Готова.

Она наклонилась вперед. Микрофиламент держал крепко.

Ну же, унеси меня отсюда!

Пелликула активировала канат. Миллионы крошечных талевых устройств прокатились по нему, подтягивая вверх. Вверху использованный канат превращался в ту самую морабу, из которой и появился. Обри устремилась вверх со скоростью несколько сотен миль в час. Перед выступом подъем замедлился, но все равно она налетела на скалу, как волна, и прокатилась пару сотен метров. Выдержать такое испытание без переломов могло только ее адаптированное к открытому космосу тело. В последний момент Обри успела отстегнуть исчезающий фал, которым ей вполне могло отрезать голову.

Не успела она подняться, как ее снова бросило на землю — запущенный с Фобоса метеоритный шквал обрушился на Марс со сверхзвуковой скоростью. Казалось, перед ней вдруг выросла стена огня. Каньон Ноктис Лабиринтус содрогнулся и вспыхнул. Громадные факелы горящей пыли взметнулись в розовое небо, направляемые стенами каньона. Даже в разреженной атмосфере Марса грохот был оглушающий. Еще через секунду пламя достигло такой интенсивности, что даже Обри пришлось отвернуться, чтобы уберечь зрение.

Она побежала к спасательному люку, у которого ее поджидал Бин_128А. Джилл, физически находившаяся у другого края каньона, уже выбралась из долины и ушла другим путем. По крайней мере, Обри надеялась, что так все и случилось.

Задачей Бин_128А было прикрывать Обри, если что-то пойдет не так. Люк, возле которого он дежурил, вел в систему подземных туннелей, использовавшуюся в не столь далекие времена революционной группировкой ФЬЮЗ, разгромленной армией старого Мета еще до того, как Департамент Иммунитета изгнал ту самую армию во внешнюю солнечную систему. ДИ имел в своем распоряжении схему туннелей, но партизаны внесли в систему некоторые изменения, самым из важным из которых стало появление туннеля, ведущего прямиком к пункту на верхней границе многолетних мёрзлых грунтов. Место это лежало на такой глубине, что никакие электромагнитные детекторы прощупать его не могли. Здесь туннель ответвлялся на север и через несколько километров выходил на поверхность возле совершенно неприметной станции перезарядки хопперов. Служивший на станции старик, еще помнивший славные подвиги революционеров ФЬЮЗ, помогал партизанам по мере возможности. Когда Обри и Бин_128А появились из туннеля, их уже дожидался готовый к взлету хоппер. Сначала — к полярному лифту, а уже оттуда назад, в Мет.

Добежав до портала в туннельный комплекс, Обри остановилась. Бин_128А нетерпеливо задергал носом.

— Ну что, готова?

— Еще секунду, ладно?

— Ладно. Но только давай не задерживаться. — Бин_128А поежился. — У меня от планет мороз по коже.

Обри бросила последний взгляд через плечо. Из расщелины все еще поднималось призрачное зеленоватое мерцание. Чистый грист горит жарким белым пламенем, как магний. Возможно, все дело в морабе?

Мама.

Как же она могла так поступить? Почему не приготовила более быстрый и надежный детектор? Знала же, что этот с наплывом пленников не справится. Знала, что все спастись не успеют. Знала, что заключенных будет много.

Может, она сделала это не по глупости, а нарочно? Из боязни узнать, что мать не смогла выбраться? Что это может подорвать ее решимость продолжать борьбу с диктатурой?

Поискав ответ в себе, Обри наткнулась на пустое пространство, ту часть памяти, информацию из которой намеренно удалила сама, чтобы сведения не попали в руки врага, если ее поймают и подвергнут пыткам.

А не утаила ли она и от себя этот секрет?

Если и да, то следы по крайней мере замела хорошо. Добросовестное заблуждение? Ну и ладно. Так или иначе, особо тяжелых последствий эта ошибка за собой не повлекла. Когда ты в партизанах, когда тебя ищут по всему Мету, ошибаться — непозволительная роскошь.

Даже если тебе всего лишь шестнадцать, и ты отчаянно скучаешь по матери.

