Чуть поодаль от хижин расположились полукругом музыканты, которые, не жалея сил, наяривали на своих инструментах. Напротив них сидели певцы — как показалось Джон-Тому, сплошь мужского пола, облаченные в убранство воинов, что подразумевало, помимо все тех же юбочек, ожерелья, кольца и шлемы из черепов животных, причем ясно было видно, что далеко не все черепа были в незапамятные времена собственностью хищников.

— Ни хрена себе, — пробормотал Мадж. — Ну и дела! Да это ж каннибалы!

Между полукружиями музыкантов и певцов возвышалась деревянная платформа, посреди которой торчал длинный шест. Трое пищух возились со сложенными у его подножия дровами. Вот они развели огонь и отошли на безопасное расстояние, внимательно следя, чтобы пламя не перекинулось на платформу. Судя по громадному количеству устилавшего хворост лапника, от костра требовался не столько жар, сколько как можно больше дыма; вдобавок пищухи непрерывно подкидывали в огонь листья и кору.

Ветер гнал дым на существо, привязанное к высокому шесту. Горемычный пленник был одет в рубашку и штаны из змеиной кожи, а обут в кожаные башмаки; его передние лапы утопали в огромных, кожаных же, варежках. Костюм бедолаги дополняли медные шипы, череда которых начиналась от башмаков и заканчивалась на широких плечах. Джон-Том никак не мог сообразить, какой цели служат шипы — то ли они используются как украшения, то ли как средство обороны. Юноша припомнил, что у некоторых воинственных народов такие шипы применяются и для того, и для другого. Талию пленника перехватывал усеянный медными заклепками ремень; второй, немногим короче, облегал шею. Ростом узник был около четырех с половиной футов, хотя казался ниже из-за того, что опустил голову. Он кашлял и чихал, будучи не в силах не дышать, а следовательно, не вдыхать густой черный дым.

На краю платформы лежал большой заплечный мешок, выделанный, по-видимому, из той же самой кожи, какая пошла на одежду обреченного на удушье существа. Размеры мешка производили весьма внушительное впечатление. К нему была приторочена тонкая сабля, которая, если поставить ее вертикально, достала бы, должно быть, рукояткой до плеча своего владельца. Время от времени дым относило в сторону, и тогда путешественникам представлялась возможность как следует разглядеть пленника. Не узнать того было поистине немыслимо; таких, как он, узнают, как правило, с первого взгляда.

— Что он тут делает? — прошептал изумленный Джон-Том. — Я думал, коалы предпочитают тропики. Во всяком случае, в Колоколесье они мне не встречались.

— Ты прав, мой мальчик, они редкие гости в наших краях, — отозвался Клотагорб. — И вправду интересно, что погнало его в такую даль? Надо отметить, одет он как раз по погоде.

— Бедняга, — посочувствовала коале Дормас. — Любопытно, в чем он провинился, что его так мучают.

— Верно, всего лишь шел мимо, — пробурчал Мадж, слегка подаваясь назад. — Ну все, хорош. По-моему, нагляделись вдоволь, пора и удочки сматывать.

— Ты ошибаешься. Разве непонятно, к чему идет дело? Они собираются задушить его дымом. Никто на свете не заслуживает подобной смерти.

— Да неужто, приятель? Откуда ты знаешь, может, он плюнул в душу этой шайке немытых обормотов? Может, его судили и вынесли приговор. Как и положено, все честь по чести. Я тебе говорил, не лезь в чужой дом со своим стаканом. — Выдр кивнул в направлении поселения. — Видишь, как он одет? Одно слово, варвар. Нет, парень, ты как хочешь, а по мне, пускай разбираются сами.

— Если он совершил преступление, — откликнулся Джон-Том, — я хочу знать, насколько оно серьезно. А если нет, тогда мы обязаны выручить его. В конце концов, ведь может сложиться так, что однажды случайный прохожий окажет такую же услугу мне.

— Ну да, — хмыкнул Мадж, — жди! Кореш, сдается мне, ты глуп, как пробка. Ни один дурак не станет с тобой связываться.

— Я тоже был бы не прочь узнать, что привело его сюда, — произнес Клотагорб. — Уж больно странное получается стечение обстоятельств.

— Да вы что, рехнулись? Что за идиотская привычка вечно лезть на рожон?

— Мадж, где твоя забота о ближнем?

