Так же как при создании ипотечных кредитов и секьюритизации не было сделано какой‑то одной крупной ошибки, но возникло множество отдельных проблем, аналогичная картина наблюдалась и в американских банках. Даже одной из них, причем любой, было достаточно, чтобы нанести серьезный ущерб, а их комбинация вообще становилась взрывоопасной смесью. Но в то же время тревогу по этому поводу не бил никто: ни инвесторы (которые, казалось бы, должны вести контроль за расходованием их собственных денег), ни управляющие капиталами (которые, казалось бы, должны контролировать деньги, переданные им в управление), ни даже регуляторы (которые, как мы надеемся, должны контролировать финансовую систему в целом).

Мантра о свободном рынке призывает не только к искоренению прежних правил регулирования, но и к полной пассивности при реагировании па новые вызовы, появившиеся в двадцать первом веке, в том числе на рынке деривативов. Министерство финансов США и Федеральная резервная система не только не предлагают ввести правила регулирования, но и используют силовое давление, иногда почти в грубой форме, чтобы оказать сопротивление любым инициативам, предлагающим это сделать. В 1990–е годы глава Комиссии по торговле товарными фьючерсами Брукс- ли Борн высказывалась в пользу введения регулирования. Озабоченность этим вопросом стала особенно острой после того, как Федеральный резервный банк Нью–Йорка в 1998 году разработал план спасения Long‑Term Capital Management, хедж–фонда, чей крах, стоивший в денежном исчислении более триллиона долларов, грозил обвалить весь мировой финансовый рынок. Но министр финансов Роберт Рубин, его заместитель Ларри Сам- мерс и Алан Гринспен решили во что бы то ни стало не допустить введения регулирующих норм и преуспели в этом2. А чтобы отделаться от внимания регулирующих органов раз и навсегда, представители финансовых рынков активно и успешно пролоббировали принятие закона, гарантирующего, что рынок деривативов по–прежнему будет нерегулируемым (закон о модернизации товарных фьючерсов от 2000 года).

В этой борьбе защитники интересов финансового сектора использовали те же тактические приемы, которыми в настоящее время воспользовались банки для получения масштабной антикризисной помощи. Это та же тактика, к которой, помимо прочего, несколько лет назад прибегли заинтересованные стороны для обеспечения повторного назначения Гринспена председателем ФРС3, — тактика устрашения: если деривативы будут регулироваться, заявляли они, капитализм в том виде, в котором мы его знаем, развалится. Из‑за этого на рынке возникнет хаос невыразимых масштабов, и эффективно управлять рисками в таких условиях будет нельзя. Очевидно, люди, убежденные в силе рынков капитала, при этом считали, что эти рынки являются очень хрупкими и не смогут выжить даже в случае одного только упоминания о возможном изменении правил4.

Когда эта книга готовилась к печати, а это происходило почти через два года после начата спада, в области реформирования финансового регулирования было сделано очень мало. Конечно, что‑то в этой области поменяют, но этого почти наверняка будет недостаточно: может быть, этого хватит для того, чтобы помочь нам действовать с учетом складывающейся ситуации, но не для того, чтобы не допустить возникновения очередного кризиса. Более того, и это очень примечательно, мы снова наблюдаем активизацию сторонников дерегулирования: в частности, после скандала с Enron с целью улучшить корпоративное управление и усилить защиту инвесторов был принят закон Сарбейнса—Оксли5, который в ходе его рассмотрения был во многом обескровлен. Представители бизнеса действуют в этом отношении очень умно: какие бы регулирующие правила ни вводились, они немедленно приступают к выяснению того, существуют ли способы для их обхода. Поэтому регулирование должно быть всеобъемлющим и динамичным. Дьявол кроется в деталях. А при наличии сложных правил регулирования и в ситуации, когда регулирующие органы «захвачены» теми, кого они должны регулировать, существует риск, что детали регулирующих документов будут таковы, что банки получат возможность вести себя так же, как и в прошлом. Поэтому регулирующие правила должны быть простыми и прозрачными, а система регулирования — такой, чтобы не допускать чрезмерного влияния со стороны финансовых рынков.

Кризис дал ясно понять, что саморегулирование, за которое выступал финансовый сектор и которое я рассматриваю как оксюморон, не работает. Мы уже видели, что банки не смогли оценить свои риски. Когда Грин- спен наконец признал, что у его подхода к регулированию есть недостаток, он объяснил его наличие тем, что банки очень плохо заботились о собственных интересах6. Он не мог поверить, что они будут брать на себя риски, которые поставят под угрозу само их существование, и он, по–видимому, не понимал важности стимулов, поощрявших их идти на принятие чрезмерных рисков.

Но даже если какой‑то банк хорошо справлялся с управлением своими рисками, это не помогло бы в управлении системными рисками. Системные риски могут существовать и без наличия только одного системообразующего банка к том случае, когда все банки ведут себя одинаково, а именно так они себя и вели, руководствуясь в своих действиях стадным чувством. Это особенно важный момент, поскольку большая часть нынешней дискуссии в основном посвящена регулированию крупных, системообразующих институтов. Это необходимая, но недостаточная часть.

Если все банки пользуются похожими моделями, то изъян в такой модели, может, например, побуждать их все выдавать плохие кредиты, а затем в одно и то же время пытаться избавиться от этих кредитов. Именно это в действительности и произошло. Например, все банки сделали ставку на то, что никакого пузыря на рынке недвижимости нет, и поэтому считали, что цены на недвижимость падать не будут. Они также решили, что процентные ставки не будут расти, а если они все‑таки увеличатся, заемщики все равно смогут осуществлять выплаты по своим кредитам. Все эти допущения оказались глупыми, и, когда ожидания банков не оправдались, они все попали в беду, не говоря уже о самой системе.

Если проблема возникает только у одного банка и для ее решения ему требуется избавиться от своих активов, сделать это обычно нетрудно. Но когда с проблемами сталкиваются сразу многие аналогичные организации и им всем требуется избавиться от похожих активов, цены таких активов налают. Банки получают за них меньше, чем рассчитывали, и их проблемы экспоненциально усугубляются. Но применяемая каждым из этих банков модель не учитывала такой «корреляции», проявляющейся в виде взаимозависимости действий различных банков. Это вовсе не похоже на саморегулирование. Но это одна из тех особенностей, которые хороший регулятор предвидел бы и учел.

Как правило, большинство рынков сами по себе действуют достаточно эффективно. Но этого не случается, когда появляются отрицательные экстерналии, то есть когда действия одной из сторон негативно влияют на других участников. Для финансовых рынков характерно наличие большого числа таких экстерналий. Рыночные неудачи и провалы очень дорого обходятся обществу и экономике. Если банки берут на себя чрезмерный риск, наличие системы страхования вкладов угрожает финансовому положению налогоплательщиков, и поэтому правительство должно убедиться, что банки, которые оно страхует, действуют осмотрительно. Профессор Джеральд Каирио из Williams College, который работал со мной во Всемирном банке, не раз говорил, что существует два вида стран: те, которые ввели страхование вкладов и знают об этом, и те, которые тоже создали такую систему, по не знают о пей. Во времена кризиса правительства спасают банки независимо оттого, введена ли в стране система страхования вкладов или нет, что стало особенно очевидным в условиях нынешнего кризиса. Но если правительство собирается вмешиваться и брать на себя ответственность, оно должно сделать все возможное для предотвращения крахов и серьезных сбоев.