— Она, наверное, хорошая, ласковая дочь? — сказал он, взглянув на мадам Дельфину и не меняя позы.

В ответ она восторженно возвела глаза вверх.

— А это еще больше затрудняет нам дело, — сказал священник, словно обращаясь к полу. — Ей здесь так же нет места, как если бы она упала с другой планеты. — Тут он поднял взгляд, в котором что-то блеснуло, но тотчас погасло, и он снова опустил глаза. Блеснувшая мысль была о монастыре, но он тут же сказал себе: «Им эта мысль наверняка приходила, значит, ее отбросили, а это их право». И он мог только покачать головой.

— А что, если вы внезапно умрете? — сказал отец Жером, желая сразу обсудить самое худшее.

Женщина сделала быстрое движение и спрятала лицо в платок, глухо простонав:

— Оливия, деточка моя!

— И все же, мадам Дельфина, — сказал отец Жером более бодрым тоном, — одно ясно, нам надо найти выход!

— О! — воскликнула она, подняв глаза к небу. — Если бы он был!

— Должен быть! — сказал священник.

— Но какой? — спросила она печально.

— Ах! — сказал отец Жером, пожимая плечами. — Господь знает!

— Да, — сказала квартеронка, и ее кроткие глаза засияли, — и уж если Господь кому скажет, так это вам!

Священник улыбнулся и встал.

— Вы так думаете? Что ж, дайте мне время. Я у Него спрошу.

— Да, вам Он скажет! — ответила она. — И благословит вас! — Она встала и протянула руку. Потом улыбнулась. — Странный мне привиделся сон, — сказала она, уже идя к двери.

— Да?

— Да. Мои заботы перемешались у меня с вашей проповедью. Вот мне и приснилось, будто я сделала того пирата опекуном моей дочери.

Отец Жером тоже улыбнулся и пожал плечами.

— Для вас в вашем положении, мадам Дельфина, всякий белый мужчина в здешнем крае, на суше или на море, будет пиратом, а тот, пожалуй, еще самый из них лучший.

— Пожалуй, — устало повторила за ним мадам Дельфина, уходя.

Отец Жером открыл перед нею дверь.

В этот момент чья-то тень упала снаружи на порог, и вошел человек в одежде из синей бумажной материи; снимая шляпу из тонкой панамской соломки, он откинул со лба мягкие каштановые волосы; лоб у него был белый там, где его скрывала шляпа, но лицо загорелое. Мадам Дельфина отступила, а отец Жером молча и радостно двинулся к нему, пожал маленькой рукой его большую руку и указал на стул. Мадам Дельфина, не смевшая поднять глаз, заметила только, что башмаки пришедшего были из белой парусины.

— Отец Жером, — сказала она торопливо и тихо, — буду молиться Пресвятой Деве, пока вы не узнаете, что мне делать.

— Надеюсь, это будет скоро, мадам Карраз. До свидания, мадам Карраз.

Когда она ушла, священник обернулся к пришедшему и протянул ему обе руки, сказав на том же диалекте, на каком говорил с квартеронкой:

— Здорово, старый товарищ! Сколько лет прошло!

Они уселись рядом, точно любящие супруги; священник держал своего друга за руку и говорил о былых днях, часто упоминая Эвариста и Жана.

Мадам Дельфина с полдороги вернулась к отцу Жерому. Его входная дверь была раскрыта настежь, а дверь в гостиную приоткрыта. Она прошла в первую и, потупив глаза, остановилась перед второй; она готовилась постучать, когда дверь открылась, и мимо нее прошли башмаки из белой парусины. Теперь она заметила и костюм из синей бумажной материи.

— Да? — послышался голос отца Жерома, и лицо его показалось в дверях. — Это вы, мадам?

— Я забыла зонтик, — сказала по-английски мадам Дельфина.

Где-то под ее робостью явно таился дух неповиновения, ибо наперекор суровому обычаю вместо тюрбана, который предписывался ее касте, она носила шляпку и к тому же зонтик.

Отец Жером принес его.

Он кивнул по направлению, в котором удалился посетитель:

— Мадам Дельфина, вы видели этого человека?

— Лица не видела.

— Вы не поверите, если я скажу, что он задумал!

— Неужели, отец Жером?

— Он собирается открыть банк!

