Неказистый юнец принялся за коктейли и сигары. Полчаса он провел в безмятежном молчании, затем встрепенулся и заговорил.

— Да, — вздохнул он, — я так и знал — этим все кончится. Смылись они.

Он снова умолк — видимо, размышлял.

— Одурачила она меня, и больше ничего, — вдруг произнес он. — И до чего по-наглому! Я сегодня только на выпивку больше двух долларов потратил, а она взяла и сбежала с этим проходимцем. Да на него и посмотреть-то страшно: рожа — как болванкой припечатана. Эй, официант! Еще один коктейль, да покрепче!

Мэгги не проронила ни слова. Она следила за входом.

— …Вот ведь паскудство какое! — пожаловался неказистый юнец и принялся рассказывать Мэгги, как он поражен, что с ним вообще могли так поступить.

— Ну ничего, я с ней расквитаюсь! Не удастся ей скрыться от вашего покорного слуги, — добавил он, подмигнув. — Я ей прямо скажу, что это самое настоящее паскудство. И уж ей не удастся умаслить меня всякими штучками вроде «ну что ты, Фредди, дружок!». Она ведь думает, что меня зовут Фредди. Ха! И никакой я не Фредди. Таким, как она, я всегда называюсь чужим именем, потому что скажи им настоящее, так ведь и воспользоваться этим потом могут. Понятно? Меня не так уж просто одурачить!

Но Мэгги его не слушала — она неотрывно следила за входом. Неказистый юнец, погрузившись в мрачные раздумья, решительно расправлялся с вереницей коктейлей, словно дерзко отвечая на удар судьбы. Иногда он разражался бранью, которая лилась нескончаемым потоком.

Девушка по-прежнему не отрывала взгляда от входа. Мало-помалу у неказистого юнца в глазах начало двоиться, Он взнуздал себя, стараясь сохранить галантность, и стал усиленно предлагать Мэгги выпить «Шарлотт Рюс» и пива.

— Смылись, — бросил он. — Смылись.

Он поглядел на нее сквозь кольца дыма:

— Слышь, крошка, а нам… и без них… хорошо, ну! Ты, это, в общем… девица ничего — подходящая, ну! Но до Нелли тебе… далеко. Да! Далеко! Что? А я говорю — да-ле-ко! Нелли у нас кто? Красавица! Кра-са-ви-ца! Ты… рядом с ней — тьфу! Но без… без нее — ничего! А что ж мне… еще остается? А? Нелли-то сбежала! А ты… вот осталась. А ты, в общем… девица… девица ничего, да!

Мэгги встала:

— Я пойду домой.

Неказистый юнец вздрогнул.

— А? Чего? Домой?! — воскликнул он, совершенно обескураженный. — Пардон, не понял: ты что — «домой», что ли, сказала?

— Я пойду домой, — повторила девушка.

— Вот те и на! Что же это делается?! — воскликнул донельзя изумленный юнец. Как в тяжком бреду, он проводил Мэгги до шедшего на окраину трамвая, демонстративно купил ей билет, бросил на нее через заднее окно полный добродушного сладострастия взгляд и свалился с подножки.

По освещенной улице брела одинокая несчастная женщина. Улица была заполнена людьми, спешащими по своим неотложным делам. У ступеней железнодорожных станций безостановочно бурлила толпа, на повозках громоздились пассажиры со свертками.

Несчастная женщина шла медленно. Она, видимо, кого-то искала: останавливалась у дверей салунов и смотрела на выходящих из них мужчин. Она украдкой заглядывала в лица бегущим мимо прохожим. Мужчины торопились, чтобы успеть на поезд или паром, задевали ее локтями, но не замечали ее — они думали только об ужине где-то далеко у себя дома.

У несчастной женщины было странное лицо. Ее улыбка вовсе не напоминала улыбку. Когда же ее лицо было спокойно, на нем обозначались тени, будто она язвительно усмехалась, будто кто-то грубо провел неизгладимые линии вокруг рта.

По улице неторопливо шел Джимми. Женщина встретила его с обиженным видом.

— Джимми! Наконец-то! Я тебя всюду искала, — начала женщина.

Джимми нетерпеливо дернулся и ускорил шаг.

— Отстань! — сказал он грубо, как человек, которому страшно надоедают.

