Нельзя было избавиться лишь от любопытствующих паучат, завороженными ордами кишевших возле ног пришельцев. Тела сих младенцев имели в поперечнике не менее фута. Под ногами шевелился радужный ковер: красные, желтые, оранжевые, брусничные, черные, с металлическим отливом и без него, матовые и радужные силуэты. На них были пятна и полосы, сложные рисунки... Попадались даже паучата, окрашенные с ног до головы в один цвет.

Впрочем, необычайное разнообразие красок сложно было оценить, поскольку казалось, что идешь через мелкий пруд, в котором всюду дрыгаются паучьи ножки. Юнцы с удивительной резвостью цеплялись за сапоги и проскальзывали мимо ног, и ни разу ни одна тоненькая ножка не подвернулась под чью-нибудь неловкую ступню.

В основном паучата делили свое внимание между Талеей, Флор и Джон-Томом. Хапли и Клотагорба они словно и не замечали. Впрочем, детишки не обнаруживали и застенчивости.

Один ринулся вверх по боку Джон-Тома, цепляясь за прочную, к счастью, ткань брюк и куртки, да так и уселся, словно кот, на правом плече молодого человека, оживленно шелестя что-то своим менее предприимчивым приятелям. Джон-Том изо всех сил старался представить себе, что несет на плече кошку.

На физиономии подростка был намалеван узор из линий, бежавших от жвал к глазам и далее на затылок. Косметика ничего не говорила Джон-Тому о половой принадлежности этого создания. Ему весьма хотелось отмахнуться, но гостю подобает принимать обычаи гостеприимных хозяев. И Джон-Том оставил пау-чонка в покое, решительно не обращая внимания на случайные движения ядовитых клыков.

Паучонок сидел прочно и помахивал футовыми конечностями не одобрявшим его подвига взрослым и завидующим друзьям.

— Откуда ты? Ты теплый, а не холодный. Как добыча или лесные твари. Ты очень высокий и тонкий... и у тебя волосы только на голове, но зато очень густые. — Брюшком, частично свободном от одежды, паучок несколько раз потерся о затылок Джон-Тома. Тот истолковал прикосновение как дружелюбный жест. Пушок на брюшке был мягким — как шерсть Маджа.

— Ой, какой забавный рот! Все клыки внутри. Покажи мне.

Джон-Том терпеливо открыл рот и оскалился, чтобы показать зубы. Паучок в тревоге отпрянул, но потом осторожно приблизился.

— Как много, и все белые — не черные, не бурые, не золотые. И все плоские, кроме двух. А как ты ими высасываешь жидкость?

— Мои клыки, мои зубы не для того, чтобы высасывать, — пояснил Джон-Том. — Те жидкости, которые мы употребляем, я просто глотаю. В основном я питаюсь твердой пищей и этими зубами измельчаю еду.

Юнец поежился.

— Фу, какая пакость. Неужели ты действительно ешь только твердую, нерастворенную пищу? Твои клыки непригодны для этого, по-моему, они сломаются. Ух-ух.

— Попадаются и жесткие кусочки, — признал Джон-Том, вспоминая кое-какие из неудобоваримых блюд, с которыми приходилось иметь дело. — Но мои зубы прочнее твоих. Они не полые.

— Интересно, — продолжил паучок с обескураживающей детской откровенностью, — а на вкус ты хорош?

— Надеюсь. Но так не хочется, прожив столько лет на свете, испортить пищеварение своему другу. Должно быть, насквозь пропитался кока-колой и пиццей.

— Не знаю, что это за колапица. — Дитя обнажило крошечные клыки. — Может, дашь куснуть? Старшие отвернулись.

В голосе его слышалось ожидание.

— Был бы счастлив, — нервно заторопился с ответом Джон-Том, — но я сегодня ничего не ел и боюсь, как бы тебя не стошнило. Понял?

— Ничего. — Предприимчивый младенец не был разочарован. — Я бы тоже, наверно, не захотел, чтобы ты высосал одну из моих ног. — Паучок поежился при этой мысли. — Ты хорошая личность, теплоземелец. Ты мне понравился. — И Джон-Том вновь испытал ласковое прикосновение брюшка. Паучок же соскочил вниз, затерявшись в толпе однолеток. — Удачи тебе.

— И тебе, дитя, тоже, — поспешно откликнулся Джон-Том. Анантос и несколько взрослых прядильщиков наконец принялись разгонять молодежь. Те махали конечностями и взволнованно пришепетывали, прощаясь.