— О! — сказала мадам Дельфина, видя, что от нее ожидают удивления.

Отцу Жерому явно не терпелось рассказать нечто такое, что лучше было бы не разглашать. Он удержался, но что-то все же вырвалось из его души. Дружелюбно глядя на мадам Дельфину, он простер руку, сжал кулак и сказал тихо и торжественно:

— Это банкир Господа Бога, мадам Дельфина.

Мадам Дельфина продала один из угловых участков своего владения. У нее почти не было доходов, и это иногда приходилось делать. Продажа принесла ей несколько крупных банкнотов, которые она хранила зашитыми в подоле нижней юбки; однажды — недели через две после того, как она плакала перед отцом Жеромом, — ей понадобилось разменять один из них. Идя по рю Тулуз в поисках банка, который был совсем не там, она заметила над дверью маленькую вывеску с фамилией «Виньвьель». Она заглянула туда. Отец Жером сказал ей (когда она советовалась с ним, где разменять деньги), что если подождать несколько дней, то откроется новый банк на рю Тулуз, и, кажется, назвал именно фамилию Виньвьель; было похоже, что банк этот частный. «У.-Л. Виньвьель» — гласила более крупная вывеска, которую она увидела внутри, когда решилась войти. За конторкой, завершая разговор с каким-то озабоченным человеком, который, уходя, едва не сбил мадам Дельфину с ног, стоял тот самый человек в синем костюме, которого она встретила в дверях отца Жерома. Сейчас она впервые увидела его лицо, серьезность и доброту, тихо светившиеся в каждой черте этого загорелого лица. Они узнали друг друга. Чтобы ободрить ее, он поспешил заговорить первым, и на языке, который в прошлый раз от нее слышал:

— Чем могу служить, мадам?

— Пожалста, мне менять эти деньги, miché.

Она вынула из кармана темный хлопчатобумажный платок, в который был завернут банкнот. У мадам Дельфины был удивительно красивый голос; так, видимо, показалось мсье Виньвьелю. Обслуживая ее, он еще раз или два заговорил с нею по-английски, словно ему нравилось слушать тихую мелодию этого голоса; а когда она собралась уходить, сказал:

— Мадам Карраз!

Она удивилась, но тут же вспомнила, что он мог услышать ее фамилию у отца Жерома. Быть может, добрый священник сказал о ней несколько слов после ее ухода; ведь сердце его было преисполнено доброты.

— Мадам Карраз, — сказал мсье Виньвьель, — такие банкноты, как ваш, часто подделывают. Надо остерегаться. Вот, смотрите. — Он вынул из ящика банкнот, похожий на тот, который он ей разменял, и указал, как отличить подлинный. А у поддельного, сказал он, здесь так и так.

— Но ведь мой, — воскликнула она в смятении, — был как раз такой! Значит… Дайте его, пожалста, miché.

Мсье Виньвьель заговорил с клерком и с новым посетителем, словно и не слышал мадам Дельфину. Она попросила его еще раз, с тем же результатом, робко подождала и, когда он повернулся к третьему посетителю, повторила:

— Miché Виньвьель, я очень прошу…

— Мадам Карраз, — сказал он, обернувшись так внезапно, что маленькая женщина вздрогнула; разводя руками, он терпеливо объяснил: — Ну как искать его среди других? Не доставляйте мне таких хлопот, пожалуйста.

Чуть заметная тень улыбки несколько смягчала повелительность тона; и когда он отвернулся, всем своим видом показывая, что разговор окончен, мадам Дельфине оставалось только удалиться. Но ушла она, обожая самую землю под ногами мсье У.-Л. Виньвьеля.

— Ах, отец Жером! — воскликнула она на искаженном французском языке своей касты, когда несколько дней спустя встретила маленького священника на улице — верно вы мне тогда сказали, у себя. Mo conné li à c't heure. Теперь я его знаю; он такой и есть, как вы говорили.

— Почему бы ему не стать и вашим банкиром, а, мадам Дельфина?

— А я нынче так и сделала, — ответила она, и глаза ее заблестели радостней, чем когда-либо видел отец Жером.

— Мадам Дельфина, — сказал он, тоже сияя глазами, — пусть он будет опекуном вашей дочери; мне как священнику это было неудобно; попросите его, думаю, он не откажется.