Женщина докучливым просителем шла за ним:

— Как же так, Джимми? Ты же мне обещал, что…

Джимми резко повернулся к ней, словно решившись на последний бой ради спокойствия мира:

— Слушай, Хетти, ты кончай ходить за мной по всему городу, поняла? Кончай — и все! Оставь меня в покое! Ты мне надоела, поняла? Что ты всюду таскаешься за мной? Что ты, сдурела, что ли, совсем? Ты что, хочешь, чтобы на меня пальцем показывали? Пошла вон!

Женщина подошла ближе и взяла его за руку:

— Но послушай, ты же…

— Да иди ты к черту! — огрызнулся Джимми и стремглав метнулся в главный вход первого попавшегося знакомого салуна, а в следующее мгновение выскользнул через боковую дверь и скрылся в тени. На ярко освещенной улице он опять заметил несчастную женщину — та рыскала, как настоящий разведчик. Джимми с легким сердцем рассмеялся и ушел.

Он пришел домой и увидел, что мать шумно возмущается: вернулась Мэгги. Она вздрагивала от потока гневных ругательств, который обрушила на нее мать.

— Черт возьми! — сказал Джимми вместо приветствия.

Мать кружила по комнате, указывая трясущимся пальцем на Мэгги:

— Глянь на нее, Джимми, глянь! Полюбуйся на свою сестру! Вот она — явилась! Глянь, глянь на нее! — И она глумливо хохотала, не спуская глаз с Мэгги.

Девушка стояла посреди комнаты, переминаясь с ноги на ногу, словно никак не могла найти себе места.

— Ха-ха-ха! — загремела мать. — Явилась — полюбуйтесь! Хороша, нечего сказать! Полюбуйтесь — хороша тварь, ничего не скажешь! Ха-ха! Нет, вы только полюбуйтесь на нее!

Мать наклонилась, взяла дочь за голову красными морщинистыми руками и пристально посмотрела ей прямо в глаза:

— Ба! Да она нисколько не изменилась! Все такая же хорошая мамина дочка! Полюбуйся на нее, Джимми! Подойди сюда и полюбуйся!

Громогласная брань матери привлекла обитателей дома к дверям: в коридорах появились женщины, начали шнырять дети.

— Чего случилось-то? Опять, что ли, у Джонсонов драка?

— Не-ет! Мэгги их вернулась.

— Вернулась? Ну да?!

Через открытую дверь на Мэгги уставилось множество любопытных глаз. Дети пробрались в комнату и робко поглядывали на Мэгги, образуя нечто вроде первых рядов партера. Женщины остались в коридоре и, склонившись друг к другу, шептались и качали головами с глубокомысленным видом.

Один малыш, которому до невозможности был любопытен этот объект всеобщего внимания, тихо приблизился и осторожно, словно раскаленной плиты, коснулся ее платья. И тут же трубным сигналом прозвучал резкий окрик его матери. Она подскочила и схватила ребенка, бросив на девушку полный негодования взгляд.

Мать Мэгги шагала из угла в угол, обращаясь к заполнившим дверной проем зрителям, точно речистый конферансье. Голос ее гремел на весь дом.

— Вот, явилась! — восклицала мать, резко поворачиваясь и театрально указывая пальцем на Мэгги. — Явилась! Полюбуйтесь на нее! Красавица, да и только! И дочь хорошая — домой пришла, к матери. Вот какая молодец! Вот какая красавица!

Эти издевательские выкрики завершились еще одним взрывом визгливого хохота.

Девушка словно очнулась:

— Джимми! Я…

Но брат поспешно отступил от нее.

— Ты теперь, поди, уличная? — сказал он, презрительно скривив губы. Лицо его прямо-таки излучало оскорбленную добродетель, и он с отвращением убрал руки, словно опасаясь испачкаться.

Мэгги повернулась и пошла прочь.

Толпа у дверей стремительно расступилась. Лишь тот самый малыш упал на пороге, отчего у его матери вырвался дикий крик. Другая женщина подскочила и схватила малыша с таким геройским видом, будто спасла человека из-под колес скорого поезда.

Девушка шла по коридору, минуя одну распахнутую дверь за другой — из этих дверей выглядывали еще чьи-то крошечные, с булавочную головку глаза, лились широкие лучи света, с любопытством освещая ее темный путь.

На втором этаже ей повстречалась шишковатая старуха, обладательница музыкальной шкатулки.

— Ну что, вернулась? — вскричала старуха. — Явилась, а тебя выгнали! Ладно, заходи, можешь сегодня у меня переночевать. У меня-то порядочности никакой не осталось.