Чувствует она, что неспроста пришла сюда старуха и неспроста не признает ее, а идет к ней словно чужая: не здоровается, не кланяется, идет прямо на нее, во все глаза глядит и только громким голосом твердит одно и то же:

— Кушайте, милые, кушайте!

Старичок тоже покрикивает, а сам во все стороны раздает кому орехов, кому меду, кому пряников, — всем стало вдруг весело.

Подошел старичок поближе к Крупеничке да как выбросит в воздух, в левую сторону от нее, у всех над головами целую горсть гостинцев, да еще горсть, да еще горсть… Кинулись девушки ловить да подбирать гостинцы, а он взмахнул рукавом над Крупеничкой в правую сторону — и Крупенички не стало. Только упало вместо нее на дорогу малое гречишное зернышко.

Бросилась за ним мамушка Варварушка, схватила зернышко в руку и зажала крепко-накрепко, а старичок махнул и над нею рукавом — и вместо Варварушки поднял с земли дорожный посох.

— Кушайте, красавицы, кушайте на здоровье!

Роздал он поскорее все остатки, встряхнул пустым мешочком, поклонился всем на прощание и пошел потихоньку своим путем, опираясь на посох. Татары ему еще воловий пузырь с кумысом на дорогу дали.

Никто и не заметил сразу, что невольниц стало на одну меньше.

Долго ли, коротко ли, возвратился благополучно старичок на тот самый берег, где повстречался с мамушкой Варварушкой, где вдоль по озеру раскинулись зеленые широкие листья и белыми звездами по воде цвела одолень-трава. Кинул оземь посох дорожный — и перед ним опять стоит мамушка Варварушка: правая рука в кулачок зажата и к сердцу приложена — не оторвешь.

Спросил ее старичок:

— Укажи мне: где здесь у вас поле, никогда не паханное; где земля, никогда не сеянная?

— А вот тут, около озера, — отвечает Варварушка, — поляна никогда не пахана, земля никогда не сеяна: цветет она, чем сама засеется.

Взял тогда старичок из рук у нее гречишное зернышко, бросил его на землю несеяную и сказал:

— Крупеничка, красная девица, живи, цвети, молодейся добрым людям на радость! А ты, греча, выцветай, созревай, завивайся — будь ты всем людям на угоду!

Проговорил и исчез старичок, как будто никогда его здесь и не было. Глядит мамушка Варварушка, протирает глаза, будто спросонья, и видит перед собой Крупеничку, красавицу свою ненаглядную, живую и здоровую.

А там, где упало малое зернышко, зазеленело невиданное доселе растение, и развело оно по всей стране цветистую душистую гречу, про которую и теперь, когда ее сеют, поют старинную песенку:

Во время посева, тринадцатого июня, в день гречишницы, в старину всякого странника, бывало, угощали кашей досыта.

Странники ели да похваливали и желали, чтоб посев был счастливый, чтоб гречи уродилось на полях видимо-невидимо, потому что без хлеба да без каши — ни во что труды наши!

Однажды хан Мамай, повелитель Золотой Орды, призвал к себе стариков и стал их расспрашивать про прежние времена, про безбожного царя Батыя.

Стали старики рассказывать ему, как тот царь Батый воевал Русскую землю, как полонил Киев и Владимир и иные русские города, как убил великого князя Юрия и многих других русских князей, как разграбил златоверхие православные церкви и взял богатую добычу.

От тех рассказов хан Мамай потерял покой, обуяла его гордыня, и показалась ему дань, которую платил Орде нынешний великий князь московский Дмитрий Иванович, слишком малой. Помрачившись умом, объявил он:

— Я, хан Мамай, пойду на Русь с великой силой, как ходил в прежние времена Батый, великого князя московского убью, веру русскую посрамлю, золотом русским обогащусь. Эй, сотники, тысячники, темники, объявите по всем улусам, чтобы нынче никто в Орде не пахал и не сеял, нынче все будут сыты русским хлебом!