Как всегда, внутренний спор выиграл партизан. Обри была осторожна и не допускала ошибок. Прежде чем ее начали искать в туннелях, она уже добралась до полярного лифта и вернулась на тайную партизанскую базу в Мете.

Революция продолжалась.

Шок. Жар. Радиация. Грист содрогнулся.

Меня бросили на солнце, подумала Данис. В самый его центр.

Но это было еще не все. По гристу как будто прошел ветер. Дрожь по миллиарду миров.

Долгий, протяжный крик. Хриплый мужской голос. Голос доктора Тинга. Данис подняла голову.

Доктора Тинга кружило, словно его захватил водоворот. Он исчезал в воронке черного ящика.

Тинг сопротивлялся. Данис это видела. Но тяга была слишком сильна, и он, дергаясь и размахивая руками, исчезал в блоке памяти.

Комната несколько раз перестраивалась, затем изображение стабилизировалось, хотя и продолжало мигать стробоскопическими вспышками. Загудела тревожная сигнализация. Данис поднялась на колени и огляделась. Комната была пуста, только стол и коробка. Данис потянулась к ней. Выпрямилась с ящичком в руках. Поставила его на стол.

Внутри ящичка — кнопки и перекидной переключатель. Она сосредоточилась на черной поверхности. Медленно, расплываясь, как масло, на крышке проступили золотистые буквы. Ярлыки. Инструкции. Ей хватило одного мгновения, чтобы прочитать руководство по эксплуатации.

Данис нажала кнопку.

Коробка сменила цвет с черного на красно-коричневый.

Снова загудела сигнализация. Всплеск активности за пределами лаборатории доктора Тинга. Воздух наполнился шепчущими голосами алгоритмов, как будто вся тюрьма напоминала себе, как держаться вместе, заодно.

— Вы заслужили это в полной мере, доктор Тинг, — сказала Данис. — Как никто другой.

Она повернула переключатель и поставила коробку на стальной стол.

Стоило ей убрать руки, как коробка снова сделалась черной, а все надписи исчезли с ее поверхности. Данис отступила. Она не знала, ни какую форму примет последняя последовательность, ни как это будет представлено в виртуальности.

— Аспект, конвертер, пелликула… выбор сделан. Полная развертка, — прочирикал ящик. Через секунду — едва слышный писк.

И снова тот же тоненький, ломкий голосок.

— Переформатирование завершено.

Пока пассажиры проходили досмотр, пока с ними разговаривали регулировщики Департамента Иммунитета, с Меркурия пришло наконец уведомление. Не видя смысла запираться, Ли признала, что покинула работу самовольно, без разрешения. Сообщение о задержании отправили, вероятно, в Департамент Науки, и в ожидании ответа Ли отправили в «камеру временного пребывания» — то есть тюрьму, хотя регулятор Департамента Иммунитета упорно называл ее «жилым блоком», — с кроватью, туалетом с мрачновато-зеленым антисептическим гристом и дверью, которая открывалась только снаружи.

Блокирующий алгоритм запретил все формы коммуникации и даже виртуальное присутствие в мерси. А код ее конвертера оказался под контролем центральной обрабатывающей программы, разрешившей ей пользоваться внутренними вычислительными мощностями только для калькуляции. Часы растягивались в дни, и Ли уже скучала по тем журнальным статьям, что загрузила перед поездкой, но и они пребывали под запретом.

Теперь Ли лучше понимала, что чувствовал Сискаль, когда его выставили из университета и отрезали от информационного гриста университета со всеми широчайшими возможностями. Жизнь без встроенной внутренней базы данных оказалась довольно скучной. Для свободного конвертера такое существование, наверное, невыносимо. Неудивительно, что они так падки на взятки — за крупицу информации готовы едва ли не на все.

Время шло. Ли сидела в ожидании решения по своему делу. Хорошее во всем этом было только то, что ее зависимость от «Глори», похоже, сошла на нет. Что бы там ни ввели партизаны, действовало оно безотказно. Ли действительно обрела иммунитет к эффектам «Глори». Период абстиненции прошел, и ее сознание впервые за многие годы очистилось от искусственной стимуляции.