Что-то тяжело навалилось на его левую руку, и юноша тревожно повернул голову. Впрочем, это оказался не очередной бестактный паучок. Посеревшая Флор привалилась к нему. Он торопливо обнял ее за плечи и постарался поддержать.

— Что случилось, Флор? На тебе лица нет!

— Что случилось? — Негодование возвратило некоторые краски на пепельное лицо. — Меня ощупывали, оглаживали... По мне бегали. Целая дюжина самых мерзких и отвратительных созданий, которых...

Джон-Том замахал руками.

— Господи Иисусе! Флор, можно потише? Это же наши хозяева.

— Знаю, но чтоб меня так трогали... — Девушка не могла сдержать дрожь, — Aranas[49]... Ик-к-к! Ненавижу их. Даже маленьких — с ноготь, — хотя мама всегда хвалила их за то, что ловят тараканов. Теперь понимаешь, как я себя чувствую? Уже на лодке мне стало худо. — Она неуверенно высвободилась из его рук. — Не знаю, Джон-Том, сколько я еще смогу продержаться. — И Флор показала на Анантоса, шествовавшего впереди.

Они повернули на другую, более широкую паутинную дорогу.

— Дело не в том, какие они снаружи, — строго проговорил Джон-Том, — а в том, что кроется за их обличьем. В данном случае это разум. Нам нужна их помощь, иначе Клотагорб не привел бы нас сюда. — И он строго поглядел на девицу.

— Можешь идти сама?

Девушка глубоко дышала. На лицо ее возвращались краски.

— Надеюсь, compadre. Но если они полезут на меня опять... — Она коротко вздрогнула... — Мне так... гадко.

— Гадко — это состояние ума, а не тела.

— Тебе легко говорить.

— Посмотри, им ведь тоже не нравится наш вид. Я это знаю.

— Что мне с того, что они думают, — взорвалась Флор. — Санта Мария, скорей бы покончить с этим делом.

— Не знаю, — Джон-Том поглядел в ту сторону, где за миллионами тросов и сооружений из шелка паутинными кружевами играло солнце, яркое еще, невзирая на собирающиеся облака. — А мне кажется, здесь красиво.

— Комплимент пауку от мухи, — буркнула она.

— Да, но мухи предлагают паукам помощь.

— Будем надеяться, что они поймут это.

— Ах, какая ты нервная. — И он страстно коснулся ее спины. Флор улыбнулась в ответ, благодаря за моральную поддержку.

Джон-Том посмотрел вперед и, к собственному удивлению, обнаружил, что глядит прямо в глаза Талей. Встретившись с ним взглядом, она немедленно отвернулась.

Он решил, что взгляд, наверно, предназначался не ему. Быть может, Талея пыталась запомнить дорогу на случай бегства. Подозрительность и осторожность в крови у рыженькой. Ему и в голову не пришло, что взгляд выражал нечто совсем другое.

К полудню они успели подняться на несколько тысяч футов. Впереди громоздилось колоссальное сооружение. Сколько же пауков, думал Джон-Том, и сколько лет терпеливо пряли, чтобы соорудить эти могучие бастионы из прочного шелка, обвивающего камни.

Королевский дворец в Паутинниках построен был в основном из тесаного камня, скрепленного не глиной, не бетоном, не клеем — слоями паучьего шелка. В самых неожиданных местах поднимались серебристые башенки. Колоссальное здание крепилось к нависающей сверху скале канатами в ярд толщиной. Такие могли бы выдержать целую гору. Здесь, наверху, у склона ветер дул вовсю, однако дворец не шевелился. Он был словно вырезан из камня.

Они вступили в округлый, покрытый шелком тоннель, ведущий к новым коридорам и залам. Внутри понемногу становилось темнее. Прозрачный шелк поглощал не так уж много света, однако чтобы осветить самые глубины, требовались факелы и фонари.

Перед ними оказался портал, который с обеих сторон охраняли самые крупные пауки, каких только доводилось видеть Джон-Тому. Тело каждого длиной не уступало росту Джон-Тома, а ноги, толщиной с доброе бревно, занимали футов восемнадцать в поперечнике.

Пауки окрашены были в густой бурый цвет без каких-либо узоров и ярких пятен.

Черные сложные глаза были малы по сравнению с внушительным телом. Потрясающие розовые и оранжевые шелка окутывали тела и ноги. Целый набор белых шарфов был накручен на две передние ноги и предполагаемую шею. Меж могучих ног покоились огромные алебарды с резными древками.