— В заднем кармане, приятель, вот где! И потом, о каких ближних речь? Или ты разумеешь вон те гнусные рожи? Не скажу, чтобы я был в восторге от их манер, но рисковать собственной задницей ради того, чтобы пособить какому-то там придурку, — нет уж, приятель, я если и чокнулся, то не до такой степени.

Джон-Том посмотрел на платформу. Пленник ослабел настолько, что уже не мог даже кашлять.

— Мы должны что-то предпринять.

— Давай-давай! Бери с собой эту старую перечницу, и ползите туда, разрезайте веревки, освобождайте своего ненаглядного медведя. Кстати, можешь сказать тем ребятишкам, что тебе очень жаль, но лавочка закрывается. Думаю, они тебя поймут. Нет, они будут просто счастливы — рассчитывали закусить одним идиотом, а их вдруг оказалось трое!

— Хотя меня снедает любопытство, а также переполняет справедливое возмущение, — изрек Клотагорб, — я вынужден признать, что в словах водяной крысы есть определенный смысл. При всем нашем сочувствии коале мы не вправе забывать о том, что подвигло нас на это путешествие. Риск должен быть оправданным, чего я в данном случае не наблюдаю.

— Вы правы, сэр, — проговорил Джон-Том после недолгого размышления. — И ты тоже, Мадж.

— Приятель, — воскликнул изумленный и одновременно польщенный выдр, — да мне никак удалось втемяшить в твою глупую башку хотя бы крупицу разума?

— Мы можем освободить коалу безо всякого риска. — Юноша потянулся за дуарой.

Для того чтобы уяснить намерения Джон-Тома, вовсе не требовалось быть семи пядей во лбу.

— Ты хорошо подумал, мой мальчик? — справился чародей. — Ведь если у тебя ничего не выйдет, мы неминуемо попадем в лапы дикарей.

— Не беспокойтесь, сэр. Уверяю вас, все будет в порядке, — Джон-Том принялся подстраивать инструмент. — Я понял, в чем моя беда. Мне обычно приходилось петь, что называется, с налета, то есть я не успевал подготовиться. Но теперь, когда у меня появилась возможность присмотреться к дикарям и послушать их музыку, все будет иначе. Я не подведу.

— Твоя уверенность обнадеживает. Скажи, мой мальчик, откуда она вдруг взялась?

— Я собираюсь воздействовать на них той самой музыкой, которую они играют. — Джон-Том усмехнулся. — Понимаете, я услышал достаточно, чтобы уловить мелодию, а сейчас попробую переложить ее в стиле рока, разумеется, со своими собственными словами. — Он провел пальцами по струнам дуары. — Ничего сложного. Я мог бы сыграть такое даже во сне.

— Что ж, чувак, валяй, а я пошел обратно. — Мадж повернулся и двинулся в сторону лагеря.

— Не обращай на него внимания, — сказала Дормас и ободряюще улыбнулась. — Я верю в тебя. Давай, покажи этим мерзавцам, где раки зимуют.

— Надеюсь, до такого не дойдет.

Юноша прокашлялся. Он хотел всего лишь освободить пленника и вовсе не стремился стереть дикарей с лица земли. Пальцы ударили по струнам, над лесом раскатились первые аккорды, и Джон-Том запел, стараясь придерживаться той манеры исполнения, которой прославился когда-то Оззи Осборн.

Результаты не замедлили сказаться. Палочки замерли на полпути к барабанам. Посвистывание флейт и грохот тамбурина мгновенно прекратились. Голоса певцов смолкли, и все, кто находился в долине, уставились на диковинную фигуру, что возникла вдруг из тумана на вершине холма.

Джон-Том предполагал, что его парафраз музыки дикарей парализует каннибалов. Однако ничего подобного не произошло. Впрочем, хотя лесовиков явно не зачаровали раскаты тяжелого металла, срывавшиеся со струн дуары, дикари, к немалому облегчению юноши, не кинулись гурьбой на холм, размахивая своими дубинками. Правда, они побежали, но — в противоположном направлении, роняя дубинки, копья и прочее вооружение. Следом за самцами бросились врассыпную самки, волоча за собой детенышей. Воздух огласился жалобными воплями. Воины расставались с оружием потому, что им требовались лапы, чтобы зажать уши или обхватить голову. Не прошло и пяти минут, как все до единого жители деревни исчезли в лесу. И тут заговорил пленник: