Президент Буш дрогнул и отложил решение вопроса, доставшегося в итоге его преемнику, который и удлинил «спасательный трос для буксировки» автомобильных компаний, что позволило им в течение относительно короткого времени продолжать свою деятельность. Условием для предоставления дополнительной помощи была разработка автогигантами жизнеспособного плана выживания. Администрация Обамы наглядно продемонстрировала наличие двойных стандартов: контракты, в соответствии с которыми осуществлялась оплата труда руководства АIG, были священны и неприкасаемы, а вот соглашения по заработной плате работников других фирм, получающих правительственную помощь, должны были подвергнуться пересмотру. Работники с низкими доходами, которые усердно трудились всю свою жизнь и не делали ничего дурного, должны были получать теперь меньше денег за свой труд, но органы власти не потребовали того же от финансистов, получающих вознаграждение в размере более миллиона долларов каждый, несмотря на свою роль в возникновении финансового кризиса. Они считались настолько ценными специалистами, что им следовало продолжать выплачивать бонусы даже в том случае, если их банки не зарабатывали прибыли. Руководители банков могут продолжать получать высокие доходы, а вот их коллеги из автомобильной отрасли должны были поумерить свои аппетиты. Однако этим репрессивные меры не ограничились: администрация Обамы заставила обе автомобильные компании объявить о банкротстве.

К ним описанные выше стандартные принципы капитализма были применены в полной мере: их акционеры потеряли все, а новыми владельцами стали держатели долговых обязательств и другие лица, предъявляющие свои права (пенсионные фонды, фонды социального страхования и органы власти, которые помогали спасать компании). Америка вступила в новый этап государственного вмешательства в экономику. Возможно, это было необходимо, но наличие двойных стандартов озадачило многих. Почему они применялись? Почему с банками обращались совсем не так, как с автомобильными компаниями?

Сказанное лишний раз доказывает, что проблема, стоящая перед страной, которая проходит через реструктуризацию, является еще более глубокой: «лейкопластырь» стоимостью в 50 млрд долл., который летом 2009 года правительство использовало для лечения кровоточащих ран, навевал сомнения в том, что эти деньги сработают должным образом, поскольку руководство компаний в основном осталось прежним (хотя главу GМ отправили в отставку); мало кто считал, что американцы, которые на протяжении четверти века проигрывали в конкурентной борьбе с японскими и европейскими автопроизводителями, вдруг вырвутся в лидеры. Если бы этот план не сработал, дефицит национального бюджета США был бы па 50 млрд долл. больше, а решение задачи реструктуризации экономики отодвинулось бы еще дальше.

Несмотря на то что финансовый шторм становился все более сильным, ни банкиры, ни правительство не хотели участвовать в философских дискуссиях и обсуждать, как должна выглядеть хорошая финансовая система. Банкиры стремились лишь к тому, чтобы в их систему вкачивались дополнительные деньги. И поэтому, когда началась дискуссия о возможности введения новых правил регулирования, они тут же забили тревогу. На заседании титанов бизнеса в Давосе в январе 2007 года, когда проявились первые признаки кризиса, одним из наибольших поводов для беспокойства была возожность «чрезмерной реакции». Под этим кодовым словосочетанием понималось дополнительное регулирование. Да, признавали обеспокоенные заинтересованные лица, некоторые эксцессы действительно имели место, но преподнесенный урок, как они утверждали, уже усвоен. Ведь риск — это часть капитализма. Реальная опасность, по их мнению, таилась в чрезмерном регулировании, так как оно, по их словам, задушит инновации.

Однако простого предоставления большего количества денег было недостаточно. Финансовые организации утратили доверие американского народа, и вполне заслуженно. Их «инновации» не привели к устойчивому ростуи не помогали простым американцам управлять рисками, связанными с домовладением. Напротив, они вызвали самую внушительную рецессию со времен Великой депрессии, потребовавшую проведения массированных финансовых вливаний. Предоставление банкам большего количества денег без изменения их стимулов или ограничений, в которых они работают, снова позволило бы им действовать старыми методами. И действительно, во многом все именно так и произошло.

Стратегия игроков на финансовых рынках была очевидной: пусть сторонники реальных перемен в банковском секторе говорят как можно дольше: кризис закончится до того, как будет достигнуто какое‑то соглашение, а с окончанием кризиса силы, выступавшие за проведение реформ, иссякнут20.

Самая грудная задача, всегда возникающая перед новым президентом, подбор членов своей команды. Хотя выбранные люди, как предполагается, должны пропагандировать видение президента и реализовывать его, в такой сложной сфере, как экономика, именно они на самом деле формируют его программу. Новый президент попал в затруднительное положение: следует ли ему продолжать курс прежней администрации или пойти на перемены и в кадровом составе, и в проводимой политике? Какую долю своего политического капитала следует потратить на то, чтобы преодолеть сопротивление изменениям?

В состав команды Буша входили Бен Бернанке, председатель Федеральной резервной системы, назначенный президентом в 2006 году; Тимоти Гайтнер, глава Федерального резервного банка Нью–Йорка, и Генри (Хэнк) Полсон, министр финансов.

Хотя Бен Бернанке унаследовал раздувавшийся пузырь, сам он мало что сделал для сокращения его размеров21. Это может быть объяснено тем, что Уолл–стрит наслаждалась рекордными прибылями, обеспечиваемыми этим пузырем. Его представителям не понравилось бы, если бы Бернанке принял какие‑то меры, направленные на прорыв пузыря или хотя бы на его постепенное сдувание. Даже если бы он признал, что пузырь существует, то оказался бы в затруднительном положении: если бы он начал подавать сигналы тревоги, скажем, попытался остановить хотя бы некоторые безрассудные схемы кредитования недвижимости и сложной секьюритизации, то немедленно подвергся бы обвинению в действиях, ухудшающих экономику страны; неминуемо последовали бы сравнения его с Аланом Гринспеном, «маэстро», бывшим председателем ФРС до Бернанке (все не в его пользу), поскольку считалось, что Гринспен знал (хотя с этим можно поспорить), как следует обращаться с пузырем, не нанося при этом вреда экономике!

Но были и другие причины, из‑за которых Бернанке, вполне вероятно, позволял пузырю сохраняться. Может быть, он всерьез воспринял риторические заявления Гринспена, может быть, он действительно считал, что никакого пузыря на самом деле не было, а имела место лишь небольшая рыночная рябь, может быть, он полагал, что никогда нельзя быть уверенным в наличии пузыря до тех пор, пока он не вырастет до критических размеров22. Может быть, он, как и Гринспен, верил в то, что у ФРС нет инструментов для постепенного сдувания пузыря и что будет легче исправить положение уже после того, как пузырь созреет.

Все это так, но тем не менее трудно представить, что любой серьезный экономист не стал бы беспокоиться из‑за происходящего, причем беспокоиться до такой степени, чтобы посчитать необходимым подать сигнал тревоги. В любом случае картина выглядит неприглядной: руководитель центрального банка создал пузырь, а его преемник позволил ему раздуться до неимоверных размеров.

Тим Гайтнер играл в том кабинете роль, ориентированную на более дал- госрочную перспективу. Он был заместителем Ларри Саммерса и Роберта Рубина, двух архитекторов политики Клинтона в области дерегулирования. Однако более важно другое: он был главным регулятором банков Нью–Йорка, в том числе крупнейшего из крупнейших, Citibank, с активами, которые в 2007 году составляли почти 2,36 трлн долл. Он являлся их главным регулятором с 2003 года, когда его назначили президентом Федерального резервного банка Нью–Йорка. Очевидно, что в качестве регулятора Гайтнер не видел ничего плохого в том, что делали нью–йоркские банки, несмотря на то что очень скоро им потребовались сотни миллиардов долларов правительственной помощи. Конечно, он выступал с речами, в которых предупреждал об опасности чрезмерных рисков. Но он ведь был регулятором, а не проповедником.