И повелел хан Мамай своим ордынцам не мешкая готовиться к походу на Русь.

Князь рязанский Олег, прослышав, что Мамай гневается на великого московского князя и хочет идти войною на него, собрал богатые дары и послал в Орду быстрого посла с такою грамотой: «Восточному царю вольному Мамаю пишет твой ханский верный слуга, посаженный тобою на княжеский престол Олег Рязанский. Спеши, господин всесветлый царь, на Москву: в ней сейчас много злата и иного богатства. Князь Дмитрий не воин против тебя; он только услышит, что ты идешь, убежит либо в Новгород, либо на Двину. А бессчетное московское богатство все достанется тебе. Меня же, раба твоего, пощади, потому что правлю я твоим именем, и не забудь своими милостями: отдай мне в удел Коломну и под мою руку Владимир град и Муром».

Второго гонца Олег послал литовскому князю Ольгерду. Ольгерду Олег написал так: «Ведомо мне, князь Ольгерд, что давно хочешь ты изгнать князя Дмитрия Ивановича и владеть Москвой. Так вот настало наше время: идет на князя московского с великою силой хан Мамай, присоединимся же к нему. Тогда хан даст тебе Москву, а мне Коломну, Владимир и Муром. Я уже отправил к хану посла со многими дарами, пошли и ты, не поскупись, потом мы вернем свое с лихвой».

Получив письмо Олега, князь Ольгерд в тот же час снарядил послов в Орду.

Радовались Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, предвкушая, как они поделят меж собою московские земли.

Послы Олега Рязанского и Ольгерда Литовского прискакали в Орду.

Хан Мамай принял дары и грамоты и сказал в гордыне своей послам:

— Передайте князьям вашим: не велика мне честь их поклон и в помощи их не нуждаюсь — без них силен. Однако если они присягнут мне на верность и выйдут в поход против князя московского со своими дружинами, то так уж и быть: дам им те русские вотчины, которые они просят.

Вернулись послы в Рязань и к Ольгерду, но не решились передать своим князьям ханские слова в точности и сказали только, что князь Мамай желает им здравствовать, благодарит, восхваляет великими хвалами и обещает даровать вотчины.

Князья Олег и Ольгерд своим зеленым умом поверили послам и обрадовались привету хана. Шлет Олег Рязанский к Мамаю новых послов: «Приходи, царь, скорее на Русь!»

Князь же великий московский Дмитрий Иванович ничего про то не ведал. И вдруг прискакал в Москву с пограничной окраинной сторожи гонец, привез недобрую весть: хан Мамай с несметными своими полчищами, рыкая, как лев, идет на Русь, хочет разорить великое княжество Московское.

Князь Дмитрий обратился за советом к митрополиту Киприану, что предпринять ему в такой беде.

— Скажи мне, княже, в чем виновен ты перед неверным ордынцем?

— Нет никакой моей вины перед ханом, — отвечал князь Дмитрий. — Платил я ему дани в два раза больше, чем платил мой отец.

— Заплати вчетверо. Может, тогда утолится его алчность и злоба.

Послушал князь Дмитрий совета, послал в Орду боярина Захария Тютчева со многим златом. А вскоре от Тютчева прибыл в Москву гонец. Боярин сообщал, что, дойдя до Рязанской земли, узнал он, что Олег Рязанский и Ольгерд Литовский вступили в тайный сговор с ханом Мамаем против великого князя.

Преисполнилось горести сердце великого князя Дмитрия Ивановича, и воскликнул он:

— Если враг творит зло, то это так и должно быть, потому что он враг, чужой. Ныне же восстали против меня свои. А я им никаких обид не чинил.

В тот же час князь Дмитрий послал в Боровск за братом своим князем Владимиром Андреевичем, прозванным Храбрым, разослал гонцов ко всем русским князьям, воеводам и боярам и повелел спешно собираться в Москву войску со всей Русской земли.

Вскоре приехал из Боровска Владимир Андреевич, пришли ярославские князья и князь Глеб Каргопольский.