14 сентября русская армия оставила Москву. Вместе с ней из города ушли почти все его жители. Из 200 000 населения осталось не более 15 000 да нетранспортабельные раненые в госпиталях.

На следующий день Москву заняли французские войска. Город немедленно был объявлен трофеем. В его разграбление был внесен известный порядок. Войскам назначались свои дни и часы и свои районы для грабежа. «В первый день, — писал очевидец, — грабила Старая гвардия; в следующий — новая, а в третий — корпус маршала Даву и т. д.». Чтобы оправдать эти грабежи, Наполеон говорил, что его армия считала Москву огромным лагерем, брошенным неприятелем. Через пять дней император приказал прекратить грабежи, но остановить солдат, да и офицеров, уже стало невозможно. Спустя два дня штаб издал еще один приказ о прекращении грабежей, сопровождаемых погромами и пожарами.

Пожары в городе начались в первый же день вступления французов. Вскоре Москва превратилась в бушующее море пламени. Даже в Кремле было опасно оставаться, и Наполеон оказался вынужден 16 сентября покинуть его и переселиться в Петровский дворец. 18 сентября император направил герцогу Бассано письмо, которое должно было оповестить Европу об одержанных им победах: «Мы преследуем противника, который отступает к пределам Волги. Мы нашли огромные богатства в Москве — городе исключительной красоты! В течение двухсот лет Россия не оправится от понесенных ею потерь».

Русская армия, оставив Москву, отошла по Рязанской дороге, а затем внезапно повернула на запад и, пройдя вдоль реки Пахры, сначала остановилась у Подольска, а затем отошла к деревне Тарутино. Маневр был проделан столь неожиданно и скрытно, что наблюдавшие за движением русских войск французские отряды пошли вслед за казачьими полками из арьергарада, отступавшими для дезориентации противника по Владимирской дороге. Хитрая уловка блестяще удалась: в течение двух недель Наполеон не знал, где находится русская армия.

Этим маневром Кутузов прикрыл южные, не разоренные войной районы страны, закрыл доступ к оружейным заводам Тулы и занял угрожающее фланговое положение по отношению к находившимся в Москве французским войскам. Русская армия, выведенная из-под ударов, стала быстро набирать силу. В 1940-е годы, когда выяснилось, что товарищ Сталин так же «гениально» заманил фашистов под Москву, дабы вернее их «загубить», — соответственно и Кутузов был объявлен непогрешимым военным корифеем. Теперь любое его телодвижение объявлялось великим вкладом в военную стратегию. Так вышло и с Тарутинским марш-маневром. «Кутузов, осуществив свой гениальный марш-маневр, вывел армию из-под ударов врага и обеспечил ей спокойные условия для подготовки контрнаступления», — писал полковник Жилин в 1930 году, вооруженный «тезисами ЦК ВКП(б)». И далее доказывал, что русский полководец просчитал весь ход кампании еще до того, как принял командование армией; он все предусмотрел, выиграл генеральное сражение, специально сжег Москву и вот, по заранее намеченному плану, привел войска в Тарутино, чтобы нанести отсюда смертельный удар Наполеону.

Правда, есть и другие мнения. Приведем цитату из романа Льва Толстого «Война и мир»: «Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все назад по обратному направлению отступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия. Если бы представить себе не гениальных полководцев, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения... описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее».

Клаузевиц свидетельствует, что выйдя из Москвы, русский штаб еще не принял решения о направлении дальнейшего отступления и только 17 сентября определился относительно флангового марша.

Нисколько не умаляя заслуг Кутузова, подчеркнем, что его маневр был действительно мастерски исполнен и целесообразен с военной точки зрения. Но в принципе, не имело большого значения, отвел бы он свои войска на Калугу или к Владимиру. Главное — это то, что французы никак ему в этом не препятствовали. Наполеон считал Москву финишем, тем местом, откуда он продиктует России мир на своих условиях. Все его расчеты были построены именно на этом убеждении. Теперь он был в Кремле и ждал предложений Александра I. Больше месяца император не предпринимал никаких активных действий, и именно это позволило Кутузову «обеспечить спокойные условия» своей армии. Затратив колоссальные усилия и достигнув Москвы, Наполеон был «стратегически истощен», и Кутузов это знал. «Заслуга Кутузова не состояла в каком-нибудь гениальном... стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершающегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии».

Этой передышкой русский главнокомандующий воспользовался в полной мере. В Тарутинском лагере в кратчайшие сроки были осуществлены важные подготовительные и организационные мероприятия, обеспечивающие успешный переход русской армии к активным действиям, и решена одна из крупнейших стратегических задач: достигнуто превосходство в силах над противником. Численность главных сил армии была доведена до 120 000 человек; артиллерии имелось почти в 2 раза больше, чем у французов, а конницы — в 3,5 раза. 100-тысячное ополчение охватывало Москву полукругом по линии Клин—Коломна—Алексин. Французы испытывали нее возрастающие трудности от усиления «малой войны» — смелых операций армейских летучих отрядов и партизан, действующих в неприятельском тылу и нарушавших его снабжение.

В Тарутине Кутузов завершил разработку плана окружения и разгрома французской армии в междуречье Западной Двины и Днепра силами армии адмирала Чичагова и корпуса генерала Витгенштейна во взаимодействии с главными силами. Наполеоновской стратегии генерального сражения Кутузов противопоставил другую стратегию, сочетавшую систему отдельных боев, растянутых в глубину маневров, активную оборону, с последующим переходом в контрнаступление — это был наиболее адекватный ответ в противоборстве с великим французским полководцем.

Не дождавшись от русской стороны предложений о заключении мира, Наполеон сам стал предпринимать шаги, направленные к этому. Трижды император делал попытки вступить в переговоры с Александром I. Передавая первое письмо царю, он заявил, что если мира не будет, то «Петербург испытает участь Москвы». Последнюю попытку Наполеон сделал 4 октября. Направляя для переговоров генерала Лористона, он сказал ему: «Я желаю мира, мне нужен мир; я непременно хочу его заключить, только бы честь была спасена». Однако и эта попытка ничем не закончилась.

Надо сказать, что шанс на заключение мира был, после Бородина и оставления Москвы русские, вопреки уверениям советских историков, отнюдь не чувствовали себя победителями. «В этот период в русской армии господствовало настроение печали и подавленности, причем на мир в ближайшем же будущем смотрели как на единственный возможный исход. Нельзя сказать, чтобы армия сама утратила мужество, в ней сохранялось солдатское чувство гордости и превосходства... Но доверие к руководству войной сохранилось лишь в ничтожной мере; большие потери, уже понесенные государством, казались подавляющими, а исключительной стойкости в настоящей беде от правительства... не ждали. Поэтому близкий мир рассматривался как вероятное и даже желательное явление». Но русский император проявил стойкость, а после сожжения Москвы ни о каком мире не могло быть и речи. Гибель второй столицы России привела к тому, что стремление уничтожить захватчиков сделалось всенародным в полном смысле этого слова. Именно теперь Александр решил продолжать войну с Наполеоном до последних пределов возможного. К тому же вскоре стало ясно, что чаша весов все более склоняется в сторону русских.