Значительное сохранение кадрового состава прежней команды в новом кабинете также способствовало и тому, что президента стали критиковать за решения, принятые Федеральной резервной системой. Складывалось впечатление, что в период правления Буша Федеральная резервная система и Министерство финансов действовали в тандеме, и такая согласованность сохранилась и при Обаме. Никто не был точно уверен, кто в этой паре является лидером, а плавность перехода власти к новой администрации позволяет предполагать, что ничего не изменилось. Действия Полсона, бросившего AIG «спасательный круг» в виде 89 млрд долл., благодаря чему выиграл и банк Goldman Sachs, в котором он работал в прошлом, ставший крупнейшим бенефициаром, в значительной степени достойны критики. Затем размер этого спасательного «круга» почти удвоился, достигнув 180 млрд долл. (часть этих денег была предоставлена уже при Обаме). Еще более плохим был способ, выбранный для урегулирования обязательств AIG: среди самых сомнительных в комплексе проведенных операций была передача Goldman Sachs 13 млрд долл. Если страховая компания принимает решение аннулировать полис страхования от огня, выданный простому американцу, этому человеку не остается ничего другого, кроме как попытаться отыскать другую страховую фирму, готовую предоставить ему страховое покрытие. Но когда правительство приняло решение аннулировать полисы AIG, выданные Goldman Sachs, оно оплатило их так, словно застрахованный офис этого банка полностью сгорел. Никаких оснований для такой щедрости не существовало: по другим кредитным дефолтным свопам урегулирование требований по обязательствам происходило из расчета 13 центов за доллар25.

Эти и другие эпизоды вызвали обеспокоенность по поводу обоснованности и многих других решений, как тех, что были приняты, так и тех, принятия которых не произошло. Как, например, администрация могла утверждать, что банки являются слишком большими, чтобы позволить им потерпеть крах (настолько большими, что обычные принципы капитализма в их отношении оказались неприменимыми ради защиты интересов держателей их долговых обязательств и акционеров), и при этом не выступить с предложениями по их разделению на более мелкие структуры или наложению на них дополнительных ограничений с тем, чтобы они больше не могли увеличивать свои масштабы и влияние на экономику?26 Кроме того, можно было только удивляться и тому, как администрация после всех разговоров о важности реструктуризации ипотечных кредитов могла разработать столь неэффективный пакет мер. На это можно дать нелицеприятный, но очевидный ответ (более подробно обсуждаемый в главе 4): то, что следовало бы сделать, заставило бы банки зафиксировать убытки по плохим кредитам, чего они, конечно же, не хотели.

Америка уже давно испытывала подозрения к банкам, особенно крупным, что подтверждается предложениями, хотя и неоднозначными, первого секретаря Казначейства Александра Гамильтона по созданию национального банка. Для ограничения власти крупных банков в Нью–Йорке и других крупных городах были приняты регулирующие положения, регламентирующие банковскую деятельность между штатами (окончательно они были отменены при президенте Клинтоне). Мэйн–стрит зависела от банков: ей были нужны финансовые средства; в свою очередь прибыль банков обеспечивалась за счет кредитования Мэйн–стрит. Отношения между банками и Мэйн–стрит были симбиотическими, хотя стороны часто не доверяли друг другу.

Может быть, борьба между Уолл–стрит и Мэйн–стрит является карикатурой, отражающей сложные конфликты, которые возникают между различными экономическими группами. К тому же реальные конфликты интересов, которые Великая рецессия 2008 года выдвинула па первый план, действительно существуют. В нынешнем новом варианте старого конфликта между Уолл–стрит и остальной частью страны банки, образно говоря, приставили пистолет к виску американского народа: «Если вы не дадите нам больше денег, то сами от этого пострадаете». Никаких альтернатив этому нет, заявляли они. Если вы введете ограничения и запретите нам выплачивать дивиденды и бонусы или если вы будете настаивать на том, что за все произошедшее отвечают наши руководители (как это сделало правительство в случае с GM), мы никогда в будущем не сможем мобилизовать капитал. Возможно, они были правы, и исходя из этого ни один политик страны не захотел бы принимать на себя ответственность за неудачи в американской экономике. Уолл–стрит использовала страхи перед возможным экономическим крахом для быстрого извлечения огромных сумм денег, полученных от американских налогоплательщиков. При этом, как ни удивительно, Уолл–стрит еще и выдвигала претензии. Почему мы не получали больше денег? Почему эти действия правительства были названы спасательной операцией? Если бы власти могли придумать более подходящее название, что‑то вроде программ «восстановления» или «инвестирования», то тогда, может быть, оппозиция банкам была бы не настолько сильной. Ветераны, пережившие другие кризисы, знали, чего следует ожидать: накопления убытков и ожесточенных баталий по поводу того, кто должен будет их возместить.

