После Великой депрессии правительство постаралось получить ответы на важные вопросы. Что стало причиной депрессии? Как можно предотвратить ее повторение? Регулирующая структура, которую создало в то время правительство, хорошо служила и стране, и всему миру и в значительной степени способствовала беспрецедентно долгому периоду стабильности и роста. Краеугольным камнем всей регулирующей конструкции был закон Гласса—Стиголла от 1933 года. Он разделил деятельность коммерческих банков (которые выдают деньги в кредит) и инвестиционных банков (которые организуют продажу облигаций и акций), чтобы избежать очевидного конфликта интересов, возникающего в том случае, когда один и тот же банк занимается эмиссией акций и кредитованием.

У закона Гласса—Стиголла была и вторая цель — добиться, чтобы те, кому поручено заботиться о деньгах простых вкладчиков, пользующихся услугами коммерческих банков, не участвовали в рискованных сделках инвестиционных банков, чья основная цель — добиться максимальной отдачи от вложенных средств. Так как сохранение уверенности в том, что механизм выплат надежен, было очень важной задачей, в этом законе правительство предусмотрело создание системы страхования вкладов, хранящихся в коммерческих банках. Заявив об этих государственных гарантиях, правительство хотело добиться, чтобы коммерческие банки действовали консервативно. С другой стороны, такой подход не соответствует корпоративной культуре инвестиционных банков.

Регулирующие правила, появившиеся на светпосле Великой депрессии, возможно, не соответствовали реалиям двадцать первого века и должны были пройти через процесс адаптации, в том числе чтобы учесть возросшие риски, связанные с такими явлениями, как деривативы и секьюритизация. Но уж, конечно, эти правила не должны были отменяться полностью. Успокаивая критиков, которых беспокоили проблемы, возникшие в предыдущие годы, которые привели к принятию нового закона, его сторонники не находили других аргументов, кроме как «доверьтесь нам». Они утверждали, что создадут что‑то вроде Китайской стены, которая разведет непреодолимые разногласия между двумя направлениями банковской деятельности, что позволит добиться того, что проблемы, связанные с конфликтом интересов, не повторятся вновь. Скандалы в сфере бухгалтерского учета, которые произошли через несколько лет, показали, что построенная этими специалистами «Китайская стена» оказалась настолько низкой, что через нее можно было легко перешагнуть31.

Но наиболее важное последствие отмены закона Гласса—Стиголла было косвенным. Когда эта отмена позволила вновь объединить инвестиционную и коммерческую банковскую деятельность, доминирующее место в этом симбиозе заняла культура, свойственная инвестиционному бизнесу. В обществе существовал спрос на такую высокую доходность, обеспечить которую можно было лишь при помощи большого кредитного плеча и высокого риска. Еще одним последствием отмены регулирующего закона стало снижение конкурентоспособности и усиление концентрации банковской системы, главными участниками которой являлись ставшие еще более крупными банки. За годы, прошедшие после принятия закона Грэм- ма, рыночная доля пяти крупнейших банков увеличилась с 8% в 1995 году до 30% в настоящее время. Одной из отличительных особенностей бан- ковской системы США раньше являлся высокий уровень конкуренции и наличие множества банков, обслуживающих различные сообщества и различные ниши рынка. Теперь это преимущество было утрачено, что привело к возникновению новых проблем. К 2002 году кредитное плечо, используемое крупными банками, составило 29 к 1, то есть снижение стоимости их активов на 3% привело бы эти банки к краху. Но Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC) не предпринимала никаких действий для исправления этой ситуации, а лишь приводила доводы в пользу саморегулирования, исходя из довольно спорной идеи, что банки, мол, могут на самом деле сами навести порядок в своем хозяйстве. Затем, после принятия в апреле 2004 года еще более спорного решения, банкам предоставили фактически неограниченную свободу, после чего некоторые из них увеличили свое кредитное плечо до соотношения 40 к 1. Регуляторы, как и инвестиционные банки, похоже, слишком сильно прониклись идеей о том, что при использовании более совершенных компьютерных моделей риск–менеджмент становится совсем не сложной задачей33.

Справиться с принятием чрезмерных рисков легко: нужно лишь ввести ограничения и повысить стимулы банков, препятствующие стремлению к высоким рискам. Запрет на использование методов стимулирования, поощряющих принятие чрезмерных рисков, а также принуждение банков действовать более открыто — это, конечно, долгий путь. Того же результата можно добиться, если потребовать от финансовых институтов, ведущих деятельность, сопряженную с высоким уровнем риска, увеличить размер собственного капитала и платить более высокие проценты за страхование вкладов. Но нужны и другие реформы: следует в значительной степени ограничить размер кредитного плеча (и менять его величину в зависимости от этапа бизнес–цикла); следует ввести специальные ограничения на операции с особо опасными финансовыми инструментами (такими, как кредитные дефолтные свопы, обсуждаемые ниже).

Учитывая, через что пришлось пройти нашей экономике, становится ясно, что федеральные власти должны возродить закон Гласса—Стиголла, хотя и в скорректированном варианте. Другого выбора у них просто нет: любой институт, пользующийся преимуществами коммерческого банка, в том числе и государственными гарантиями, должен быть строго ограничен в возможности брать на себя риск34.

Тут все объясняется просто: существует слишком много конфликтов интересов и слишком много проблем, чтобы допускать совмещение коммерческой и инвестиционной банковской дея- тельности. Обещанные выгоды от отмены закона Гласса—Стиголла оказались иллюзорными, а затраты — даже более значительными, чем могли себе представить критики отмены этого закона. Эти проблемы проявились особенно остро в отношении слишком крупных для краха банков. Настоятельную необходимость в быстром восстановлении закона Гласса—Стиголла можно подтвердить поведением в последнее время ряда инвестиционных банков, для которых торговля в очередной раз оказалась одним из основных источников прибыли. Легкость, с которой все крупные инвестиционные банки осенью 2008 года решили стать «коммерческими банками», вызвала тревогу: они предвкушали получение подарков от федерального правительства и, по–видимому, были уверены, что их безрассудное поведение не будет существенно ограничено. После этого они получили доступ к дисконтному окну ФРС и поэтому могли занимать почти под нулевую процентную ставку. При этом они знали, что защищены государственными гарантиями и потому могут продолжать все так же заниматься своими очень рискованными сделками. Такое положение дел следует рассматривать как абсолютно неприемлемое.

Как мы уже видели, все крупные американские банки стали слишком большими, чтобы можно было допустить их крах, не опасаясь за здоровье всей финансовой системы. Банки прекрасно об этом знали и потому, в полном соответствии с экономической теорией, брали на себя повышенные риски. Как уже отмечалось в главе 5, администрации Буша и Обамы внедрили новую концепцию: они утверждали, что некоторые банки слишком велики для того, чтобы их проблемы рассосались (или чтобы в них была проведена финансовая реструктуризация), то есть они слишком большие, чтобы применительно к ним можно было воспользоваться стандартными процедурами, побуждающими акционеров нести убытки и переводить держателей долговых обязательств в категорию акционеров. Вместо выполнения этих действий правительство фактически предоставило страховку (без получения страхового взноса) и для владельцев долговых обязательств, и для акционеров, что вело, помимо прочего, к подрыву всей рыночной дисциплины.