Сердце гулко забилось в груди. Я отвернулся, не в силах смотреть на красные губы Сэрафины, на ее черные волосы. Мне не хотелось видеть это лицо, так похожее на лицо Лены.

— Не подходи ко мне, ведьма!

Ридли плакала, сидя на корточках рядом с Линком, раскачиваясь взад-вперед, как умалишенная.

«Лена? Ты слышишь меня?»

— Я пришла не за тобой, Итан, — раздался над языками пламени чарующий голос Сэрафины, — тобой займется моя драгоценная дочь. Она так выросла за этот год, ты не находишь? Приятно видеть, как твой ребенок реализует свой потенциал, — отрада для матери.

Она говорила, не обращая внимания, что языки пламени почти лизали ей ноги.

— Нет! Лена не такая, как ты!

— Где-то я это уже слышала! Ах да, в день ее рождения! Но тогда ты верил в то, что говоришь, а теперь врешь мне в лицо. Ты же знаешь, что потерял ее! Она не может изменить то, чему суждено случиться.

Пламя поднялось Сэрафине до талии. Ее черты были идеальны, как у любой из рода Дачанис, но в ее лице они словно бы искажались.

— Лена не может, а я могу! Я сделаю все, что угодно, чтобы защитить ее!

Сэрафина улыбнулась, и у меня внутри все сжалось. Ее улыбка была так похожа на улыбку Лены, по крайней мере, на то, как она улыбалась в последнее время. Пламя поглотило Сэрафину почти целиком, но ее голос продолжал нашептывать мне на ухо:

— Такой смелый, совсем как твоя мамочка! Она перед смертью, кажется, тоже говорила что-то в этом роде. А может, и нет. Знаешь, такие вещи забываются, потому что они ровным счетом ничего не значат!

Я замер. Сэрафина стояла рядом со мной, окруженная языками пламени. Огонь был не обычный, от него веяло адским холодом.

— Твоя мать была никем. Ее смерть не была героической, она умерла зря. Просто из-за моей маленькой прихоти, со мной такое случается. Ее смерть — пустой звук. Как и твоя.

Руки сами потянулись к ее горлу, мне хотелось растерзать ее. Но ладонь прошла сквозь воздух — она явилась нам в бесплотной форме. Мне хотелось убить Сэрафину, а я не мог даже дотронуться до нее.

— Думаешь, я стану тратить свое драгоценное время, чтобы явиться сюда во плоти, смертный? — рассмеялась Сэрафина. — Забавно, Ридли, ты не находишь?

Она повернулась к Ридли, которая продолжала раскачиваться, зажав руками рот, подняла руку и простерла над ней ладонь.

Ридли медленно поднялась на ноги, вцепившись руками себе в горло, высокие каблуки оторвались от земли, лицо побагровело от удушья. Длинные светлые волосы болтались в воздухе, как у безжизненной куклы. Призрак Сэрафины растворился в теле Ридли, и оно засияло желтым светом, пробивавшимся сквозь кожу, волосы, глаза. Свечение было таким ярким, что зрачки полностью пропали. Даже в царившей в лесу темноте мне пришлось прикрыть глаза ладонью, чтобы не ослепнуть. Голова Ридли дернулась вверх, словно подчиняясь невидимому кукловоду, и она заговорила:

— Моя сила растет, грядет семнадцатая луна, призванная раньше срока, такое под силу только матери. Я решаю, когда заходить солнцу! Ради моего ребенка я сдвинула звезды, теперь она объявит себя и присоединится ко мне! Только моя дочь может отменить шестнадцатую луну, но лишь я могу призвать семнадцатую. Таких, как мы, больше нет ни в одном мире. Мы — начало и завершение!

Тело Ридли рухнуло на землю, будто пустая оболочка.

Арклайт беспощадно жег мне руку, я надеялся, что Сэрафина не заметит его. Он пытался предупредить меня о ее появлении, а я не обратил внимания на эти сигналы.

— Изменница! Ты предала нас, Ридли. Отец далеко не так снисходителен, как я.

Отец. Сэрафина могла говорить лишь об одном человеке — отце линии кровососущих инкубов из рода Равенвуд, из-за которого все его сыновья были обречены на проклятие. Абрахам.

— Он сам решит твою судьбу, — прогремел голос Сэрафины, перекрывая шипение пламени, — я не собираюсь лишать его такого удовольствия. Я поручилась за тебя, а ты покрыла меня позором. Думаю, я имею право сделать тебе подарок на прощание.

Она воздела руки над головой.