Никто не удивился, когда Уолл–стрит поддержал поддавшийся его шантажу Буш. Однако многие надеялись, что Обама выберет более сбалансированный подход. Казалось, что он будет в большей степени руководствоваться своим сердцем, но его действия, по крайней мере в их видимой части, слишком тесным образом сочетались с интересами Уолл–стрит. Президент, который, как предполагалось, должен был объединить все группы «в одной большой палатке», сформировав с этой целью соответствующую команду, не оправдал эти ожидания и показал, на чьей он стороне, еще до своего вступления в должность.

Даже выбранный способ оценки успешности мер спасения был, как показалось, предвзятым: по мере того как последовательно опробовались разные виды оказываемой банкам помощи (часть из которых описана в главе 5), основное внимание все в большей степени уделялось реакции на эти действия представителей Уолл–стрит и тому, каким образом предпринимаемые усилия влияют на цены банковских акций. Однако преференции банкам (отражавшиеся в повышении стоимости их акций) означали, как правило, одновременное ухудшение положения налогоплательщиков. Мэйн–стрит в первую очередь требовалось восстановление механизма кредитования, по в процессе реанимации банков для решения этой задачи почти ничего не делалось.

Из‑за своей политической нечувствительности (выражавшейся в выплате миллиардных бонусов и дивидендов в тот момент, когда американские налогоплательщики вынуждены были затянуть пояса для оказания финансовой помощи банкам ради, как они наивно полагали, восстановления кредитования) Уолл–стрит сделала задачу Обамы по достижению национального примирения еще более трудной27.

Когда в феврале 2009 года скандал с бонусами достиг кульминации, Обаме пришлось высказать свое мнение по этому поводу. Но, критикуя бонусы, он попал в тиски: поддержка, получаемая им с Уолл–стрит, быстро исчезла, и при этом его команда по–прежнему не имела доверия Мэйн–стрит.

Эти ошибки придали соответствующую окраску политическому ландшафту и, вполне вероятно, повлияли на политические ограничения, с которыми столкнулась администрация Обамы, когда он попытался реанимировать банки, стабилизировать ипотечный рынок и стимулировать экономику. Инвесторы не торопились участвовать в некоторых программах, спонсируемых государством, так как опасались, что, если они получат ту прибыль, на которую рассчитывали, Конгресс может изменить правила игры и изымет их доходы, введет штрафные санкции или установит новые ограничения. Хотя нельзя было сказать, сколько денег в итоге потребуется банкам, растущая непопулярность правительственной помощи банковским структурам означала, что, если потребуется выделение дополнительных ресурсов, получить их от Конгресса будет очень трудно.

Такое положение дел заставило власти выбрать стратегию, предусматривающую повышение сложности применяемых схем и отсутствие прозрачности. Хотя считается, что все государственные расходы должны получать одобрение Конгресса, обычной практикой стали различные уловки, проводимые через ФРС и Федеральную корпорацию по страхованию вкладов, позволявшие выделять средства без того контроля, на наличие которого рассчитывали американцы, считавшие его неотъемлемой частью демократических правил28. ФРС утверждала, что закон о свободе информации не распространяется на указанные действия, по крайней мере на их ключевые аспекты. Однако информационное агентство Bloomberg, специализирующееся на финансовых новостях, подвергло сомнению это утверждение. В августе 2009 года один из американских окружных судов вынес решение против Федеральной резервной системы. Но даже после этого ФРС отказалась признать, что степень прозрачности ее действий не соответствует той, которая в условиях нашей демократии ожидается от государственных учреждений, и подала апелляцию на решение суда24.