«Аль я в раю? — подумала сапожница. — Век того не видала, что вижу».

Тут вошли в спальную горницу четыре горничные девушки. Вошли они, а подойти к царице боятся.

— Вам чего надо? — спрашивает их сапожница.

Девушки ей отвечают:

— Здравствуй, матушка царица! А мы тебя одевать, обувать пришли.

Сапожница им:

— А я сама оденусь. Иль я калека!

А девушки стоят, не уходят.

Сапожница глядит на них:

— Чего же вы стоите? Неужели дела у вас нет, бездельницы!

А девушки глядят на табуретку у кровати, а на табуретке палка лежит и плетка.

— А бить-то нас будешь когда, матушка? — спросили девушки. — Теперь или после?

— Да за что же вас бить? Вам больно будет!

— А за то, матушка царица, что вам серчать надо!

Тут и сапожница рассерчала:

— Дуры вы, что ли? Идите прочь да делом займитесь!

Девушки ушли. А сапожница поднялась, оделась, пошла на кухню и там чаю с бубликами напилась.

На кухне повара и кухарки обращаются к сапожнице со страхом и почтением, сахару подают сколько хочешь — каждый думает, что она царица. И сапожница стала думать, что она царица.

«Чего это, — думает, — царица я, что ль? Знать, и правда царица. Ну что ж, и царицей теперь побуду, сапожницей-то успею. Пусть мужик мой по мне поскучает! Царицей-то оно и легче быть».

Вот живет она царицей и день и два. С утра до вечера позади царицы вельможа ходит, все ее приказы и желанья пишет и исполняет. Царица уж привыкла к тому вельможе: кто ни обратится к ней с просьбой или с чем, она только укажет:

— Скажи заднему, он исполнит, — и далее идет.

Идет она и семечки грызет, а семечки для нее вельможа в горсти держит и руки наотлет вытянул.

В тот час наш солдат у деревянной будки стоял. Видит он — идет-гуляет сапожница-царица. А солдата по-прежнему палками бьют и нынче били с утра.

Глянул солдат на сапожницу-царицу, хотел суровое выраженье на лице сделать — и ухмыльнулся.

Сапожница-царица и обращается к нему:

— Ты чего ухмыляешься? Мне, что ль, обрадовался?

Солдат ей в ответ:

— Тебе, матушка!

— А чего радуешься? Я тебе добра не сделала. Чего ты хочешь?

— А того хочу, матушка, пусть меня палками не бьют. Второй год с утра спозаранку колотят, мясо с костей стерли.

— За что ж тебя?

— За ухмылку, матушка.

— Ну, скажи заднему, пусть тебя не бьют.

— Нет уж, матушка, — солдат сапожнице-царице говорит, — заднему я говорить не буду: ты передняя, ты сама упомни и прикажи.

Царица остановилась около солдата:

— Ишь ты, какой въедливый! Ладно уж, я сама прикажу и бумагу напишу — не будут тебя бить.

— И других прочих, матушка, пусть не бьют!

— Аль многих тут бьют?

— Да почитай что почти всех, матушка, колотят. Истерлись люди при дворце, а из терпенья не выходят.

— Дураки они, что ль? — спрашивает сапожница-царица.

— Не могу знать, матушка!

В тот же день сапожница-царица дала повеление, чтоб никого в ее царстве не били и не смели даже касаться палкой человека. А солдатам велела дать по двадцать пять рублей каждому, а сверх того по три дня гулянья и по полведра пива.

На третий день своего царствования сапожница соскучилась по сапожнику.

«Пойду, — думает, — погляжу издали, как он там. Небось горюет по мне».

Собралась царица и пошла из дворца к домишку сапожника, а за ней вельможа идет.

Вот идет она, царица, видит свой бедный домишко.

А из ворот того домишка как раз ее сапожник выходит, и не один, как следовало бы, а с другою дородною женщиной, что не хуже самой сапожницы, и на лице у сапожника горя нету.

Тут как вскрикнет сапожница-царица:

— Ах ты бессовестный, ах ты такой-сякой! — да хвать сапожника по затылку, с того и картуз соскочил.

А сапожник никак не опомнится: глядит он и на ту женщину и на эту, обе они на вид одинаковые, а которая жена — нe разберет.

Только когда сапожница-царица по спине его еще разок хлопнула, сапожник понял, которая его жена.

Взяла сапожница мужа за руку и повела домой, а про царство свое забыла.

А царица скрипнула зубами на вельможу и тоже домой пошла, во дворец.

Как явилась она во дворец и узнала, что бить теперь, драть, пороть и лупить никого нельзя, отмена вышла, и будто она сама так повелела, закипело злобой сердце царицы.

Позвала она кого ни на есть, чтоб ударить кого было.

Явилась кухарка. Подняла царица на нее руку, да видит вдруг — рука-то ее, царицына, исстирана, работой истерта, и опустила она свою руку, никого не ударила.

Вспомнила она, как жила у сапожника — как бы опять ей в жены к нему не попасть! — и оставила царица волю сапожницы как есть.

И солдат с дураком довольны остались. А только царице веры нету и не будет.

Жил на Дону казак по имени Емельян Пугачев. Был он нрава беспокойного и пошел бродить по Руси. Бродил он девять лет, побывал и в солдатах, и в бурлаках, и в селах, и в городах, и в столицах, и в Сибири.

За эти девять лет вдосталь насмотрелся, как страдает простой народ, как мучают его помещики и начальники, чиновники и неправедные царские судьи и как царица Екатерина II покрывает все их злодейства, да еще самым большим злодеям определяет награды.

Девять лет смотрел Пугачев на все эти несправедливости, на десятый год не стерпело сердце: надо бы дать всему простому народу облегчение, решил он.

Первым делом пошел он за советом-благословением к Стеньке Разину.

Разин в те поры был уже старый старик, но разум сохранил ясный. Жил он в одной тайной пещере.

Пришел к нему Пугачев, земно поклонился:

— Здравствуй, славный атаман.

— Здравствуй, Емельян Иваныч.

— Откуда же, батюшка атаман, ты меня знаешь?

— А мне все ведомо. Ждал я тебя. Знал, что придешь. Потому что таким людям, как ты, никак нельзя меня миновать.

Уселись они рядком, Стенька Разин и Пугачев, сидят, разговаривают. Разин про свои удалые походы вспомнил. Как Астрахань брал, как в Персию ходил.

— Много гуляно, — говорит, — много граблено, но нет на мне греха, потому что грабил я только богатых и раздавал добро беднякам.

Пугачев же Разину поведал, что задумал прогнать Екатерину, самому сесть на царство и править по справедливости.

Одобрил славный атаман Стенька Разин такие мысли и благословил Пугачева.

В скором времени после того Пугачев объявился народу.

— Хотя вы знаете меня как донского казака Емельяна Иваныча Пугачева, — сказал он, — но я роду царского. Поможете мне одолеть царицу с ее генералами и вернуть принадлежащий мне по закону российский престол, тогда я дарую вам моею царской властью всякие вольности.

А чтобы крепче была вера его словам, показал природные царские знаки: под левой грудью родимое пятно в виде царского орла.

С того самого дня стал Пугачев писать указы во все стороны и посылать во все губернии своих людей, чтобы народ к нему шел.

Услыхал народ праведное слово, узнал, что объявился царь, который обещает вольности, и повалил к нему со всех губерний и волостей.

Столько народу нашло, что собралось у Пугачева большое войско.

С помещиками Пугачев расправлялся круто и без всякого промедления.

Придет в село, схватит помещика и спрашивает его крепостных: