Прошло немного времени, и снова пришли к князю бояре.

— Мы готовы, князь Петр, служить тебе верой и правдой, — сказали они Петру, — но не желаем, чтобы княгиня Феврония господствовала над нашими женами. Если хочешь остаться нами править, возьми себе другую жену, а Феврония пусть возьмет себе богатства сколько хочет и идет, куда ей вздумается!

— Скажите-ка сами об этом княгине Февронии, — ответил князь Петр.

Тогда бояре пошли к Февронии:

— Госпожа княгиня Феврония! От всего города и от всех бояр говорим: дай нам то, чего мы у тебя попросим!

— Возьмите, что просите! — ответила Феврония.

Тогда бояре в один голос закричали:

— Все мы хотим, чтоб твой супруг был над нами князем, а наши жены не хотят, чтоб ты правила ими! Возьми богатства, сколько тебе нужно, и уезжай куда хочешь.

— Вы получите, что просите. Но только и вы обещайте дать мне то, что я у вас попрошу, — сказала Феврония.

— Что ни попросишь, все отдадим, — ответили бояре, думая, что легко от нее откупятся.

— Ничего мне от вас не надо, одного только супруга моего, князя Петра!

— Как сам князь Петр пожелает. Перечить ему не будем, — ответили бояре.

А сами про себя подумали: «Если князь Петр уйдет с Февронией, поставим другого князя». И каждый из бояр втайне надеялся, что его назовут князем.

Князь Петр не хотел отступиться от жены ради княженья. Ведь сказано же: «Кто прогонит безвинную жену и женится на другой, тот станет виновным навечно перед нею».

И князь Петр удалился из Мурома с супругою своей. Сели они на ладью и поплыли по реке Оке.

Весь день плыли Петр с Февронией, и наконец пришла им пора причалить на ночлег к берегу.

Вышел князь Петр с ладьи на берег, ходит по берегу и размышляет: «Что-то теперь с нами будет? Не напрасно ли я сам себя лишил княжества?»

А Феврония отгадала его мысли и говорит:

— Не печалься, князь, не долго нам быть в унижении!

И верно, только стали складывать поутру слуги княжеское добро, шатры и утварь в суда, как из Мурома прискакали послы и стали бить князю челом, чтобы он вернулся в Муром и княжил бы по-прежнему.

— В Муроме, — сказали они, — знатные бояре перебили друг друга: каждый хотел стать князем. А остальные бояре и весь народ молят тебя вернуться. Тех бояр, которые не хотели, чтоб княгиня Феврония правила их женами, уже нет в живых. Мы ж все просим тебя прийти и править нами.

И князь Петр, не помня зла, вернулся вместе с княгиней в Муром.

Они правили в своем городе не яростью и страхом, а истиной и справедливостью. Странствующих принимали, голодных кормили, нищих одевали, несчастных от гонений избавляли, и были они за то до самой своей кончины чтимы и любимы жителями родного города.

Ехал однажды Степан Тимофеевич Разин среди каменных гор. Сам он и его конь сильно притомились. Захотелось Степану Тимофеевичу пить, да так, что нет больше терпения. Поглядел он по сторонам и видит: пещера, а возле нее старый богатырь. Степан Тимофеевич и подумал: «Дай-ка я подъеду к нему и попрошу попить».

Подъехал и видит, что перед ним сам богатырь Илюшенька Муромец. Степан Тимофеевич снял шапку, чинно поклонился и говорит:

— Нет ли водички у тебя, а то уж пить мне очень хочется.

Илюшенька Муромец посмотрел на него и так сказал:

— Водичка для добрых людей у меня никогда не переводится. Пойди в пещеру, там стоит ковшик, попей из него.

Степан Тимофеевич вошел в пещеру, а там стоит такой огромный ковш, что он еле-еле до его края дотянулся. Выпил немного, а Илюшенька Муромец ему говорит:

— А ну-ка, попробуй подними его.

Степан Тимофеевич взялся за ковш и лишь чуть-чуть приподнял от земли. Илюшенька Муромец покачал головой:

— А ты еще выпей!

Степан Тимофеевич еще выпил воды, а Илюшенька Муромец ему:

— Ну-ка, теперь попробуй!

Легко Степан Тимофеевич поднял ковш. Илюшенька Муромец поглядел, подумал, а потом сказал:

— Ты еще выпей!

Послушался его Степан Тимофеевич и еще выпил. Схватил одной рукою ковш, и показался он ему легче перышка.

— Ну-ка, теперь попробуй, — приказывает Илюшенька Муромец, — кинь его что есть у тебя силы.

Степан Тимофеевич размахнулся и бросил ковш, да так, что он улетел на небо. Улетел и там загорелся семью яркими звездами, по числу драгоценных камней, какими он был украшен. Засмеялся Илюшенька Муромец:

— Вот это сила так сила!

Тут и пошел Степан Тимофеевич простой народ поднимать против господ и бояр. А ковш Илюшеньки Муромца, что забросил он на небо, сияет вечно своими семью драгоценными камнями-звездами. Ночью всюду — и на море, и на суше — указывает людям верный путь.

Дело это было после Булавинского восстания, когда все казачьи станицы царские солдаты подожгли и поразорили.

Остались в станицах старики, старухи да бабы с малолетними детьми погорельцев. Жить им было негде и хлеба тоже не достать. Не лучше, чем в других станицах, были дела и в нашей.

Зима с морозами да вьюгами заходит. Для жилья себе казаки землянки порыли, худо ли, хорошо ли — живут. А вот с хлебом так тут совсем беда подошла. Ни у кого во всей станице самой что ни на есть завалящей корочки не осталось. Если бы не один случай, всем бы зимой пришлось с голодухи подыхать.

А вышел он, этот случай, с девочкой-малолеточкой, от рода семилеточкой. Была она круглой сиротой — ни отца, ни матери у нее не было, и приютиться негде было. Она где ночь, где день отиралась, по чужим людям ходила. В этот день она ходила-ходила, никто ей ничего не подал: у самих станичников нечего было есть. И вот вышла она поздним вечером за станицу, на яр села. Села, кругом себя по сторонам поглядывает… Ни одной живой души не видно. Потом глядит: к ней казак уже не молодой прямехонько идет. Заробела девочка-малолеточка, не ворохнется, а служивый казак к ней подошел, поглядел да так ласково ей и говорит:

— Скажи мне, деточка-малолеточка, что ты не в доме у отца с матерью под окошком сидишь, а вот тут, на яру, время коротаешь?

Загорюнилась девочка-малолеточка, и отвечает она служивому казаку на его ласковые слова:

— А нет у меня ни родного отца с матерью, ни родительского дома с окошечком, и негде мне, кроме как тут, на ветру сидеть. Да это бы с полбеды было, сидела бы я тут да холод-стужу терпела, а когда совсем мерзнуть стала, попросилась бы к добрым людям отогреться. А беда моя — что с самого раннего утра у меня во рту маковой росинки не было.

Просила я у станичников, чтобы они мне хлебца маленький кусочек подали, но у них самих завалящей корочки нет, и придется мне, сироте, теперь с голоду помирать.

Стоит, задумался служивый казак, видать, к сердцу чужую беду-горе и сиротские слезы принимает. Долго стоял он так, а потом как топнет левой ногой, как крикнет громким голосом:

— А ну-ка встань, явись передо мною, как лист перед травою, казанок мой не простой, и не один, а вместе с словом наговорным своим.

Глядит девочка-малолеточка, а к ногам служивого казака катится небольшой казанок, всего в него пригоршни две пшена войдет, не больше. Поднял его казак с земли и дает девочке-малолеточке.

— На, возьми, и пусть у тебя будет до тех пор, пока нужда твоя не убудет. Знай, что этот казанок не простой. Как только ты есть захочешь, бери этот казанок, над огнем повесь и скажи: «Вари, казанок, вари, пузанок, кашку мякеньку, молочну-сладеньку». Как только ты это скажешь, так он и начнет варить, успевай только ешь. А как наешься, сними его с огня, положи кверху донышком и скажи: «Казанок, казанок, слуга верный ты мой, вот тебе отдых и покой». И будет казанок лежать смирно и тихо.