Я полюбила Деннет-Лендинг еще во время первого кратковременного посещения — мы совершали тогда прогулку на яхте. Теперь, спустя два или три года, я вернулась сюда и нашла все точь-в-точь таким, каким оно грезилось мне в мечтах: те же берега с зубцами островерхих елей, тот же забавный поселок с тщательно разработанными традициями; то же сочетание глубокой уединенности с ребяческой уверенностью, в том, что этот маленький мирок и есть центр цивилизации. Итак, однажды вечером, в июне, с прибывшего парохода сошла на пристань одна-единственная пассажирка. Прилив стоял высоко; на пристани собралась целая толпа зевак, и более юная часть населения с восторженным любопытством провожала путешественницу, пока та взбиралась по узкой, овеянной соленым дыханием моря улочке вдоль маленьких домов, обшитых белым тесом.

Как выяснилось впоследствии, жилище, избранное мною для летнего отдыха, имело только один недостаток: полное отсутствие уединения. Поначалу казалось, что крохотный домик миссис Олмайры Тодд достаточно удален и укрыт от всякой житейской суеты; повернутый спиной к улице, он прятался среди зелени густо разросшегося маленького сада, в котором все цветы, сколько их было, — две-три ярких мальвы и коврики каменоломки, — ютились возле самых стен крытого серой дранкой дома. Странный это был сад, и кто видел его в первый раз, невольно удивлялся, почему в нем так мало цветов и так много травы. Но эта странность скоро разъяснилась: миссис Тодд была страстной любительницей целебных растений, диких и садовых; поэтому морской бриз, влетая в заднее окно ее дома, приносил с собой аромат не только шиповника и майорана, но и шалфея, змееголовника, медуницы и мяты, полыни и божьего дерева. Если миссис Тодд случалось зайти в дальний угол своего сада, к этому букету присоединялся запах тимьяна, примятого ее тяжелой стопой. Миссис Тодд была весьма крупная особа, и ее пышные юбки попутно задевали и пригибали к земле даже и те былинки, которые не попадали ей прямо под ноги, так что, когда она расхаживала по своим владениям, мне это тотчас становилось известно; я чувствовала это даже в утреннем полусне, а через неделю-другую научилась точно определять, в какой части сада находится сейчас его хозяйка.

По одну сторону от этого травяного заповедника воспитывались на грядках другие растения, употребительные в сельской фармакопее, — великие драгоценности и редкости среди простецкой толпы обыкновенных трав. Некоторые имели странный, острый запах, пробуждавший какие-то смутные воспоминания о далеком и позабытом прошлом. Возможно, когда-то они применялись при совершении тайных мистических обрядов, с ними было связано сокровенное знание, передававшееся из столетия в столетие. Но теперь они входили в состав незамысловатых снадобий, которые время от времени варились с патокой, уксусом или спиртом в маленьком котелке на очаге у миссис Тодд. Потом их раздавали страждущим разными недугами соседям, которые приходили обычно под вечер, как бы тайком, принося с собой собственные, древнего вида, флаконы. Одна из этих панацей называлась индейским средством и стоила всего пятнадцать центов; когда пациенты на обратном пути проходили мимо окон, до моего слуха долетали преподаваемые им шепотом наставления. Были лекарства попроще, получив которые покупатель удалялся без особых напутствий, и миссис Тодд при этом не переступала порога кухни, ибо мудро избегала лишних усилий; относительно других она давала краткие указания, стоя в дверях, но некоторые она считала своим долгом сопроводить до самой калитки, сохраняя до конца таинственный и важный вид. Я подозреваю, что миссис Тодд врачевала не одни только телесные болезни; возможно, она верила, что любовь, ненависть, ревность и противный ветер также могут быть укрощены с помощью какой-нибудь редкостной травки из ее сада.

