министерства иностранных дел, во главе с Риббентропом, чувствовало себя целиком связанным основными директивами Гитлера.

Биография Хилгера объясняет нам его положительное отношение к Власову. Он родился в 1886 году в Москве и считал Россию своей второй родиной. До Первой мировой войны он по своим торговым делам много ездил по всей России. К кругу его друзей принадлежали многие образованные русские. В августе 1914 года он, как и многие другие немецкие подданные, был сослан в Вологодскую губернию, будучи без достаточного основания заподозренным в шпионаже.

За четыре года своего пребывания в различных местах ссылки и в тюрьмах Хилгер изучил скрытые темные стороны жизни в России. На практике он убедился в том, что до этого он знал только из книг Толстого и Достоевского. Встречаясь с простыми русским людьми, с которыми он делил одинаковую судьбу, он как сочувствующий им изучил тяжелую жизнь русского народа.

Посещения Власова Хилгером стали одним из главных пунктов обвинения в будущем на процессе в Москве.

Никогда не знаешь, где можешь встретить друзей. Так я был поражен, когда др. Вернер Капп привел меня к начальнику полиции в Латвии обергруппенфюреру СС Вальтеру Шредеру.

Шредер происходил из ганзейского города Любека, где родился в 1902 г. По специальности он был инженером. В период так называемого «захвата власти» он стал государственным комиссаром полиции, в 1933 году — сенатором и полицмейстером, а позже в 1937 году — президентом полиции в Любеке. Все это привело к тому, что весь город знал, почитал и ценил его. Каждый третий прохожий непременно приветствовал его.

Вскоре после того, как Шредер в 1941 году занял в Риге должность шефа полиции Латвии и получил чин СС, он изучил сложное положение страны. К уже и без того трудным проблемам, которые вызывались составом населения, прибавились еще и тяготы войны, которая несколько раз возникала в этой прибалтийской стране. Шредер умел поддерживать хорошие отношения со всеми национальными группами населения. Используя полностью свой авторитет, он старался помогать везде, где не могли преуспеть другие. Через Каппа он узнал о генерале Власове и о моих обязанностях при нем. Он сразу же усвоил все значение русского освободительного движения, стал его сторонником и поддерживал его всюду, где для этого предоставлялась возможность.

Шредер произвел на меня сильное впечатление прежде всего своей наружностью. Его крепкая квадратная массивная фигура выдавала сильную волю, темперамент и ничем не ограниченную готовность к действиям. В своем маленьком кабинете в его учреждении в Риге он указал мне место у маленького четырехугольного столика, сел против меня, устремил на меня свой взгляд в ожидании и сказал: «Говорите!».

Я начал свой доклад, говоря о русском народе, о советском гнете, о надежде на освобождение после вступления немецких войск, о готовности русских сражаться вместе с немцами и о тех многих разочарованиях, которые были вызваны ошибочной оккупационной политикой немецких учреждений, портящей все дело.

Во время разговора Шредер сидел неподвижно. По его глазам я мог судить о том, что он внимательно и с волнением слушал меня, и я чувствовал, что он понимал меня. После моего доклада он задал мне ряд обстоятельных вопросов, из которых было ясно, что многое в моем докладе было для него не ново и уже его занимало. Его темперамент и сила воли часто проявлялись: он вскакивал, обегал вокруг стола, возвращался к своему месту и ударял обоими кулаками по столу, восклицая: «Ошибки очевидны… Их легко распознать, знаешь, как их устранить и видишь, что ты бессилен!». Вскоре после этого он со мной простился со словами: «Не будем терять время. Приходите послезавтра в то же время, и мы посмотрим, что можно сделать».

Покидая штаб, я увидел несколько молодых эсэсовских офицеров, которые смотрели на своего «папашу Шредера» — как они его называли — с уважением и почтением.

Когда я через два дня опять пришел к Шредеру, он передал мне конверт: «Это письмо передайте лично обергруппенфюреру Хейнцу Йосту в Берлине. Он вхож к Фюреру, может быть, он может нам помочь».

Вскоре после этого я поехал в Берлин и явился в учреждение Йоста. Я подумал, что Йост был уже предупрежден о моем визите, так как меня сразу провели в его кабинет. После того, как он прочитал письмо Шредера и выслушал мой короткий доклад, он сказал мне: «Ваши мысли интересны и ими стоит заняться. Но прежде я прошу вас пообедать с нами в собрании».