— Раз уж ты с таким рвением помогаешь этим смертным, отныне ты будешь жить, как простая смертная, и умрешь, подобно им. Пусть твоя сила вернется в Темное Пламя, из которого родилась!

Тело Ридли дернулось, она кричала от боли на весь лес. А потом все исчезло: упавшие деревья, ледяной огонь, Сэрафина. Лес стал таким, как прежде — зеленым, темным, полным сосен, дубов и грязи. Вырванные с корнем деревья и сломанные ветки вернулись на место, как будто ничего не произошло.

Лив пыталась влить воду из пластиковой бутылки в рот Ридли. Ее лицо было перепачкано грязью и кровью, но она, кажется, не сильно пострадала.

— Очень сильное колдовство! Призрак, способный завладеть телом темного чародея! — в недоумении пробормотала Лив и, поморщившись, прикоснулась к ссадине на лбу. — Да еще и наложить на него заклятие, если она, конечно, не наврала насчет силы Ридли.

Я с сомнением посмотрел на Ридли. Ее же просто невозможно представить без силы убеждения.

— В любом случае ей нужно время, чтобы оправиться, — Лив смочила край футболки и обтерла Ридли лицо. — Я не понимала, чем она рискует, придя к нам. Ей действительно не все равно, что с нами будет.

— Ну не со всеми нами, — возразил я, помогая Лив усадить Ридли.

Ридли закашлялась и вытерла рот, размазав розовую помаду. Видок у нее был как у девушки из группы поддержки, по которой слишком много раз попали мячом во время матча. Едва придя в себя, она спросила:

— Линк… Как он?

Я опустился на колени рядом с другом. Упавший на него сук исчез, но Линк стонал от боли. Казалось невероятным, что он, как и все мы, пострадал, ведь все вернулось на круги своя, будто бы ничего не случилось — вокруг не было видно ни единой сломанной ветки. А вот рука Линка посинела и сильно опухла, джинсы разодраны.

— Ридли? — открыв глаза, спросил Линк.

— С ней все в порядке, — успокоил я его. — С нами все в порядке, все живы.

Я разорвал его штанину до верха, обнажив разбитое колено.

— Ты на что это там пялишься? — попытался пошутить Линк.

— На рожу твою кривую, — усмехнулся я, склоняясь над ним, чтобы проверить зрительные рефлексы.

— Только не лезь ко мне целоваться!

— Да сейчас тебе, — облегченно вздохнул я.

Ему удалось сфокусировать взгляд — значит, все будет в порядке. От сердца отлегло, я был и правда готов расцеловать его.

Мы устроились на ночлег между корнями огромного дерева, я даже не знал, что такие бывают. Мы перебинтовали Линку коленку моей запасной футболкой, а руку подвесили на перевязь из свитера с эмблемой школы «Джексон». Ридли лежала с другой стороны дерева и смотрела в небо широко открытыми глазами.

Интересно, подумал я, какое небо она видит? Смертное или чародейское? Ее силы на пределе, но вряд ли сегодня ей удастся уснуть. О чем она сейчас думает? Жалеет, что решила помочь нам? Неужели Ридли действительно лишилась способностей?

Каково это: вдруг стать смертным, если ты всегда был чем-то большим? Если ты никогда раньше не ощущал «беспомощности, присущей человеческому существованию», как сказала нам в прошлом году миссис Инглиш, когда мы проходили «Человека-невидимку» Герберта Уэллса? Теперь Ридли стала такой же невидимкой, как и все люди.

А вы бы обрадовались, если бы, проснувшись однажды утром, обнаружили, что ничего особенного собой не представляете? Обрадовалась бы Лена? Ведь если бы она осталась со мной, с ней бы произошло именно это, а я и так причинил ей достаточно страданий.

Мне, как и Ридли, тоже было не заснуть, но смотреть на звезды не хотелось. Я собирался почитать дневник Лены. Я понимал, что нарушаю ее личное пространство, но на этих потрепанных страницах могло содержаться что-то полезное. Я промучился час, а потом все-таки убедил себя, что во имя благой цели мне стоит заглянуть в ее блокнот.

Сначала я с трудом разбирал слова, потому что единственным источником света мне служил мобильник. Постепенно глаза привыкли, и я четко различал все, написанное на линованной бумаге. После ее дня рождения я часто видел почерк Лены, но никак не мог привыкнуть к тому, как он изменился. Он так сильно отличался от по-детски округлых букв, которыми она писала до той ночи. И вообще — было очень непривычно видеть строчки, написанные ею на бумаге, после стольких месяцев разглядывания фотографий могильных надгробий и черных узоров.