Местный доктор и эта искушенная в науке о травах лекарка были в наилучших отношениях. Деревенский эскулап, кажется, питал надежду, что вредное действие ее снадобий поможет ему расширить свою собственную врачебную практику; так или иначе, а он иногда останавливался у сада миссис Тодд и обменивался с ней приветствиями через изгородь. После самого краткого вступления их разговор принимал профессиональный характер; доктор стоял, вертя в руках какой-нибудь пахучий стебелек, и пошучивал на медицинские темы — например, по поводу пристрастия миссис Тодд к потогонному эликсиру, в целебность которого при длительном употреблении она верила так твердо, что не раз подвергала серьезному риску жизнь и здоровье своих почтенных соседей.

В этот тишайший приморский поселок я прибыла в середине июня, то есть когда только начиналась пора собирания трав; кроме того, уже была в разгаре деятельность миссис Тодд по части изготовления старинного елового пива. Этот прохладительный и освежающий напиток был путем долгих экспериментов доведен ею до необыкновенного совершенства; пиво миссис Тодд славилось во всей округе; запасы материалов, из которых оно изготовлялось, то и дело иссякали, и требовалось их пополнять. По этим и другим причинам уединение и ненарушимый покой, которые я рассчитывала вкусить в этом во всех прочих отношениях очаровательном местечке, редко выпадали на мою долю. В самом начале между хозяйкой и ее квартиранткой было заключено условие, по которому квартирантка соглашалась довольствоваться в полдень самым простым холодным завтраком, за что получала щедрую компенсацию в виде горячих ужинов; и частенько можно было видеть, как она в конце дня спешит по дороге к морю, держа в руках леску и крючки для ловли губанов. Вскоре выяснилось, что при таком устройстве у миссис Тодд остается много времени для неторопливых блужданий по лесам и лугам в поисках целебных трав, чем она и не преминула воспользоваться. Но стояла жаркая погода, и на пиво был большой спрос; то и дело приходили покупатели, а многим нужны были также разные смягчающие сиропы и эликсиры, с которыми я, по неразумному любопытству, недурно ознакомилась в первый раз, что погостила в доме миссис Тодд. Зная, что миссис Тодд — вдова, не имеющая иных средств существования, кроме этого скромного промысла да голодной квартирантки, я принимала ее интересы близко к сердцу, и для моей энергии открылось широкое поле деятельности, так что скоро в нашей жизни установился твердый порядок: в ясные дни миссис Тодд неукоснительно отправлялась на охоту за травами, а ее квартирантка откликалась вместо нее на требовательный стук посетителей в боковую дверь.

Предпринимая время от времени поучительные прогулки по лесам в обществе миссис Тодд и выполняя в ее отсутствие обязанности ее делового компаньона, я и не заметила, как пробежал июнь, пока наконец однажды вечером, с гордостью положив перед нею два доллара и двадцать семь центов, вырученных за день, я не вспомнила, что, собственно говоря, должна была за это время закончить некий литературный труд, срок которому теперь уже давно истек. Но разом нарушить столь приятный образ жизни, когда тебя вечером ласково похлопывали по плечу и называли «милочкой», и спешили порадовать каким-нибудь маленьким сюрпризом, вроде ранних грибов на ужин, и справедливо восхищались твоими коммерческими успехами — два доллара и двадцать семь центов за один день! — для того, повторяю, чтобы отвергнуть все это ради такого ненадежного дела, как литературные занятия, требовалась немалая решимость. Только когда голос совести зазвучал в моих ушах громче, чем шум прибоя на камнях ближнего пляжа, решилась я уведомить миссис Тодд о том, что вынуждена буду отказаться от удовольствия «встречать людей», как мы с ней это называли. При этом известии ее лицо выразило еще большую ласковость и, как я и ожидала, глубокое разочарование. Я даже почувствовала себя преступницей перед окрестными жителями за то, что ограничиваю свободу миссис Тодд в такую важную пору и мешаю ей запастись травами, на которые они рассчитывали для излечения зимних хворей.

— Ну что же, милочка, — огорченно сказала миссис Тодд, — вы и то уж очень мне помогли. Никогда я столько не выручала, как в нынешнее лето, никогда ведь не было у меня помощника, на кого можно было так положиться. Вам, правда, опыта немножко не хватает, но со временем попривыкли бы, не хуже меня научились бы разбираться. Вы очень способная, это я кому хочешь скажу.